- И Сажен выбрал спасателей? Или вы так решили?
- Он сам решал. А выбор у него был.
Он уже пожалел, что упомянул Сажена: тот как раз тогда уехал на лесные пожары и третий день не звонил...
...Чёрт, бывают же нормальные семьи! Не то, что у него. Потом он, уже демобилизовавшись, посидел в библиотеке, почитал. Нашёл семью Жука - Файронтал - учёные, книжники, художники, а старший сержант-спасатель Сажен Файр погиб. Разбирая развалины, напоролся на бомбу, и тварюга сработала. Одна мясорубка...
Медленно разгорается свет, высветляя тускло-серые стены, такой же пол и потолок, даже параша под цвет. Быстро "ночь" прошла. Сейчас-то хоть дадут пожрать?
Медленно со скрипом и лязгом открылась дверь, и в глаза ему ударил ослепительно-жёлтый, яркий до белизны свет. Он невольно вскочил на ноги и зажмурился.
- Выходи.
Всё ещё зажмурившись, он шагнул вперёд и налетел на стену. С третьей попытки он попал в дверь.
- Руки за спину. Вперёд.
Ноги спотыкаются, вдруг онемевшие ступни цепляются за стыки между плитами, но слёзы уже не текут, и он осторожно приоткрывает глаза.
- Голову книзу, - равнодушно командуют сзади. - Направо.
Идти уже легче, но лестницу он может и не осилить.
- Стой.
Перед ним решетчатая дверь. Лифт?
- Заходи.
Тесная как шкаф-стояк клетка кабины ползёт вверх через освещённые полосы коридоров и тёмные почти такие же толстые полосы перекрытий. Значит, он был в подвале? Однако мощное сооружение. А снаружи таким Ведомство Юстиции не смотрится. "Если на клетке слона увидишь надпись - буйвол, не верь глазам своим". Лязгнув, кабина останавливается, дверь открывается как сама по себе.
- Выходи.
Надзиратель другой, а голос такой же.
- Вперёд.
Пол не бетонный, вернее покрыт блестящим, как линолеум материалом под паркет. Это хорошо, а то ноги стали мёрзнуть.
- Стой.
И пока надзиратель отпирает перед ним простую деревянную дверь, он видит себя в высоком узком зеркале рядом с дверью. Вернее, больше там отражаться некому. Это он. Высокий, худой, в расстёгнутой почти до пояса когда-то светло-клетчатой рубашке, мятых грязных брюках, сваливающихся с впалого живота, грязно-бурые спутанные волосы торчат во все стороны, падая до середины лба, вокруг воспалённо блестящих глаз тёмные круги, обмётанные белой коркой губы, короткая тёмная щетина вокруг рта. Хорошо же его обработали. Мастера.
- Заходи.
Небольшая, тесная от множества таких же оборванцев комната, три двери, четвертая за спиной.
- Лицом к стене. Не разговаривать.
Прямо перед глазами оклеенная обоями "под дерево" стена. Гладкая, матовая. И тишина. Только дыхание множества людей, да шаги надзирателей.
Гаор осторожно скосил глаза. Кто соседи? Справа прыщавый мальчишка лет семнадцати: вместо щетины отдельные волоски на подбородке, похож на рыночного мелкого шулера, шпана. Слева...
Рассмотреть он не успел. Потому что сзади щёлкнули, стягивая запястья, наручники, тяжелая жёсткая ладонь легла ему на плечо и развернула от стены. Молча, его толкнули к дальней двери. От толчка он пробежал эти несколько шагов и выбил бы дверь своим телом, но его придержали, открыли перед ним дверь и провели в неё, держа сзади повыше локтя.
В этой комнате было окно! И он сначала увидел его, ясно-синее небо, лёгкую, просвечивающую дымку небольшого облака и птицу, как специально именно сейчас взлетевшую и мгновенно прочертившую синеву своим полетом. Он не отводил глаз от окна и смотрел только туда, пока его, по-прежнему держа сзади, устанавливали на положенное место.
- Стоять. Не разговаривать.
Лопатками и затылком Гаор ощутил стену и очнулся. И огляделся.
