Укорив себя за мнительность, Николай Иванович поспешил прогнать неприятные мысли. Коба поручил ему приобрести для партии исторические документы, которые могут попасть в лапы гитлеровцев, и он знает, насколько важна эта миссия для международного коммунистического движения. А Потемкин может ду­мать, что хочет. Действительно ли он так безумно занят или же увиливает по каким-то неизвестным причи­нам — не столь уж и важно. Глупо портить из-за этого себе кровь.

Приспустив боковое стекло, Николай Иванович жадно втянул тугую благоухающую глицинией струю.

Бульвары Сен-Жермен и Распай пестрели наряд­ными маркизами. Художники, склонясь к мольбертам, ловили чарующие оттенки просквоженной солнцем листвы. Со дня на день могли зацвести каштаны. Неж­но, как у Синьяка, по лазоревой сизой россыпи вспы­хивали точки медвяной зелени. Хоть сейчас садись за этюд.

—      

А вон и ваша гостиница виднеется,— указал советник.— Напротив сквера Бусико. В самом центре и, главное, комнаты рядом. Вам будет здесь очень уютно.

—     

В семнадцатом дрались за Советскую власть в Москве,— Бухарин повернулся к сидевшему рядом Аросеву.— Теперь повоюем в Лютеции за наследие Маркса?.. Это римляне, что ли, так называли Париж?

—     

Паризии,— мимолетно улыбнулся Аросев.— Они жили где-то около нынешнего Ситэ. С третьего века город уже назывался Паризией... Какая прелесть! — просиял он, увидев на окнах золотые геральдические кораблики.— Вот мы и прибыли.

Прислуга в голубых форменных курточках занялась багажом. Адоратский по обыкновению поспешно под­нялся в номер.

—     

И чего он вечно торопится?

Заметив, что Бухарин первым делом схватился за свертки с книгами, Аросев вызвался помочь. В самый последний момент, уже в комнатах, шпагат лопнул, и тяжелые тома в лакированных скользких супероб­ложках рассыпались по полу.

—     

Веревка и та протестует против мракобесия,— пошутил Бухарин.

—      

Рихтхофен, Ратцель,— ползая на коленях, Аро­сев не без труда разбирал порядком забытый готический шрифт.—

Sibirien

als

Zukunftsland

der

Industrie[12]. Зачем вам эта фашистская отрава, Николай Иванович?

—     

Что, недурная добыча?.. Мы с Димой всю Фридрихштрассе обшарили. Вернусь домой, непременно засяду за книгу. Давно пора дать бой нацистской геополитике.

—     

Лично я тут не особо силен,— признался Аросев.

—      

Непростая материя, должен сказать. Но на ней, вкупе с расистским бредом и социальной демагогией, держится вся гитлеровская идеология. Явление, впро­чем, намного шире, чем полагают иные горе-теоретики.

—     

Даже так? — заинтересовался Аросев.

Вместо того чтобы переодеться к обеду и немного перевести дух, Николай Иванович с присущим ему ораторским мастерством обрушился на Хаусхофера и всю его школу.

—      

Людям, как мы знаем, иногда случалось гово­рить прозой, не имея ни малейшего понятия о том, что это такое. Сие относится не только к персонажам Мольера, но и к профессиональным политикам. Нынче в капиталистической прессе разразилась настоящая эпидемия дискуссий в поисках объяснения внутрен­него механизма агрессии. При этом называют естест­венные факторы — территории, источники сырья, рост населения. Причем в полном отрыве от общественно- исторической формации и политической надстройки.

—     

Ну, этим грешат не только немцы,— как человек увлекающийся и широко образованный, Аросев быстро ухватил суть и обнаружил свою, оригинальную точку зрения на предмет. Еще в эмиграции, учась в Льеже,

он немного соприкоснулся с новейшей философией. В памяти всплывали, казалось бы, напрочь забытые сведения.— Англичане, помнится, тоже склонны порас­суждать насчет «имущих и неимущих». Это с их-то колониями.

