Работа над проблемой сборки на орбите стержневых конструкций привела меня также к разработке другой концепции. Речь идет об автоматической сборке протяженных двумерных ферм типа плоских платформ или криволинейных отражателей при помощи роботов. Оригинальная концепция до сих пор представляется мне очень эффективной и вполне реальной, хотя и требует высоких технологий и больших усилий. С другой стороны, овладев такой техникой, можно создавать очень крупные конструкции и решать грандиозные задачи, например, сооружать на орбите большие космические антенны и телескопы или энергетические платформы для передачи энергии из космоса на Землю.

Великая энергия рождается только для великих целей.

Надо вернуться к совместной разработке КГК со специалистами из Киева, Ташкента и Тбилиси.

Киевским институтом электросварки (ИЭС) в течение многих лет бессменно руководил академик Б. Е. Патон, сын основателя этого института Е. О. Патона. Отец и сын являлись выдающимися учеными и организаторами советской науки и техники. Б. Патон не только возглавлял ИЭС, он был его головой, душой, являлся одновременно президентом Академии наук Украины. Несмотря на все высокие звания и должности, он оставался доступным и демократичным человеком, его искренне уважали и любили. Борис Евгеньевич жив, здоров, а пишу я в прошедшем времени только потому, что наша совместная работа выполнялась в СССР и сейчас почти вся в прошлом. Почти, потому что от модуля «Кристалл» осталась запасная солнечная батарея, МСБ, которую мы вместе готовили для полета, а «Спейс Шаттл» «Атлантис» доставил ее в качестве ЗИПа на ОК «Мир» в ноябре 1995 года. Эта работа будет описана в следующей главе.

С. Королев и Б. Патон были близкими коллегами и товарищами. Начиная с того далекого времени, последний всю жизнь искренне поддерживал работы для космоса и в космосе. В конце 60–х, после смерти Королева, на КК «Союз» был подготовлен и осуществлен первый эксперимент по сварке в открытом космосе. С этой целью в ИЭС разработали специальную установку, для которой мы поставили электропривод, использовавшийся на КК «Восток». Установку поместили в бытовой отсек (БО) КК «Союз». Когда БО разгерметизировали и включили сварку, космонавты Г. Шонин и В. Кубасов находились в спускаемом аппарате. К сожалению, эксперимент закончился неудачно, произошло несколько накладок: наш привод оказался слишком слабым и вместо сварки образец прогорел. К счастью, всё кончилось благополучно. Советская пресса, естественно, этих подробностей не сообщала.

Несмотря на неудачу, сварочные работы продолжались. Специальная лаборатория ИЭС выполняла исследования и разработки по космическому материаловедению, по сварке элементов конструкций. К середине 80–х киевляне подготовили универсальный инструмент, с помощью которого можно было осуществлять несколько технологических операций за бортом орбитальной станции. Этот эксперимент выполнили космонавты В. Джанибеков и С. Савицкая, вышедшие в открытый космос на ОК «Мир» в 1988 году.

Эти разработки курировал отдел В. Бержатого, когда мы некоторое время работали вместе и в содружестве с киевлянами. Разработки КГК продвигались не очень эффективно, пока в 1989 году не началась эпопея с многоразовой солнечной батареей (МСБ). Только тогда, как это часто бывает, в трудный период стало ясно, кто чего стоит, на кого из киевлян и москвичей можно положиться.

Тогда же, в те осенние месяцы 1989 года, я убедился, что какими бы способными и преданными делу ни были энтузиасты–исследователи, для создания бортовых систем требовался профессиональный подход, настоящая производственно–испытательная база, специалисты–профессионалы, их последовательность и стойкость.

В том же 1988 году вместе с ИЭС Патона мы активно работали над другими вариантами большой фермы для ОС «Мир-2». Для серьезного подхода к такому большому проекту требовалась хорошо оснащенная база, и мы поддерживали реконструкцию киевской лаборатории: стали серьезно рассматривать планы строительства нового лабораторно–производственного корпуса с привлечением финских специалистов, а такая кооперация требовала валютного финансирования. Помню, как мне приходилось участвовать в поездках в Совмин, в ВПК, в наше министерство, обращаться к министру О. Бакланову и другим высоким чиновникам, стараясь выбить эти средства. Валюту в эти годы расходовали очень осторожно: проект так и остался на бумаге. Может быть, кто?то уже предвидел крутой поворот событий, раздел между Россией и Украиной? Но того, что произошло на самом деле, думаю, никто не ожидал.

