Когда в дежурную часть поступил сигнал тревоги из американского посольства, «в ружье» поставили опытных старослужащих. Под командованием дежурившего в этот день молоденького лейтенанта Маркина пожарный наряд выехал на место возгорания.
Как ни торопились пожарные, но когда подъехали к зданию посольства, там уже стояло оцепление из крутых парней КГБ. Те словно заранее знали, где, как и что должно было загореться. Наряд пожарных выскочил из машин и приступил к развертыванию и действиям по штатному расписанию, но не тут-то было. Откуда ни возьмись появился полковник КГБ Шаров и подозвал лейтенанта Маркина.
— Лейтенант, немедленно постройте своих людей, — приказал он тоном, не терпящим возражения.
Взглянув на удостоверение КГБ, Маркин построил свою команду в шеренгу по одному.
— А теперь прикажите им снять спецобмундирование.
— Простите, но…
Маркин открыл рот и тут же закрыл его. Суровый взгляд полковника поставил его на место и отбил всякое желание спорить.
— Лейтенант, если вы хотите дослужиться до генерала, немедленно выполняйте приказ.
— Есть! — козырнул Маркин и махнул своим бойцам.
Те начали поспешно раздеваться. В отличие от мощных фигур комитетчиков их тела не отличались особой рельефностью, и по сравнению с чекистами они выглядели, словно шавки перед породистыми самцами. А посему смотреть на то, как гэбисты пытались залезть в их одежду — была сплошная умора. Когда они, матерясь и разрывая по швам прочный брезент, все же кое-как умудрились облачиться в защитные комбинезоны, то имели довольно странный вид, явно не соответствующий элитным пожарным расчетам Москвы.
Тем временем пожар в помещении американского посольства разгорался все сильнее. Причем не где-нибудь, а именно в том крыле здания, где была расположена секретная электронная аппаратура связи, слежки, дешифровки и так далее. Короче говоря, пылало и взрывалось все то, что было предназначено для плодотворной шпионской деятельности.
Устроить подобный «фейерверк» большого труда не составило: электромонтер американского посольства был агентом КГБ. Поэтому теперь по секретным помещениям правого крыла здания бродили переодетые в пожарных чекисты и, выражаясь попростому, наводили там грандиозный шмон. Правда, надо отметить, что слово «бродили» не совсем точно определяло ту напряженную атмосферу, которая сложилась во время пожара. Времени на работу у чекистов было в обрез. Все-таки пожар есть пожар со всеми выгорающими отсюда последствиями. А так как тушить его было пока некому, то и становился он с каждой секундой все сильнее.
Приказ Шарову и его людям был дан однозначный: все, что успеют найти — забрать с собой, все, что не успеют — уничтожить в огне.
А найти успели многое. Оставаться далее в пылающем помещении было равносильно самоубийству, и полковнику пришлось дать команду на отход.
Как только чекисты покинули посольство, туда ринулись настоящие пожарные. Мощными напорами воды они добили то, что еще не успели уничтожить огонь и чекисты, так что ничего секретного в секретных помещениях американского посольства не осталось — только сплошная грязь.
Корнеев внимательно смотрел в выразительные глаза женщины, пытаясь найти хоть малейшую тень ее неискренности. Но разве кому-нибудь удавалось что-то прочесть в женских глазах? Тем не менее капитан поверил ей, ее голосу, взгляду, манере достойно держатся в любых ситуациях. Елена Бережная излучала доброту, тепло и даже что-то материнское. Валентин никак не мог понять, а точнее, принять то, что эта женщина умудряется соединять в себе совершенно несовместимое: доброту и любовь в повседневной жизни и беспощадную жестокость к живым — в работе. Правда, если разобраться, многие находятся в подобной ситуации, и сам Корнеев — не исключение.
Встречу с Бережной капитан назначил по телефону и теперь сидел у нее в гостях, пил чай и мило, если можно так выразиться, вел беседу по душам. По привычке, а также чтобы иметь самое точное представление о собеседнице, он, не особо стесняясь, рассматривал квартиру Елены Николаевны.
