____________
- Стас, ты можешь что-то с этим сделать?!
- Не представляю, каким именно образом, Дмитрий.
- Мне категорически не нравится, что моя дочь ошивается по кладбищам! Как ей вообще пришла в голову эта идея?! Скажи ей, что это ненормально!
- Я не могу запретить или указывать художнику, что ему делать.
- Художнику! - фыркает Тихомиров. - Ну, неужели ей нельзя заняться чем-то нормальным?! Предложи ей что-то! Что-то приличное, а не кладбище!
- Она работает, - спокойно отвечает Стас. - Насколько я в курсе. Хотя не в восторге от того, чем она занимается.
- Я тоже, знаешь ли! Днем калымит на свадьбах, вечерами ходит на кладбище и фотографирует! Как это вообще можно совместить?!
- Маша говорит, - в разговор вмешивается Катя, - что для того, чтобы снимать что-то, чтобы это получилось хорошо, в это надо немножко влюбиться. А она сейчас может... только вот такое...
- Катя истину глаголит.
- Бред! - не соглашается Дмитрий. - Полный бред! Вот ты, Даша, ты испытываешь что-то к своим пациенткам?
- Если я буду испытывать что-то к той женщине, которую оперирую, я ее убью. Врач должен быть равнодушен и отстранен. Но здесь же другое дело.
- Что за блажь у нее заниматься именно этим?! - Дмитрий устало ерошит волосы. - Зачем ей это?! Ей мало горя, что ее тянет на кладбище?! Или я чего-то не понимаю?
- А ты действительно не понимаешь? - Соловьев внимательно смотрит на друга.
- Нет! Что, это приносит ей облегчение - смотреть на горе других?!
- Ну, не совсем так... Просто это единственное, что она сейчас может нормально воспринимать, видимо. Что может фотографировать.
- Ну, а свадьбы?! Свадьбы-то ей зачем? Что за американские горки? Ты же сам говорил, что это халтура, а не творчество! Я уже нихрена не понимаю! - Дмитрий почти кричит, но никто его не одергивает.
- Это то, на чем она может заработать.
- Да зачем ей работать?! Раз она в таком разбитом состоянии? Чтобы отвлечься?!
- Ты действительно плохо знаешь свою дочь, - невесело усмехается Соловьев - Она просто зарабатывает деньги. Сам догадаешься, для чего?
- Да не может быть...
- Уверяю тебя. Она собирается уехать туда. Снова.
- Черт! Черт!! Чееерт!!!!! - удар кулака в стену. - Не отпущу!
- Она тебя не спросит.
_________________
- Тима, здравствуй.
- Здравствуй, родная. Как ты? Как сын?
После паузы - шелестящий вздох. Или всхлип.
- Аль, что такое? Что-то случилось? С Васькой?
- Нет, наверное. Или... да.
- Говори толком!
Еще один вздох.
- Прости, дорогой. Я понимаю, что у тебя... работа, важная. И без тебя там не справятся. Но без тебя тут... не справляюсь я.
- Да что случилось, Ален?! Скажи нормально!
- Васька... он... мне кажется, он сдался.
- Что это значит?!
- Ты же знаешь, ему через неделю операцию делать будут. И по итогам этой операции будет ясно, сможет он ходить... или нет. А он...
- Что он?!
- Он целыми днями смотрит какие-то идиотские боевики. Знаешь, те, где море крови, много оружия и никакого смысла. Или играет в компьютерные игрушки - такие же дурацкие. Доктор говорит, что игры - это хорошо, развивается тонкая моторика рук. Но меня волнует не моторика рук. А его душевное состояние.
- А что с ним не так?
- Ему на все плевать, он ко всему равнодушен. Он... он будто устал бороться. И очень сильно боится. Боится результата операции, боится того, что... не получится.
- Боится?! Васька?! Наш Васька?! Да ну, он же боец!
Арлетт на другом конце телефонной трубки еще раз вздыхает.
- Я тебе не рассказывала. Пару недель назад... или около того... я застала у дверей его палаты какую-то девицу, русскую. Как она туда попала - вопрос отдельный. Но когда я зашла к Ваське, сразу после нее... наш сын плакал! Наш сын! Который не плакал, когда в шесть лет ногу сломал! Который не плакал, когда умер его любимый спаниель Гектор! А тут... лежит, отвернулся к окну и слезы на щеках.
- Ты думаешь... - Артем удивлен, озадачен, - что состояние Васьки связано с этой девушкой?