После событий 1991 года многие специалисты из космической лаборатории ИЭС Патона стали уходить. Лишь А. Загребельный вместе с некоторыми товарищами готовил зиповскую МСБ к полету на Спейс Шаттле.

Ташкентское КБ входило в наше ведомство, в MOM, оно занималось разработками ряда механизмов по исследованию лунного грунта, другими проектами. Там работали узбеки и русские, в большинстве пришедшие с ташкентского самолетного завода и имевшие опыт авиационных разработок. При КБ организовали неплохое опытное производство. После полета КРТ-10 ташкентцам поручили создать 30 метровое зеркало — радиотелескоп КРТ-30. Мне не пришлось по–настоящему участвовать в этом проекте, но привелось увидеть, как выглядит его наземный прототип, спроектированный на основе концепции, схожей с концепцией КРТ-10. За городом, в предгорье Тянь–Шаня, построили гигантское сооружение со зданиями, лабораторией и самой космической конструкцией, развернутой на открытом воздухе. Сколько было затрачено усилий и средств, чтобы воздвигнуть это поистине космическое сооружение, знает, наверное, только Аллах.

Директор КБ А. Вахидов рассказывал мне, как он, выполняя планы министерства, мобилизовал рабочих Ташкента и помогавших им сотрудников КБ на заключительных этапах строительства. Чтобы поднять моральный дух своих бригад, вдохнуть в них энтузиазм, он сам лично ежедневно готовил большой котел знаменитого узбекского плова и к обеду привозил его на стройку. Планы выполнялись, а МОМ выплачивал большие премии за операции, проводившиеся под кодовым названием «плов Вахидова».

Мы встретились с А. Вахидовым летом 1994 года на Байконуре при запуске КК «Союз Т-26» с казахским космонавтом. Он рассказал, что в Ташкенте продолжают что?то делать в космическом направлении, и приглашал приехать к нему. Интересно бы посмотреть на все эти сооружения еще раз.

Грузия… Ее способный, эмоциональный и гостеприимный народ, давший миру Сталина и образцы великого искусства, чем?то похож на американцев, может быть, театром гостеприимства. Грузинам не хватало, казалось, малого: деловитости и последовательности, а размах был, он проявился, в частности, при разработке космических КГК.

При Тбилисском политехническом институте организовали КБ, в котором трудились энтузиасты больших космических проектов, они разрабатывали ряд больших развертываемых антенн. Их основная разработка — 30–метровая антенна создавалась по заданию Савина. Это была талантливо спроектированная конструкция и крупномасштабная во многих отношениях работа. На окраине Тбилиси заложили и соорудили экспериментальную базу, не уступавшую ташкентской. На стендах, размещенных в специальных зданиях и на открытом воздухе, испытывались будущие космические КГК. Инженерный прототип 30–метровой антенны разворачивался на стенде с точно выверенным горизонтальным полом. Всё это производило хорошее впечатление. В целом, этот проект, который поддерживал ЦК КП Грузии, заражал энтузиазмом его создателей и внушал оптимизм.

К тому времени (1990 год) я уже приобрел большой опыт по созданию космических КГК и хорошо понимал, какой путь надо пройти, чтобы довести эту конструкцию до летной кондиции, квалифицировать ее для полета в космос, но всё?таки стал поддерживать этот проект. Конструкцию зачали талантливо, а большое — всегда привлекало. Требовалось найти хорошее применение для такой антенны. Мы обратились к связным делам.

Через 20 с лишним лет, после того как практически прекратились наши работы по спутнику связи «Молния», а все дела были переданы в Красноярск, на новом витке спирали мы решили вернуться к этому направлению космической техники, принесшему человечеству самые ощутимые плоды. Сначала это была инициативная работа: я возглавил бригаду энтузиастов, которая подготовила технические предложения по большой связной платформе, которую предполагалось выводить на орбиту при помощи РН «Энергия», центральное место в этом проекте занимала 30–метровая тбилисская антенна. Рассматривалось несколько вариантов использования этой антенны в различном диапазоне частот. Тогда мне пришлось погрузиться в технику космической связи. Мы даже начали рекламировать свой проект и искать поддержку в стране и за рубежом. К этому времени в Америке и Европе большие связные платформы рассматривались как дополнение, а в будущем и как альтернатива менее эффективных малых спутников связи, летавших на перегруженной геостационарной орбите. Со своим проектом мне пришлось несколько раз участвовать в совещаниях, организованных Инмарсатом в Москве в Министерстве морского флота СССР. Эта международная организация обеспечивала глобальную связь с морскими судами и другими подвижными объектами во всём мире. Большая космическая платформа даже рассматривалась на конкурсе 3–го поколения спутников Инмарсата.