Обстановка была довольно простой. Бережная не страдала вещизмом, в ее доме было только самое необходимое для нормальной жизни. Капитан сразу обратил внимание на то, что некоторые вещи лежали вовсе не там, где им положено было лежать, что явно указывало на некоторую рассеянность Елены. Но это был сущий пустяк, такое встречается у большинства творческих личностей. Единственное, чего Корнеев не терпел в женщинах, — это неряшливость, и с радостью отметил, что у Бережной везде чистота, как на лабораторном столе.
— Ну что ж, Елена Николаевна, — произнес Валентин, когда Лена ответила на все его вопросы. — Будем считать, что вы легко отделались.
— Вы так думаете? — Она с сомнением посмотрела ему в глаза. — И мне ничего за это не будет?
— А вы ни в чем и не виноваты. Если, конечно, вы со мною предельно честны.
— Я рассказала все как было.
— Я вам верю.
Валентин достал из дипломата лист бумаги и протянул Бережной. Это было обязательство о неразглашении государственной тайны.
— Я уже подписывала такие листы.
— Это другой, по поводу настоящего дела.
Елена молча подписала документ, а затем спросила:
— А для чего вообще им нужно было меня компрометировать?
Корнеев слегка кашлянул и, прикрывая некоторую неуверенность, деловито ответил:
— Извините, Елена Николаевна, но ваш вопрос уже затрагивает государственные интересы…
Дальше можно было не продолжать. После таких слов у любого нормального человека отпадает всякое желание задавать вопросы.
Надо сказать, что Корнеев сам еще толком не понял, зачем понадобилось разрабатывать эту женщину. Может быть, Бережной отводили место отвлекающего? Ведь поначалу появление у Шаха агента ЦРУ чекисты связали именно с появлением Садальского возле Бережной, а вовсе не с женой профессора Никифорова. Но тогда получалось, что Дорожкин знал о разработках ЦРУ и использовал эту информацию в своих интересах. Не исключалась также возможность, что кто-то разрабатывал Бережную для своих будущих партий, но когда она оказалась «засвеченной», этот кто-то решил прервать операцию. Но вот навсегда или только временно?
Чтобы совсем успокоить Елену Николаевну, капитан сказал:
— О вашей работе не беспокойтесь, там никто ничего не узнает. Вам же придется вплотную заняться разработками профессора Никифорова.
Бережной, а также всем остальным коллегам профессора, сообщили, что Никифоров погиб при трагических обстоятельствах во время очередного лабораторного опыта. Из-за короткого замыкания в электросети в лаборатории вспыхнул пожар, унесший с собой не только жизнь самого профессора, но и всю документацию по его последним разработкам (о том, что чекистам удалось сохранить дневник, в институте пока не знали). Единственными людьми, посвященными в работу Никифорова, остались Бережная и профессор Саржев. Им-то и надлежало теперь принять эстафетную палочку.
— Но я не так много знаю, — пожала она плечами — Мы работали вместе всего несколько месяцев.
— Я понимаю, но у нас нет выбора. Мы вовсе не требуем от вас чего-то сверхъестественного. Попробуйте найти противоядие «НАСу». Вдруг получится? Вы прекрасный ученый, и мне кажется, справитесь с этой трудной задачей.
— Спасибо за доверие, — вздохнула Елена. — Еще чаю хотите?
— Нет, спасибо, мне пора идти.
Корнеев поднялся с кресла. Бережная встала следом, и ему показалось, что она хочет его о чем-то спросить, но не решается.
— Вы что-то еще хотите мне сказать?
— Да… — Она неуверенно улыбнулась. — Если это не секрет. Скажите, а как они хотели со мною поступить там, в Ленинграде? Вы понимаете, о чем я?..
— Да, конечно. Но все дело в том, что нам это пока неизвестно, операция была прервана в самый последний момент. Так что…
Они вышли в прихожую. Валентин уже взялся за ручку двери, но повернулся к хозяйке дома и сказал:
— И последнее. О том, что я приходил — тоже никому не говорите. Если вдруг кто спросит, ответьте, что приходили из милиции. Но в этом случае вы немедленно должны будете известить меня. Надеюсь, это ясно?