Посередине длинный стол. На нём... его вещи. Он узнал купленный на дембельские "всесезонный" плащ, полученную на ветеранской раздаче старую кожаную куртку, костюм, что получил после выпуска - значит, и из отцовского дома все вещи привезли - аккуратно сложенную наградами наверх форму, наручные часы, бритвенный набор в коробке, купленную на распродажах какую-то посуду - это он пытался устроить себе хозяйство, даже не зная толком, как это делается, ещё что-то и... две пухлые небрежно перевязанные папки. Его записки, его рукописи. Их-то зачем?!
А потом он увидел людей.
Слева на небольшом возвышении за столом с разложенными бумагами полковника юстиции, кажется, того самого, справа сержанта юстиции у двери, и напротив сидящих вдоль стены под окном... зрителей? Свидетелей? Да нет. Вон отец, в полной форме, со всеми наградами, нашивками, звёздами. Награды не колодкой, в натуре. Если шевельнётся, зазвенит как праздничное дерево, но отец неподвижен, смотрит прямо перед собой. Рядом Братец, в "цивильном", дорогом переливчатом костюме, замшевые ботинки, в галстуке и запонках настоящие бриллианты, так же блестит гладко выбритая голова, даже брови подбриты в ниточку. Тоже пытается сидеть неподвижно, но не получается, ёрзает, кривит губы, брезгливо гримасничает. Ну, с ними понятно, а остальные кто?
И тут его как ударило. Он с трудом удержал лицо. Потому что узнал всех. Арпан и Моорна из редакции, ну да, женщине одной прийти нельзя, Арпан держит Моорну за руку, успокаивая и удерживая от необдуманной выходки, на которую Моорна вполне способна. Дальше трое в форме. Ветераны. Сало, Малыш и Вьюн, двое рядовых и младший сержант из его взвода, ещё по Чёрному Ущелью. Малыша посадили посередине, но если что, Салу и Вьюну его не удержать. Они-то чего, полюбоваться на своего старшего сержанта пришли, что ли? Не похоже на них. А узнали откуда? И... и самое страшное. Жук! Стиг Файрон. В строгом костюме, с умеренно вольнодумным ёжиком чёрных волос, начинающий, но талантливый, как он слышал, адвокат. Вытащил из портфеля и разложил на коленях бумаги, блокнот и карандаш наготове, очки воинственно блестят. Жук, очнись, ничего ты не сделаешь, не перешибить тебе генерала спецвойск, самого Юрденала, всё по закону, Жук, уйди, не надо тебе, не хочу я, уйдите, ребята, не добавляйте мне...! Всё это Гаор прокричал молча, про себя, не шевельнув ни одним мускулом, не показав, что не то что узнал, а что увидел их. Нет никого здесь, только небо за окном. Туда и смотрит, только это и видит.
- Слушается дело о заявлении Яржанга Юрденала, - ровным монотонным голосом заговорил полковник юстиции.
Это он уже один раз слышал. Гаор смотрел на небо, и слова полковника скользили мимо сознания, отзываясь слабым эхом где-то внутри под черепом.
- Заседание открытое.
- Я протестую, - взвизгивает Гарвингжайгл.
- Отклонено.
Перечисление проигранных Гарвингжайглом Юрденалом, Наследником рода Юрденалов, родовых реликвий и ценностей в денежном исчислении на день проигрыша...
Мерно двигает челюстью, гоняя во рту незажжённую сигарету, Малыш. Почему полковник не остановит его? Это не нарушает порядка или не хочет связываться с высоченным соответствующей комплекции ветераном? Шутили, что в строю после Малыша надо ещё пятерых вставлять для равномерности понижения строя.
Тёмные глаза Моорны не отрываются от исхудавшего застывшего лица Гаора, и только твёрдая тёплая рука Арпана удерживает её, чтобы не сорваться и не вцепиться ногтями в наглые глазёнки младшего Юрденала: эта гнида ещё смела ей подмигивать, когда они входили и рассаживались.
Перечисление статей и пунктов, на основании которых...
Шуршит по бумаге карандаш Стига. "Как же великолепно держится друг. Во что его превратили, похоже, всю неделю били, и несмотря ни на что держится. Я специально предварительно посетил несколько подобных заседаний. Но там уголовники, по судебному решению. Убийца четырнадцати человек визжал и ползал на коленях, там бились в истерике, падали в обморок крепкие сильные мужчины, не боявшиеся ни крови, ни смерти... Гаор, друг, я сделаю всё, всё что смогу".