— Что вы, что вы! Какие квоты! Наш профиль — пустяк, домишки…

— Между прочим, — жестко прервал его Николай, — мы к вам тоже с безделицей и тоже дом. Будущее издательство интересуют письма свидетелей Серебряного века, в частности тех, кто жил по адресу Старовоздвиженская, 17.

— Ну, как же, как же! — Яков Зевсович радостно вскинул руки, — бывший Фаберже. Кто же не знает! Вы на нашей последней выставке антиквариата в музее не были? Было много экспонатов зарубежных фирм.

— К сожалению, не смог, но как-то проездом в Лондоне присутствовал на аукционе «Сотби»…

И Николай выразительно пересказал начальнику недвижимости содержание виденной когда-то ленты.

— Завидую, завидую… Вы тоже писатель?

— В общем, да. По совместительству возглавляю правление тамошнего кооператива.

Для того чтобы оценить объем будущего издания, мы хотели бы ознакомиться кое с какими документами. Мистер Наседкин будет вам очень благодарен.

— Как дела в Штатах? — поинтересовался персиковый человек, поворачиваясь лицом к заморскому издателю. — Имеете широкий круг авторов? Поэтов издаете?

— Чейза недавно выпустили, — неуверенно произнес Сэм, который впервые был в таком представительном учреждении и у которого в голове по этому случаю образовалась каша из прозаиков и поэтов.

— Чейз разве поэт? — удивился его собеседник.

— Набоков новую книгу принес, — продолжил слесарь-референт, и тут же стальной каблук Николая Шмидта опустился ему на ногу.

— Наследники замучили. До сих пор разбирают сундуки. Покойники написали столько, что возник книжный демпинг, — вмешался глава галеасцев. — Так как насчет нашей просьбы? В Литературном архиве сказали, что письма взяты вами. Нам всего на день-два.

— Что за вопрос? Рад оказать такую пустячную услугу. Можете считать, что письма у вас.

Лицо персикового человека затуманилось, отчего стало понятно — аудиенция окончена.

— Сейчас распоряжусь. Их вам дадут немедленно. — Он снял трубку аппарата и произнес: — Томочка, у меня господа… Да, они. Распорядитесь, чтобы то, что они просят, нашли и выдали… Именно так, как обычно. — Он снова лучезарно заулыбался.

Николай сурово наклонил голову и направился к двери.

— Телефон вашего правления у меня есть, — сухо сказала секретарь, когда председатель нетерпеливо замер у ее стола, — как только письма будут найдены, я вам позвоню.

— Но они нам нужны сейчас. Яков Зевсович так вам и сказал. Идемте сейчас же к нему. — Он рванул на себя бронзовую ручку с Горгоной. Дверь не шевельнулась — она уже была заперта изнутри…

Когда на столе у секретарши зажужжал телефон, мраморный божок в приемной на минуту перестал поднимать подол у предмета своей страсти и обратился в слух.

— Они ушли? — спросил полуприглушенный голос Якова Зевсовича.

— Ушли.

— Больше ко мне ни под каким видом не пускать.

Выйдя из мэрии на площадь, навстречу конным статуям императоров и сырому, косо летящему над мостовой карельскому ветру, Николай сказал:

— Дело дохлое. Писем у них не получить. Не судиться же с мэрией? В жизни я стоял перед судьей и двумя народными заседателями всего один раз. Пренеприятное, доложу я вам, дело. А ведь меня защищал знаменитый московский адвокат Пилсудский. Нелегальный провоз валюты. К счастью, наша судебная система уже тогда начала давать сбои. Отделался легким испугом… Вы хотите что-то спросить? Откуда у специалистов по недвижимости такая странная любовь к архивным письмам? А вы заметили, как ловко они нас выпроводили? И как разговаривала с нами секретарша? По мордам их бил еще Петр Первый, и все бесполезно… Делать нечего, обойдемся без писем.

Глава четырнадцатая

КАРАМАЗОВ И БРАТЬЯ

— Привет председателю кооператива. Имею небольшое дельце. — Шпенглер, с которым до сих пор безуспешно пытался познакомиться поближе Николай, сам возник на пороге и, подняв над головой руки, как футболист, забивший гол, радостно покачал ими. — Тут ко мне придет небольшой грузовичок. Пускай постоит около дома. Возражений нет?

