«Все традиции, созданные и пронесенные через пламя гражданской войны, должны быть сохранены молодыми бойцами ко дню последней и решительной схватки с капиталом. Прошлые победы — лучший показатель силы наших традиций, и я верю, что в предстоящей схватке победа будет за нами»[45].

На маневрах, во время учебных занятий, на заседаниях Военно-научного общества Котовский всегда призывал командиров стремиться приближать военное обучение к реальной боевой обстановке. Он горячо спорил с теми, кто утверждал, что конница уже отжила свой век.

На совещании кавалерийских начальников, созванном в Москве 6 апреля 1925 года, Котовский убежденно и страстно излагал свои взгляды на роль конницы. При этом он исходил не только из опыта последних войн, но и из состояния и развития военной техники. Он ратовал за конницу, сильно оснащенную, вооруженную и поддерживаемую всеми видами современной военной техники. Он считал, что коннице должны быть приданы бронеотряды. Он говорил об усилении огневой мощи конных частей, об оснащении конницы пулеметами и артиллерией.

За годы гражданской войны Котовскому приходилось командовать и стрелковыми, и кавалерийскими частями. Будучи командиром стрелковой бригады, он огромное внимание уделял действиям своей небольшой кавалерийской группы; командуя же кавалерийской бригадой, Котовский имел свой «пеший эскадрон». Особенно ценил Котовский бойцов, которые одинаково умело дрались и в конном, и в пешем строю. Поэтому; он считал, что и в будущей войне, при маневренных действиях, сильная, хорошо вооруженная конница сможет наносить врагам сокрушительные удары.

Совершенствуя свои военные знания, Котовский мыслил очень широко. Он понимал, что военное искусство Советской Армии должно опираться на последние достижения науки и техники. Стараясь определить характер будущих военных столкновений, он внимательно следил за международным положением.

«Все мое внимание, всю энергию, нее силы отдаю на то, чтобы создать образцовую боевую единицу, и каждый свой шаг в своей работе строжайшим образом согласовываю с железной логикой необходимости того или иного момента, который имеет актуальное значение для создания железной единицы, необходимой для защиты Республики», — писал Котовский в феврале 1924 года Михаилу Васильевичу Фрунзе.

Всеми своими мыслями, планами и сомнениями Котовский делился со своим любимым другом и начальником Михаилом Васильевичем Фрунзе. Фрунзе был его подлинным партийным учителем.

Котовский часто встречался с Фрунзе в Харькове, в частях корпуса и в Москве. Каждая встреча с этим выдающимся пролетарским революционером, бесстрашным большевиком, крупным военным теоретиком и мыслителем была для него огромным событием.

Котовский видел в лице Фрунзе преданнейшего ученика Ленина и Сталина, образованнейшего марксиста. Общение с Фрунзе обогащало его. Фрунзе же ценил Котовского за его боевой опыт, любил за темперамент и кипучую энергию.

13 октября 1923 года М. В. Фрунзе писал Сергею Мироновичу Кирову в связи с поездкой Котовского в Баку: «Тов. Котовский в смысле политическом и деловом пользуется абсолютным доверием и авторитетом у командования»[46].

Между Фрунзе и Котовским возникла большая, хорошая дружба.

Когда Котовский приезжал по служебным делам в Харьков, все штабные командиры знали, что Фрунзе будет все время с ним. После деловых разговоров Фрунзе вел Котовского к себе домой, он любил слушать его рассказы о Бессарабии, о Приднестровье, о молдаванах. Этот край всегда привлекал Михаила Васильевича, так как сам он был по происхождению молдаванином, и отец его был уроженцем Тираспольского уезда.

Фрунзе любил слушать, как Котовский проникновенно напевал протяжные молдавские песни.

С затаенной болью говорил Котовский о Бессарабии, о том, как тяжело ему было в январские дни 1918 года потерять обретенную родину. И мечтал, что как только Бессарабия станет советской (а в этом он никогда не сомневался), он покажет Михаилу Васильевичу ее сады, ее холмистую степь, ее людей.

