Пруденс нахмурилась. Сравнение со слюнявым и безмозглым датским догом было, в лучшем случае, сомнительным комплиментом.

Триция прищелкнула языком.

– Ну-ну, дорогая, перестань гримасничать. Ты от этого не становишься привлекательнее.

Стук колес кареты о булыжную подъездную дорожку привел Трицию в состояние безумной активности.

– О, Боже! Это он! – Она набросила на плечи кашемировую накидку. – Почему бы тебе не припудрить эту твою… шевелюру? И поправь эти ужасные очки. Ты хочешь, чтобы он увидел, как ты щуришься?

Не дожидаясь ответа Пруденс, Триция вложила надушенную розочку себе за корсаж и выплыла из комнаты, приподнимая шуршащие юбки и открывая взору крошечные бантики на изящных туфельках.

Пруденс осталась сидеть, мрачно обозревая ряд безликих подставок для париков. Наконец, тяжело вздохнув, она поднялась. Девушка не могла выйти из депрессии, в которой находилась с той самой ночи, когда осмелилась перейти шотландскую границу в поисках котенка, словно тогда она переступила какую-то неведомую, запретную черту в своей собственной жизни. И дорога, лежащая перед ней, была невыносимо длинной, серой и безрадостной. Ее взгляд скользнул к окну, где из зарослей жимолости, вьющейся по оконной решетке, слышалось пение дрозда.

У окна четыре позолоченных херувима удерживали в пухлых ручках массивное трюмо. Пруденс печально смотрела на свое невзрачное отражение, и ей казалось, что их блестящие мордашки насмехаются над ней. Девушка стряхнула пудру со своей поплиновой юбки и приготовилась встретиться с очередным поклонником своей тети.

За семь лет, которые Пруденс провела в «Липовой аллее», она привыкла к нескончаемому параду престарелых герцогов и свергнутых принцев. У всех них были три отличительные черты: они были иностранцами, богатыми и преимущественно немощными. Триция тоже твердо следовала своим правилам: она никогда дважды не выходила замуж за мужчин из одной и той же страны. При этом она накопила солидное состояние и приобрела длинный перечень титулов: графиня, виконтесса, австрийская баронесса…

Если тетя предпочитала верить, что она выходит замуж по любви, то кто такая Пруденс, чтобы разубеждать ее в этом? Пожилые джентльмены уносили с собой в могилу воспоминания о счастливых днях, проведенных в объятиях нежно-любящей, красивой и молодой жены. Большинство из них были слишком близоруки, чтобы замечать вереницу любовников Триции. Пруденс оставалось надеяться, что этот был в состоянии ходить и не нес чепуху.

Девушка заправила в узел выбившуюся прядь волос и вызывающим жестом поправила очки.

– Идем, Пруденс. – Она присела в реверансе перед своим отражением. – Ты должна познакомиться со своим дядей. Я не сомневаюсь, что он будет просто обожать тебя.

Пруденс вышла на крыльцо. Послеобеденное солнце заливало подстриженную лужайку перед домом. Мимо нее прогрохотала карета, направлявшаяся к распахнутым воротам конюшни. Борис, хрипло лая, выплясывал возле колес. Кучер в приветствии приподнял перед девушкой свою широкополую шляпу. Пруденс прикрыла рукой глаза от слепящего солнца и огляделась в поисках тети.

Тетя Триция и мужчина стояли под тенистой ивой на повороте длинной подъездной дорожки. Мужчина опирался на трость, но, насколько могла разглядеть Пруденс, он не производил впечатление дряхлого старца. Он не был особенно высок, его стройная широкоплечая фигура подчеркивала утонченную грацию Триции. «Этот, должно быть, сохранился лучше других», – подумала Пруденс, подхватывая юбки и направляясь через лужайку.

Подойдя ближе, девушка увидела, что мужчина не носил парик. Его волосы были напудрены и заплетены в аккуратную косичку.

Смех Триции звенел как колокольчик. Ни один мужчина, подумала Пруденс, даже самый дряхлый старикашка не мог устоять перед очарованием этого смеха. Легкий ветерок игриво развевал юбки Триции. Она положила затянутую в перчатку руку на локоть мужчины и подняла голову, завороженная его взглядом. Низкий чарующий голос мужчины ласкал слух. Он наклонился и нежно коснулся губами ее губ. Пруденс юркнула за ближайшее дерево, не желая своим вторжением нарушать их очаровательное уединение.