- Не знаю! Возможно. Я ей сказала, чтобы она и близко не подходила к Васе, что он ее видеть не хочет. И персоналу дала строжайшие указания никого к нему не пускать, кроме нас. Совершенное безобразие! Но... я не знаю, возможно, это как-то связано.
Артем молчит, размышляя над сказанным женой.
- Арти... Я все понимаю, ты повязан на работе и без тебя не могут... Но... это же и твой сын тоже... А я тут одна уже не знаю... что сделать. Мне кажется, если у него самого не будет желания... сильного желания... снова ходить, то и операция не поможет. Ты понимаешь? Ты нужен мне здесь!
Решение Литвинский-старший принимает сразу.
- Аль, я тут вопрос с работой порешаю и прилечу. Обязательно.
____________________
- Что это, Артем Борисович?
- Вы же видите. Заявление об уходе.
- Артем Борисович, голубчик! Что случилось?! Я думал, у нас полное взаимопонимание!? Куда вы?
- Михаил Александрович, вы же знаете, у меня беда с сыном. Он в больнице, во Франции. Я нужен там, и не знаю, как долго это продлится. Я не могу так... вы же на меня рассчитываете.
- В этом все дело? Ну, тогда мы поступим так, - собеседник Артема Литвинского разрывает пополам лежащий перед ним лист бумаги, потом еще раз. - Я вас не отпущу. Мы уже лет десять вместе работаем, не один пуд соли вместе съели.
- Но как же?..
- Я понимаю, ваш родительский долг важнее. Езжайте. Пишите заявление об отпуске за свой счет.
- Но я даже примерно не могу сориентировать вас по срокам.
- Сколько надо, столько и решайте свои семейные вопросы. Хоть месяц, хоть полгода. Мы вас будем ждать.
_______________
- Пап, я уезжаю.
Это не вопрос. Утверждение. Он в этом убеждается после ее дальнейших слов:
- Мне не нужно твое разрешение. Я все равно уеду, у меня есть деньги. На билет хватит и на первое время.
- А потом? - обманчиво-ровным тоном интересуется отец.
- Потом видно будет. Придумаю что-нибудь, работу найду какую-нибудь. Я все равно буду там. С ним.
Тихомиров вздыхает. Работу она найдет... Идеалистка чертова! Пороху не нюхала в этой жизни, а туда же! Не зная языка, в чужой стране... Вестимо, какая это может быть работа...
О поверхность стола приглушенно шлепает золотая "виза".
- Держи. Вот этого действительно на первое время хватит. Кончатся деньги - не сочти за труд, набери телефона старика-отца. Пополню счет.
Маша берет карту, не раздумывая.
- Спасибо.
- Пожалуйста.
Пару шагов назад, к двери. А потом она оборачивается...
... Мария сидит прямо на полу, у его кресла, уткнувшись лицом в отцовы колени, а он гладит ее по темным волосам, таким же, как его когда-то, до того, как их припорошило инеем седины.
- Машенька, ты не плачь только.
- А я и не плачу, - дочь поднимает лицо, глаза действительно сухи. - Я просто... действительно очень люблю тебя, пап.
______________
Он загонял себя работой намеренно. Ее всегда было много, а теперь... Артем Литвинский брался за все дела, какие только можно - свои или чужие, но косвенно связанные с его сферой деятельности. Лишь бы занять голову и вымотать себя до изнеможения, чтобы вечером только доползти до кровати и сразу отключиться. И не думать о том, о чем думать все равно бессмысленно. Не задавать себе этих неправильных вопросов, список которых начинался с "Почему?". За что? Зачем? Нет, бесполезно, бессмысленно, ответов он все равно не узнает, самое главное - что сын жив. А остальное.... провремся.
А вот сейчас, когда он сидел в самолете, перед взлетом, они его все-таки настигли, эти вопросы. Он сам никогда не боялся того, что могут принести ему горы. Он откуда-то знал, даже не задумывался, откуда у него эта уверенность... что у него есть еще дела, много дел. И Врата ждут его, где-то там, впереди, ждут, но до встречи еще далеко. А сын... плоть от плоти, кровь от крови, отцовская гордость... Думал ли он, когда ставил маленького сынишку на лыжи, что будет такой финал? Да нет, он просто хотел поделиться с сыном тем, что нравилось ему самому. А у Василия оказался к этому самый настоящий талант. Был ли Артем рад? Безусловно, еще как. Рад и горд за сына. А теперь вот... как будто Врата, отпустив его из-под лавины, вернулись, чтобы забрать сына вместо отца.