Полковник принял это как должное, и пока Шурка, не обращая ни на что внимания, грелся, спросил стражника:

— Скажи-ка, служивый, вагон, что на втором пути, целый?

— А почто ему, ваше высокоблагородие, не быть целым? Покаместь целый. Только вам-то он на кой ляд?

— Люди у меня, брат, померзли. С нами вон дети, женщины. Если в вагоне печь натопить, нагреется?

— Почто ж нет? Само-собой. На то и печка. Я так понимаю, — стражник хитро прищурился. — Вы тут поезда дождаться хотите?

— Именно так, — Костанжогло подул на озябшие пальцы и приложил ладони к теплому кану.

— Гиблое дело, вашвысобродь. Тут на дороге разор полный.

— Ну вы ж тут сидите.

— У нас служба. Мы тут, как приказано, дорогу от хунхузов охраняем. А таперича и хунхузов нетути. Потому как ежели проскочит с той стороны какой дикий эшелон, так к нему и не подступишься. И вам ждать такой оказии расчету нету.

— Это что ж, дальше по шпалам опять пешком топать? — подал голос малость отогревшийся Шурка.

Костанжогло недоуменно посмотрел на него и снова повернулся к стражнику.

— Так как же нам быть, служивый?

— Так как ни кинь, дорога одна, — стражник пожал плечами. — В сторону Хайлара пробираться. Там и паровоз найти можно, и поезда вроде как ходят.

— Это и я понимаю, — задумчиво пробормотал Костанжогло.

Стражник кончил возиться с винтовкой и поочередно посмотрел на сгорбившихся офицеров.

— Ежли позволите, могу совет дать.

— Какой? — Костанжогло поднял голову.

— Я вижу, у вас в отряде лошади есть. Вот и впрягайте их в вагоны и поезжайте с богом. И вам способнее и нам тут облегчение. А то неровен час налетит хунхузня какая и пожгут. Вон, будку месяц назад спалили одни такие. Опять дороге убыток…

— Да думал уже об этом, думал, — махнул рукой Костанжогло. — Только где ж упряжь взять? Я про хомуты и дуги не говорю, хотя бы шлеи…

— А чего тут думать, — совсем по-свойски возразил стражник. — Берите патронташи, вяжите к ним постромки, вот вам и шлея…

— Дело говоришь, дело. — Полковник резко поднялся и кивнул Яницкому. — Идемте, время не терпит.

Выйдя из землянки, Костанжогло задержал Шурку.

— Не узнаю вас, поручик. Всегда такой исполнительный, а тут… Не понимаю.

— Что тут понимать, господин полковник. Кто мы с вами теперь? Никто. Пошли лучше вагон топить, пока все не померзли…

Через каких-нибудь полчаса работа закипела. Над застывшим вагоном закурился дымок. Женщины, обрадованные хоть какой-то цивилизацией, начали обустраиваться, а Костанжогло, собрав вокруг себя молодежь, принялся командовать.

Теплушки из тупика руками перекатили на второй путь, и там образовалось подобие поезда. Впереди теплушка, сзади теплушка и посередине классный вагон. Потом пока часть энтузиастов мастерила упряжь, другая установила на тормозной площадке задней теплушки «максим», а тут же сформированную команду пулеметчиков одели в собранные по всему отряду шубы и бекеши.

Из разбитого ящика на буферах смастерили кучерские сиденья, закрепили самодельную упряжь, распределили лошадей и, убедившись, что дело идет, споро погрузив имущество, с черепашьей скоростью, но уже на конной тяге, двинулись в путь…

Село Мочаево пряталось в низине, окутанной морозным туманом. Выбравшись на дорогу, Чеботарев с Козыревым прислушались и, не уловив ничего подозрительного, шагом поехали вдоль длинной сельской улицы, обрамленной невысокими заборами.

Людей видно не было, и только ценные псы, заслышав всадников, с хриплым лаем принимались метаться на привязи, громыхая железными цепями по проволоке. Доехав до бокового проезда, Чеботарев завернул в него и еще раз осмотрелся.

Проулок образовали три избы, поставленные не в ряд, а косым треугольником, внутри которого, скрытые крепким заплотом, стояли амбары, коровники и конюшни. Окна изб, глядевшие на улицу, были уже прикрыты ставнями, и здесь не слышалось даже собачьего лая.

Чеботарев подозрительно завертел головой и озабоченно уточнил:

— Подпоручик, вы не ошиблись?… Это здесь?

