Вера Борисовна набросила пальто, вышла на улицу. Солнышко спряталось, но было безветренно и как-то тихо. Хотелось подышать чистым воздухом, только некогда. Со времён катакомб она всегда, выходя на улицу, начинала усиленно дышать, аж задыхаться, похоже на нервный приступ какой-то. Она постояла под акацией, листья почти облетели, только на сафоре висели почерневшие сморщенные стручки.

Свинцовое небо, серые облупившиеся стены, и кто только назвал тебя, Одесса, солнечной, врут, что у нас триста солнечных дней в году. Может, ты кому-нибудь и светишь, но точно не мне. Она стояла, не шелохнувшись, и наблюдала, как одна туча, толкаясь, прижалась к соседней. Несколько лучиков заиграли на мгновенье и снова спрятались от пронизывающего ветра, дувшего с Пересыпи. Опять из кадров новеньких прислали, стоят, смеются, только курсы закончили, радуются дурочки, а чему? Как переступят этот порог, так света белого нормально не увидят. Я, конечно, их в обиду не дам, но стальные нервы нужно иметь, чтобы обслужить некоторых милых дамочек. Такая сучка иной раз так достанет, да ещё оскорбит по-всякому, а ты знай помалкивай. Покупатель всегда прав! Гадай, кто она такая, вдруг подставная. Может, этот ревизор ее подослал.

На всю округу это был самый большой промтоварный магазин. Все отделы ломились от товаров, по большей части неликвидных, то есть никому не нужных. Одесса преображалась, она, как барышня на выданье, прихорашивалась. Строились новые дома на месте разрушенных во время войны, хорошие, добротные, со всеми удобствами в квартирах. Их дворы напоминали цветущие парки, без всяких общественных туалетов. Только краны с водой для полива цветов и деревьев и детские площадки. Весной вся Одесса приводила себя в порядок. Приближается курортный сезон. Нешуточное дело принять, расселить и прокормить такое множество людей. Город уже оклеен афишами столичных театров, которые приедут на гастроли в этом году. Даже подыскали новое место для одесского толчка. Правда, далеко за городом, но что поделать, когда он пользуется у приезжих таким спросом, и городу доход и всё под контролем, а то бегай по всем подворотням.

Надежда Ивановна Павловская с утра поехала на базу по разнарядке получать кожаную обувь фабрики «Скороход». Обычно она ездила вдвоём с товароведом Любовью Николаевной, но та сегодня что-то приболела. Про себя Надежда Ивановна думала, как правильно она поступила, что поехала на базу за товаром сама, а то прислали бы такой ассортимент, который никому ни за какие деньги не нужен. А так сама выберет, что надо. Настроение у неё в последнее время было хорошее. Дети, их у нее двое, приносили только радость. Её Наденька заканчивала технологический институт и не сегодня-завтра устроится на новую работу — куда-нибудь на предприятие инженером. И в этом есть её, Надежды Ивановны, заслуга. Мальчик тоже старательный, послушный, но немного упрямый, и это хорошо, своего в жизни добьётся. Решил идти дальше учиться в ремесленное училище; как ни уговаривала его Надежда Ивановна и сестра закончить сначала десять классов, он настоял на своём. И теперь гордый ходит в морской форме, учится на моториста. «Сегодня выбрасывать обувь в продажу не буду, лучше завтра с утра», — решила Надежда Ивановна.

После работы продавщицы, как в шпионском детективе, по одной, затоваренные ленинградскими ботиночками, выскакивали из магазина, завидев приближающийся трамвай. Быстро перебегали мостовую, уезжали, стараясь не привлекать внимания к своим корзинкам, от которых нёсся резкий запах кожи. Надежда Ивановна решила отнести ботиночки всему семейству Любови Николаевны. Девочки её уже совсем барышни. Хотелось сделать приятное подруге, тянуло в этот уютный дом, который напоминал ей частичку её прежней жизни. Недаром есть пословица: старый друг лучше новых двух. Она всегда удивлялась, как им удаётся сохранять не только внешне квартиру без изменения, но и особый запах. Везде идеальная чистота и это ощущение свежести, даже в туалете. Старенькая Нанюш открыла ей тайну свежего запаха. Это засушенные полевые цветы, которые были связаны небольшими букетиками и висели высоко под потолком. «Я их запариваю горячей водой один раз в неделю и этой водичкой всё промываю, вот и весь секрет».

