Пассажиры уже сбрасывали с себя одеяла, вытягивали ноги и, хотя в салоне было прохладно, требовали обещанные «фанту» и «се- вен-ап».

Самолет сел и выпустил из своего чрева пассажиров. Хватая, как рыбы, ртами горячий, банный воздух, туристы направились к поджидавшему их желтому автобусу с загадочной надписью на боку «Радха». Приняв их и покинув аэродромное поле, автобус покатил мимо часто нарезанных полей, колодцев, верениц идущих к колодцам женщин с медными, горящими кувшинами на головах, мимо глиняных домиков с плоскими крышами и буйволов, лежащих около мелких, наполненных коричневой грязью луж.

Через час пути он въехал в пригород Дели. Здесь дорога распалась на улицы. Одноэтажные глиняные домики сменились стеклянными коробками и викторианскими коттеджами. По улице катился железный поток — зеленые грузовики, черные с желтыми крышами, похожие на жуков, такси, роскошные «линкольны» и скромные «опели». Тарахтя слабосильными моторчиками, между ними юлили мотоциклетки с прицепленными сиденьями. В железных волнах, поднимая и роняя руки, погибая, барахтались полицейские.

В номере гостиницы, в которой разместили потомков новгородского купца, под потолком медленно вращался двухлопастный аэропланный пропеллер.

Николай поднял решетчатое жалюзи, и в комнату ударил свет. Под окном текла белая, желтая толпа. Среди людей по тротуару шла корова, один рог у нее был выкрашен красной краской, другой — синей.

Расспросив в регистратуре, где расположен столичный зоо, председатель вышел на улицу. Город обрушился на него, как камнепад. Он визжал автомобильными тормозами и гнал кольцами сиреневый дым. Вдоль тротуаров рядам сидели нищие. Стеклянные башни отелей поднимались над ними, как ледники. Пестрые рекламы кричали о преимуществах зубной пасты «Кинкейя» и шин фирмы «Данлоп». Под пастой и шинами бежали по делам делийцы.

Пройдя квартал, Николай понял, что умрет. Спасаясь от жары, он нырнул в первый попавшийся сквер. Здесь под развесистым многоствольным деревом стояла толпа и чего-то ждала.

— Пропустите иностранного туриста, — отирая со лба пот, председатель товарищества пробился в первый ряд.

Внутри кольца, образованного толпой, сидел на циновке, поджав ноги, смуглый индиец. В руке он держал дудку с медным наконечником, в наконечнике, кривясь, отражались лица зевак. Перед циновкой лежали две плоские корзины. Кофейный мальчишка, держа в руке чашку, а на поводке зверька величиной с кошку, обходил толпу, собирая дань.

Застучали брошенные в чашку монеты.

Когда деньги были собраны, укротитель сбросил с одной из корзин крышку, и из корзины пружиной взвилась коричневая змея. Она стала на хвост и закачалась. На шее у нее стал раздуваться капюшон. Дудка запела. Змея обреченно посмотрела на нее. Поиграв, укротитель вернул змею в корзину, а вперед вышел мальчишка. Сброшена крышка второй корзины, и из нее стремительно вылетела еще одна кобра. Толпа ахнула, зверек рванулся вперед, опрокинул змею и вцепился ей в горло.

Волоча за собой мангусту и показывая змею, мальчишка снова пошел по кругу.

— Чистая работа, — Николай бросил в чашку рупию. — Жаль аспида, но что поделаешь — шоу-бизнес!

Сверяясь с бумажкой, на которой был написан адрес, и время от времени спрашивая «Зуу?» — что должно было, по словам садковского гида Кости, обозначить «зоопарк», Николай брел по городу до тех пор, пока не очутился перед массивной оградой, за которой зеленели дорожки, перелетали пестро окрашенные птицы и слышались гортанные крики обезьян. Он был у цели. Войдя в парк, вождь галеасцев осмотрелся. По дорожкам между вольерами бродили любители заточенной в клетки природы. За низкой загородкой на берегу озерца лежала стайка крокодилов. Бронированным рептилиям было жарко. Время от времени они открывали рты и дышали, как собаки. За рвом, среди бетонных скал, скучали два грязно-белых тигра. Увидев председателя, один из тигров подошел ко рву и, глядя на него, плотоядно облизнулся. Николай повернул голову — сзади служитель в белом халате вез к вольеру в тележке груду окровавленных ребер.