За окном начинался жидкий вечер. В кронах парка, опережая звезды, уже желтела зажженная до срока лампочка. Собаки, кончив выгуливать хозяев, молча покидали аллеи. Драматург присел на краешек стула и стал ждать ответа.

Оскорбленный приемом в мэрии, Николай решил подражать городским чиновникам и продолжил изучение составленной еще во времена правления Магариты инструкции по взиманию с жильцов квартирной мзды. Выждав несколько минут, он отложил ее.

— Так, говорите, небольшой грузовичок?

— Маленькая машинка. Она никому не помешает.

— А знаете, что вы — единственный, в чью квартиру я так и не смог попасть. Хотелось бы осмотреть. Мало ли какой нужен ремонт.

— О чем речь? Всегда рад. Давайте заходите прямо сейчас.

Бейсбольная шапочка исчезла раньше, чем хозяин кабинета успел сказать:

— Пошли!

А несколько минут спустя сын лейтенанта стоял перед дверью четвертой квартиры и, пеняя себе, раз за разом нажимал кнопку звонка. Равнодушное жужжание говорило о том, что неуловимый хозяин и на этот раз сбежал.

Ночь председатель товарищества спал плохо. Ему снились архивные письма в ящиках, персиковый человек, мраморный трудяга — фавн… Николай ворочался на своем жестком спартанском ложе до тех пор, пока не услышал, что за окном глухо зарычал какой-то зверь. Кто-то скреб лапой асфальт. Натянув штаны, председатель правления вышел на крыльцо.

В голубой джинсовой мгле перед домом двигался пароход. Жалобно вскрикнув, надломился и упал на землю сбитый железом молодой тополек, чавкнув, осела под колесом и рассыпалась клумба.

Перед домом разворачивался длинный, как железнодорожный вагон, прицеп, из тех, которые шоферы-дальнобойщики называют «шаландами».

— Ты что делаешь? — крикнул Николай, подбегая к авточудовищу.

Над ним в воздухе парила, подобно будочке у небесных врат, освещенная изнутри кабина. В ответ на вопрос из нее донесся небесный глас:

— Отойди, козел!

После чего с неба по металлической лесенке спустился в синем спецфартуке широкомордый в клетчатых рукавах ангел. Он, кряхтя, забрался под колеса, лязгнуло железо, ангел снова взлетел в кабину. Зарычал мотор, кабина качнулась и поплыла чудесным образом отдельная от прицепа, а тот, упираясь стальной ногой в землю, остался неподвижным, загораживая теперь подъезд к дому.

— Ты что делаешь? Немедленно убери ее! — закричал Шмидт, прыгая как обезьяна рядом с удаляющейся от дома кабиной.

Небесный глас повторил:

— Уйди, недомерок, задавлю! — после чего кабина скатилась на четырех огромных колесах с тротуара на мостовую, описала петлю и, плюнув в председателя длинной струей синего дыма, умчалась.

— Ничего себе — маленькая машинка! Небольшой грузовичок. Травить таких надо, — возмущался председатель, вернувшись в правление.

Спать ему больше не пришлось. Всю ночь около шаланды возникали какие-то тени, сходились и расходились, постукивали по металлическим стенкам, щупали колеса, возились около замков, но каждый раз, когда председатель правления включал свет или выходил на крыльцо, — легко, как летучие мыши, разлетались.

Утром вместе с первыми лучами солнца в комнату проник тощий человек с плоским серым чемоданчиком.

— Козьма Прутков — это вы? — осведомился он. — Накладные на груз. Джин. Распишитесь в получении… — С ловкостью фокусника он извлек из чемоданчика гроздь разноцветных листиков.

— Никакого груза я не заказывал и расписываться нигде не буду.

— Ваша фамилия Шпенглер?

— Я — здешний ворон.

Оперу Даргомыжского «Русалка» тощий человек не знал и потому продолжил настаивать:

— Тут сказано: «Старовоздвиженская, 17. Получатель — Правление кооператива». Печать у вас гербовая?

— Немедленно уберите свой автопоезд. И уходите сами.

— Как знаете. — Тощий вздохнул, сгреб со стола листики, сказал загадочно: — Бурнет будет недоволен. — И исчез.