Нанюш выписывала ей разные домашние секреты и рецепты на листочках из школьных тетрадок, исписанные ровным красивым почерком на французском языке, Надежда Ивановна складывала все это у себя дома, в тумбочку. Руки никак не доходили перевести на русский язык, чтобы хоть племянница могла ими воспользоваться. Эта семья стала для Надежды Ивановны вторым родным домом. Все случилось несколько лет назад на Новый год. Тогда тоже Любочка захворала, Надька забежала навестить семейство и принесла ей её зарплату, но её ждал сюрприз. Милое семейство устроило Надежде Ивановне целое торжество. Всё было, как в сказке: и нарядная ёлка, и свечи, и празднично накрытый стол. Девочки в одинаковых платьицах пели, читали стихи. Только сердце щемило, когда Надька смотрела на Аллочку. Нанюш ей сшила настоящую руку, которую та надевала вместе с лифчиком. В платьице с длинным рукавом заметить, что рука из ваты невозможно. Выдавала кисть, одетая в старинную лайковую перчатку. То, что произойдёт дальше, Надежда не могла представить ни в каком сне.

— Наденька, родная наша, у нас есть для тебя подарок! — торжественно произнесла Нанюш своим приятным гортанным голосом, и девочки вынесли большую толстую книгу в обложке из тиснёной натуральной кожи. — Наденька, это монография — посвящение герцогу де Ришелье Арманду Эммануэлю. Это, дорогая, работа твоего отца Павловского Ивана Николаевича, узнаёшь? Она досталась ещё отцу моей Любочки. Тогда мать твоя распродавала вашу библиотеку, вот он и выкупил часть. Очень хотел, когда ты подрастёшь, вернуть тебе эту работу. Да не пришлось, погиб, ни за что чекисты расстреляли.

Надежда заметила, как серьёзными стали лица девочек.

— Они у нас всё знают, понятливые. Мы их воспитываем, как положено.

Девочки, в подтверждение слов бабушки, стали толкаться плечиками и улыбаться, отчего тряпичная рука Аллочки подскакивала кверху.

С этого дня жизнь Надежды изменилась. Вечерами она стала читать и перечитывать историю новороссийского края, Одессы, великих людей, которые здесь жили. Больше других ее интересовал герцог де Ришелье. Она вспомнила, как, морща лобик, приговаривала в рифму ее племянница-студентка: стань у люка — посмотри на Дюка.

Девушка тоже прочла монографию об основателе города, за одну ночь проглотила, утром подошла к тётке и тихо спросила:

— Это работа вашего отца?

— Да, Наденька милая, и твоего деда.

Девушка прижалась к тётке:

— Он был, наверное, очень хорошим человеком?

— Он был настоящим одесситом, всего-навсего, но этого достаточно. И ты будешь такой, я в это верю, только не стой на люке.

Вот с этого дня Надежда и зачастила к Любочкиному семейству. С пустыми руками никогда не приходила. Спасибо Наденькиной матери, которая из деревни по выходным им продукты таскала.

— Мам! Бабушка, тётя Надя пришла! — радостно кричали из прихожей девочки, оповещая приход любимой тёти Нади.

Нанюш стала сдавать. Иногда не могла даже подняться с постели.

— Наденька, милая, видишь, у нас полный лазарет. Как они без меня будут, хоть бы Бог еще мне годик жизни послал на своих ногах.

— Вы же у нас умница, зарядку с девочками до сих пор по утрам делаете? — шутила Надежда, сама как-то распрямляясь, не замечая, что говорит с Нанюш по-французски. Столько лет прошло, как учила, но не забыла. — Я, Нанюш, мёда вам принесла! И новые ботиночки девочкам, как раз на следующий сезон. Так что придётся выздоравливать.

— Девочки! — Нанюш как ребёнок захлопала в ладошки. — Нам тётя Надя мёд принесла!

— Ой, мёд, какой ароматный! — обрадовались девчонки, подпрыгивая от радости.

— Это ещё не всё, — и Надежда Ивановна стала доставать из корзины ботиночки.

Что тут началось! Столько восторга, примерки, танцы в новой обуви. Пили чай с мёдом, потом младшая девочка села за пианино, Аллочка уселась рядом по левую руку и одной ручкой подыгрывала сестре. Любовь Николаевна сделала знак Надежде, и они прошли в кабинет, где, уже настроив приёмник, сидела Нанюш, прислушиваясь к трескотне, доносившейся из него: «В ночь с 24 на 25 февраля 1956 года на закрытом заседании XX съезда КПСС Никита Сергеевич Хрущев сделал доклад «О культе личности и его последствиях». И дальше — репрессии, нарушение закона, террор. И не где-нибудь звучат эти слова, а в Кремле,