— Где тут у вас администрация, где ваш самый главный, где чиф? — спросил Николай.

Поняв имеющее хождение во всех странах Земли слово, служитель сложил ладони лодочкой, прижал их к груди, поклонился и показал на крышу скрытого за деревьями дома.

В кабинете директора проходило производственное совещание. Знатоки крокодилов и пантер дремали, как дремлют на подобных совещаниях в Европе и мастера банковских спекуляций, и знатоки военных игр, и стражи дорожной безопасности. Увидев иностранца, директор дал знак собравшимся разойтись и вышел из-за стола.

Председатель товарищества показал ему приготовленную на такой случай бумажку с просьбой представить его сотруднику парка Андре Фандерфлиту.

— О, Андре! — печально произнес директор. На лице его изобразилась скорбь. — Хи дайд.

Слово «дайд» непостижимым чутьем гость понял и скорбно нахмурился. Между тем директор распорядился, в кабинет ввели юношу, обучавшегося когда-то в северной столице в аспирантуре Зоологического института. Обрадовавшись возможности говорить по-русски, тот долго рассказывал Николаю, как под руководством русского ученого Танасийчука изучал на вологодских пойменных лугах муху-серебрянку, а затем подтвердил, что Андре Фандерфлит умер десять лет назад.

— Муха — это очень интересно, — сказал, выслушав его, Николай. — Но в настоящее время меня больше интересует все, что связано с покойным.

— Андре, — сообщил муховед, — был глубоким знатоком птиц. В изучение их перелетов он внес неоценимый вклад. Дело в том, что лето за Гималаями проводят сто сорок девять видов наших пернатых.

— Сто сорок девять? Кто бы мог подумать… Но ближе к делу. У него ведь была жена, Эвелин. Может быть, она жива? Очень бы хотелось навестить, передать привет от дальних родственников из Риги. Выразить, хотя и поздно, соболезнование соотечественников.

— С Андре очень дружил директор.

Директор зоопарка долго сокрушался и вспоминал молодые годы.

— Он говорит, что Эвелин еще жива. После смерти Андре тело покойного, по его завещанию, было перевезено в Мадрас, где семья купила незадолго до того дом. Эвелин живет там.

— Ее адрес?

Адреса у директора не оказалось.

«Придется добираться до Мадраса. Поговорю с Костей. Во всяком случае, это свет в конце туннеля. Не мог же он, умирая, не оставить жене заветный план», — размышлял Николай, покинув зоопарк и снова пробираясь сквозь пеструю уличную толпу.

Незаметно для себя он очутился в старом городе. Здесь человеческая река не текла, а еле сочилась сотнями ручейков, то и дело образуя в каменных порогах пробки и водовороты. Сидя на корточках у тротуаров, у стен домов, прямо на мостовой, тысячи людей торговали с рук, а другие тысячи, фланируя, покупали. Послеполуденное усталое солнце освещало переходящие из рук в руки деревянные статуэтки, стеклянные браслеты, медные бусы, роговые гребни. Тут же на камнях разогревали в противнях приправленный перцем рис и жарили кусочки бананов. Продавцы, крича, разливали по кружкам оранжевый, черный чай. Покупатели, пополоскав рот, сплевывали опивки на камни.

— Супермаркет времен моголов, — пробормотал Николай. — Неограниченные возможности обмануть друг друга. Впрочем, судопроизводство тут, вероятно, упрощено: начистят физиономию и отпустят.

Добравшись до гостиницы, он разделся донага и стал под вентилятор. Жидкие теплые струи потекли по плечам.

— Мадрас? Вы же знаете, его в нашем туре нет, — сказал Николаю вернувшийся с экскурсии, привыкший к индийской жаре Костя. —

Но не огорчайтесь, у нас будет неделя на юге — берег Бенгальского залива. Буддийские храмы, национальный театр, танец «бхарат-натоям» или «разговор с Шивой». На юге вообще будет много интересного, заповедник Бериар — слоны и тигры. Что вам еще надо?

— А Мадрас от него далеко?

— От Бериара? Два часа на машине. У вас там дело?

— Дальняя родственница. Хорошо знала покойную мать. Старушка написала: мечтаю перед смертью поговорить с соотечественником. Антр ну — возможно, завещание.