—     

Международный язык империалистов. Герма­нию, Италию и Японию называют «нациями без земли». Естественный рост населения в этих государ­ствах якобы неизбежно приводит к погоне за новыми территориями и дополнительными источниками сырья. Именно в этом, считают сторонники такой точки зре­ния, корни будущей войны. Раз так, войны неизбежны, как рок, исторически предопределены. Единственное спасение — в очередном переделе.

—     

Во Франции фашиствующие сторонники сближе­ния с Германией особенно громко негодуют по поводу обширности наших территорий. Подленькая надежда умиротворить агрессора за наш счет. Думают, что Гитлер удовольствуется Украиной и откажется от ре­ваншистских планов на Западе. Как бы не так! Они плохо читали «Мою борьбу».

—     

В Германии принцип «

Volk

ohne

Raum»^[13] возве­ден в абсолютный принцип. Как священное право арийцев, задыхающихся от недостатка земли.

—     

Вы считаете, столкновение с Гитлером неиз­бежно?

—      

Сам факт передела предполагает перманентную войну, ибо никакой передел не может считаться окон­чательным. Рано или поздно международный рынок обязательно подхлестнет. Это своего рода вечный двига­тель. Наконец, имеется еще один немаловажный аргу­мент. Его неизменно выдвигает Гитлер и его идеоло­гические агенты. Национал-социализм основан-де на «национальности» —

volkstum,

volksgemeinschaft, сле­довательно, имеет отношение к внутренним сугубо немецким делам и не затрагивает дела других народов.

—     

Старо предание...

—     

Зато советизм, большевизм, с их точки зрения, выступает как наднациональная, международная сила, мечтающая о мировом господстве.

—     

На воре шапка горит. Перепевы белогвардей­ских бредней насчет «иудео-большевизма».

—      

Совершенно согласен! Но давайте все-таки раз­беремся. Германские фашисты действительно являются идолопоклонниками так называемой «расовой чисто­ты». Они даже кастрируют тех, кто не принадлежит к чистым арийцам, и бросают в тюрьмы людей, ули­ченных в преступных связях с арийскими мужчинами и женщинами. Они проповедуют экономико-национальную автаркию, считая ее своего рода сосудом, содер­жащим священную кровь нордической расы. Но было бы по-детски глупо считать, что это ведет к политике изоляции. Совсем наоборот, фашизм действует крайне активно во всех странах. И это вполне объяснимо, поскольку сама национальная узость — это не что иное, как сжимание военно-экономического и идеологи­ческого кулака. Фашизм претендует на мировую гегемонию, а это влечет за собой уничтожение и порабощение всех других народов. Нет, можно с уверенностью сказать, что они не интернационали­сты. Послушать иных, так вся заграница — сплош­ной фашизм. Сколь не отвратителен английский империализм, но есть колоссальная разница меж­ду нацистами и самыми твердолобыми консервато­рами.

—      

Знаете, Николай Иванович, это был самый глу­бокий анализ, с которым мне приходилось сталкивать­ся. Я имею в виду саму сущность фашизма. У нас его трактуют больно уж расширительно. Но рабство и террор, которые они уготовили миру, по-своему интернациональны. По мере закабаления одних «низ­ших» народов определятся и другие. Стоит только начать.

—      

Настоящий анализ еще предстоит. Это только попытка введения... Но я, пожалуй, разовью кое-какие мысли в своем выступлении.

—     

В Сорбонне?

—      

Нужно будет только посоветоваться с Андре Мальро. А насчет недооценки фашизма вы правы. Но понемногу линия выправляется.

—     

Недаром они так вас не любят.

—     

Кто?

—      

Нацисты, разумеется... Я не хотел вас расстраи­вать, но когда мы были в Берлине, в «Ангрифе» про­ехались на ваш счет.

—      

В самом деле? — взволновался Бухарин.— А что конкретно?

—     

Довольно неуклюже, не хочется повторять.— Аросев уже жалел, что проболтался.