— Как можно, — весело отозвался Козырев и, спрыгнув на землю, подошел к калитке, устроенной впритык к бревенчатому срубу.

Ухватившись за массивное, висевшее снаружи кованое кольцо дверного запора, Козырев застучал им по калитке. Сначала все было тихо, потом со двора послышался скрип шагов и настороженный женский голос окликнул:

— Кто?…

— Свои…

— Свои все дома…

— Это никак Даша? — рассмеялся Козырев и легко хлопнул ладонью по деревянному косяку. — Да открывай, не бойся…

Запор металлически звякнул, калитка приоткрылась, и из возникшей щели донеслось недоверчиво-удивленное:

— Ды-к, это кто же?

— Ты что, Дарья, не узнаешь?… — Козырев отступил на шаг.

— Ой, господин учитель!… — Калитка гостеприимно распахнулась, и в проеме возникла молодая женщина в заношенной кацавейке. — Вы откуда?…

— Оттуда! — фыркнул Козырев и совсем по-домашнему попросил: — Открой-ка ворота, я не один, да и кони у нас…

— Сейчас, сейчас… — заторопилась женщина и, деревянно стукнув закладным брусом, поспешно отвела одну створку. — Заезжайте…

И тут из глубины двора долетел недовольный возглас:

— Дашка, чего у тебя ворота настеж?…

— Ой, тятя, — только и откликнулась женщина, помогая Козыреву завести лошадь во двор.

Чеботарев, заезжавший следом, увидел, как с чисто выметенного крыльца спускается бородатый мужик, скорее всего хозяин, в новом стеганом ватнике, под которым виднелась опрятная холщовая рубаха с крупными белыми пуговицами.

— Кого еще там принесло… — начал было мужик, но, углядев полковничьи погоны на плечах у Чеботарева, сразу засуетился.

Хозяин поспешно сбежал со ступенек, подхватил лошадь подпоручика под уздцы и тут, почти лицом к лицу столкнувшись с Козыревым, радостно воскликнул:

— Ой, так это ж вы!… Что, опять у нас квартировать будете?

— Еще не знаю, Фрол, — устало ответил подпоручик, передавая самодельный повод хозяину.

Мужик, который, судя по всему, искренне обрадовался гостю, дожидаясь пока Чеботарев тоже слезет с лошади, наклонился к Козыреву и доверительно спросил:

— Господин учитель, а с вами, извиняюсь, кто будет?

— Не бойся Фрол, — подпоручик потоптался на месте и только тогда ответил: — Господин полковник со мной…

— Ага, ага, — засуетился хозяин и, принимая лошадей, шумнул на дочь: — Дашка, чего стоишь, веди в избу. Видишь, люди с дороги…

Чеботарев, проведший вместе с Козыревым почти двое суток в заснеженной тайге, изрядно промерз и теперь, оказавшись в теплой избе, пахнущей сушеными грибами, травами и свежевыделанной овчиной, с наслаждением расстегнул верхний крючок шинели и принялся разматывать обледенелый башлык.

Войдя вслед за хозяином в чисто прибранную горницу, офицеры перекрестились на образа старинного письма, перед которыми теплилась лампада, оправленная в бронзу, и сели за стол. Фрол, оставшись стоять, степенно разгладил бороду и, кивнув дочери, чтобы собрала поесть, испытующе посмотрел на Чеботарева.

— Вы уж, господин полковник, не обессудьте. Вон, господин учитель знают, у нас разносолов нет, мы ведь от леса кормимся, от тайги.

— Нам не до разносолов, — усмехнулся Чеботарев, — да ты и сам понимаешь…

— А как же… — Хозяин умостился на самом краешке широкой, добела выскобленной ножом лавки. — Дивно, как вы проскочили…

— Ладно, Фрол, — вмешался молчавший до сих пор Козырев. — Нам вокруг да около хороводить не с руки. Говори прямо, нас укроешь?

— Ежели как на духу, — медленно, с расстановкой ответил Фрол, — то про вас, господин учитель, поскольку вы почитай что нашенский, и разговору нет. Вы тут жили, вас мужики знают, и ежели какой варнак и наскочит, то не страшно. А вот что касаемо господина полковника…

— Я ненадолго, — бросил Чеботарев и тут же, смягчая интонацию, добавил: — Мне б пару дней перебыть, отогреться. …

— На это мы с радостью, — неприкрыто обрадовался Фрол и, повернувшись к двери, сердито крикнул: — Дарья!… Ты игде там запропастилась?