Фрунзе любил слушать рассказы Котовского так же, как Котовский прислушивался к каждому слову Михаила Васильевича. Они вспоминали далекие годы. В разное время им пришлось сидеть в одной и той же камере Николаевского централа. В то время, как Котовский в далекой Бессарабии мстил помещикам и богачам, Михаил Васильевич Фрунзе уже был большевиком, членом Центрального Комитета партии, боевым руководителем рабочих дружин и организатором знаменитой стачки иваново-вознесенских и шуйских ткачей.

Котовский и Фрунзе вспоминали о том, как тот и другой были приговорены царским правительством к смертной казни через повешение… Котовский не скрывал своего восхищения перед Фрунзе, как перед человеком, полководцем и большевиком.

Похвала Фрунзе была для него высшей наградой. Он воодушевлялся, когда Фрунзе одобрял его начинания и краснел, когда Михаил Васильевич отечески подтрунивал над его чрезмерным увлечением хозяйственной деятельностью. Фрунзе нравились размах и горячность, с которыми Котовский брался за каждое порученное ему дело, его непримиримость к врагам, его любовь к стальной дисциплине.

Когда злейшие враги народа, троцкистско-бухаринские отщепенцы, пытались расколоть единство партии и повернуть страну на гибельный путь восстановления капитализма, Котовский проявил всю свою преданность партии, всю свою любовь к отечеству.

При первой же встрече в 1921 году Троцкий произвел на Котовского отталкивающее впечатление. По предложению Троцкого, Котовскому было приказано тогда оставить свою бригаду, не возвращаться на Украину и принять командование дивизией, расположенной в глубине страны.

Только благодаря вмешательству и настойчивости М. В. Фрунзе Котовский был возвращен на Украину.

— Это не революционер, а демагог, — говорил еще тогда Котовский о Троцком.

Котовский был в отъезде, когда узнал, что троцкисты, проникшие в части корпуса, пытаются открыть там дискуссию. Он сразу же понял, какую опасность представляет эта свора изменников и предателей. Он поспешно вернулся в штаб и добился, того, что из всех частей корпуса были немедленно удалены все сторонники и приверженцы Иудушки-Троцкого.

На всех партийных собраниях Котовский громил и разоблачал троцкистов. Он яростно выступал против этих злобных врагов народа на партийной конференции в Киеве, отстаивая генеральную линию партии.

— Это враги, настоящие недобитые враги. Сколько вреда они приносят нам! — возмущался Котовский. — Я этих гадов не подпущу к корпусу и на пушечный выстрел. Корпус должен быть монолитным.

В мирной обстановке Котовский жил так же напряженно, как в боевые годы. Он боролся с разрухой, с явными и тайными врагами советской власти, с кулацкими бандитами, с нэпманами, с троцкистско-бухаринскими мерзавцами. Он готовил вверенный ему корпус к будущим боям, и в этой деятельности рос как руководитель, который превыше всего ставит интересы партии и государства.

— У нас есть Красная Армия, которая, кроме своей техники, настоящей и реальной, кроме своего вооружения, имеет еще сильнейшее в мире оружие. Это оружие — ленинизм, — говорил комкор в одной из своих речей.

Сам Котовский стремился мастерски владеть этим оружием. Он писал: «Сейчас упорно работаю над своим марксистским самообразованием».

На вопрос анкеты о партийной работе, Котовский ответил: «Как командир-коммунист одновременно с военной и хозяйственной работой веду и политическую, всей своей работой претворяя в жизнь заветы Ильича»[47].

Долго и тщательно готовился он к докладам, с которыми часто выступал перед красноармейцами, студентами, незаможниками, на партийных собраниях, конференциях и митингах. Его блокноты полны записями, свидетельствующими о том, с какой внимательностью следил Котовский за международным положением.