В этот момент, неся перед собой серебряный поднос с бокалами, из дома появился старик Фиш. Голос Триции зазвенел.

– А вот и вино. А вон за тем деревом скрывается моя племянница.

Пруденс чуть слышно выругалась.

– Иди сюда, моя милая, – позвала Триция, – и присоединись к нашему торжеству. Надеюсь, оно будет первым, но не единственным торжеством для нас троих.

Она добавила вполголоса, обращаясь к своему избраннику:

– Моя племянница довольно застенчива. Можешь не обращать на нее внимания.

«А почему бы и нет? – подумала Пруденс. – Все так делали». Она сомневалась, что жених тети будет счастлив от соседства с незамужней племянницей. Девушка вышла из-за дерева на усыпанную гравием дорожку, усилием воли подавляя в себе желание пнуть камешек ударом ноги, как расшалившийся ребенок.

Незнакомец взял бокал вина с подноса и повернулся, чтобы поприветствовать Пруденс. Взгляд серых, как туманы Высокогорья, глаз остановился на ней.

Пруденс застыла, не в силах вымолвить ни слова приветствия, когда он галантно поклонился и поднес ее руку к своим губам. Самым страшным было не то, что перед ней стоял Ужасный Шотландский Разбойник Керкпатрик. И даже не то, что он собирался жениться на ее тете. Самым страшным было то, что он ее не помнил. Выражение его лица было учтивым, но равнодушным. Нежная улыбка сияла не для нее. Сердце Пруденс болезненно сжалось. Уж лучше бы кто-нибудь из его людей застрелил ее тогда, в хижине.

Триция, лучезарно улыбаясь, сжала в ладонях безвольно свисающую руку Пруденс и руку своего жениха.

– Ну, вот. Я знала, что вы понравитесь друг другу.

Он пробормотал что-то невнятное в знак согласия и отпил кларет.

– В конце концов, – продолжала щебетать Триция, – было бы трагично, если бы двое самых дорогих мне в мире людей не полюбили бы друг друга.

– Просто ужасно, – пробормотала Пруденс. Ее голос заставил мужчину вскинуть голову.

Вино выплеснулось из бокала на его белые чулки. Триция вложила в руки мужчины похолодевшие пальцы Пруденс.

– Я знала, что вы замечательно поладите, мой дорогой Себастьян и моя милая, милая Пруденс.

Себастьян встретился с ее глазами поверх парика Триции. Его взгляд был полон удивления. Трепетная волна пробежала по позвоночнику Пруденс. Как могла она помнить только экзотическую притягательность его глаз и забыть о парализующей опасности, таящейся в их дымчатых глубинах?

ГЛАВА 5

Себастьян не мог оторвать глаз от Пруденс.

– Себастьян, дорогой, передай, пожалуйста, масло. – Голос Триции напоминал назойливое зудение надоедливого комара.

Себастьян передал ей соусницу. Дюжина любопытных глаз уставилась на него. Он заставил себя переключить внимание на Трицию и поменял соусницу на масленку, слабо усмехнувшись.

– Прости, дорогая. Долгое путешествие спутало мои мысли.

Ему следует быть более осторожным, подумал Себастьян. Негоже, чтобы кто-нибудь заметил его напряженную заинтересованность чопорным созданием, сидящим на противоположной стороне стола. Он молча проклинал чрезмерное чувство гостеприимства Триции. Она пригласила не только соседствующего сквайра Блейка с его жеманной дочерью Девони, но также и шерифа графства, сэра Арло Тагберта, чтобы отпраздновать его приезд в «Липовую аллею». Если племянница Триции заговорит, то шериф отпразднует не только помолвку, прежде чем закончится этот нескончаемый ужин.

Себастьян сосредоточился на копченой сельди и занялся тем, что принялся изучать Пруденс из-под полуопущенных ресниц.

Морщинка тревожно пересекла его лоб. Под впечатлением рассказов Триции о своей незамужней племяннице, Себастьян ожидал встретить невзрачную старую деву. Но реальность превзошла его ожидания. Себастьян воскресил в памяти пленительный образ девушки, задыхающейся от страсти в его объятиях. И сейчас, глядя на строгую, безупречно владеющую собой юную леди, сидящую перед ним, он безуспешно пытался совместить два таких отличных друг от друга образа. Все равно, что наблюдать, как нежная насыщенная акварель повторяет резкие, но простые линии карандашного наброска. Эффект был раздражающим. Сам того не сознавая, Себастьян с силой сжал ножку своего бокала.