Самойлов посмотрел на часы: по его прикидкам до выброски оставалось часа полтора. Можно было немного вздремнуть, а то когда еще придется.

Вечер по поводу семидесятилетнего юбилея крупнейшего советского ученого, депутата Верховного Совета СССР, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий, академика АН СССР Дмитрия Владимировича Агапитова был в полном разгаре. Кроме коллег академика и его лучших учеников, в число коих входили профессор Никифоров и Елена Бережная, также присутствовали и официальные лица. А точнее, давний друг Агапитова — секретарь ЦК, член Политбюро ЦК Федор Давидович Кулаков.

Протокольное чествование закончилось еще в торжественном зале Дома ученых, и теперь все особо близкие друзья и родственники собрались в загородном особняке академика.

О давней дружбе Агапитова и Кулакова знали немногие, и поначалу все с некоторым удивлением отнеслись к появлению члена Политбюро на вечере. Но удивление было вызвано не только тем, что Кулаков был членом. Он был большим членом, а по последним слухам, мог стать самым большим и в самое ближайшее время.

Кулаков всегда был сильным, физически здоровым и мужественным человеком. Один из слишком смелых журналистов «Правды» назвал его даже «вторым Хрущевым, но без его закидонов…».

В конце семидесятых болезнь Брежнева стала резко прогрессировать, но тогда еще никто не знал, что агония генсека затянется на несколько лет. Поэтому как в самом Кремле, так и за его стенами настоятельно поговаривали о близкой пенсии Брежнева и назначении на его место Кулакова.

Был и второй вариант «кремлевского пасьянса», по которому за Брежневым сохранялся только что обретенный им номинальный пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, а пост Генерального секретаря партии передавался Кулакову.

Поэтому вполне понятно было волнение, с которым приглашенные смотрели на столь почетного гостя. Многие уже теперь, на вечере, пробовали наладить более близкие отношения с возможным генсеком и таким образом сделать хороший задел на будущее.

Два неприметных человека из числа охраны стояли чуть в стороне и не привлекали к себе внимания гостей. Они были как бы частью интерьера, которая иногда мешает, но с которой приходится мириться.

— Все успел снять? — спросил один из них, чуть меньше ростом и более щуплый.

— Обижаешь. Все поцелуи крупным планом, как у Брежнева с Косыгиным.

— Отлично. Теперь понаблюдаем вот за этой парочкой.

Он кивнул в сторону Бережной и ее кавалера — высокого, чуть худощавого, уверенного в себе мужчину. Они о чем-то шептались и посмеивались, хотя всего несколько минут назад перешли на «ты».

— Послушай, Саша, — Бережная кокетливо положила ладонь на грудь собеседника, — за этот вечер ты успел узнать обо мне почти все, а я о тебе совсем ничего не знаю. Так нечестно.

Садальский улыбнулся и поцеловал руку Елены:

— А что тебя интересует?

— Все! — рассмеялась Лена, слегка удивляясь тому, как легко ей общаться с этим человеком.

— Тогда начнем с работы. Я второй помощник министра легкой промышленности.

— А почему не первый?

— Возрастом не вышел.

— Да, ты прав. Ты еще слишком хорошо выглядишь для начальника.

— Спасибо.

Они засмеялись и, взявшись за руки, прошли на танцевальную площадку. В честь юбилея Лена надела свое самое лучшее платье. Легкое, полупрозрачное, цвета морской волны, оно выгодно подчеркивало стройную фигуру молодой женщины. Рыжие от природы волосы волнами спадали на обнаженные плечи, переливаясь в свете разноцветной иллюминации. Она была прекрасна, и мужчины с завистью посматривали на Садальского.

— А каково ваше семейное положение, Сан Саныч? — строго спросила Лена.

— Холост.

— Не может быть.

Садальский грустно улыбнулся:

— Мои жена и дочь погибли пять лет назад в автомобильной катастрофе.

— Прости.

— Нет, ничего. Я уже почти привык быть один.

— И все это время у тебя никого не было?

— Я так и не смог найти свою единственную. — Он с надеждой посмотрел ей в глаза, полные теплоты и нежности к нему.

Сан Саныч не мог не понравиться Елене. Его учтивые манеры, тихий, но глубокий голос постепенно обволакивал жертву, пока та не попадала под неощутимое гипнотическое действие. В центре его зрачков плясали маленькие, предвещающие опасность искорки, но именно это волнующее чувство опасности и риска так сильно притягивало женщин. Непринужденным, откровенным и обязательно остроумным разговором Садальский, словно паук, умело затягивал их в искусно сплетенную паутину. Это был поистине дар Божий или дьявольский — это как посмотреть.

Вечер закончился далеко за полночь. Садальский предложил новой знакомой проводить ее. Елена не возражала. Оба уже знали, чем закончится их первая и не последняя встреча.

На следующее утро на столе полковника Шарова лежал список всех гостей академика.

— А это что за гусь?

— Александр Александрович Садальский? — уточнил Корнеев. — У нас на него пока ничего нет, но есть основания предполагать, что Садальский входит в московскую группировку Исламбека. Это его лучший агент по добыче информации. Работает исключительно с женщинами. Причем с такими, что… — Капитан оттопырил большой палец и указал им на потолок.

— Почему до сих пор не работает на нас?

— Исламбек больше платит, — усмехнулся Корнеев и, спохватившись, добавил: — До сего времени Садальский был в тени.

— Тогда надо объяснить товарищу Садальскому его патриотический долг перед Родиной.

— Так точно, сделаем.

— Кстати, насчет Исламбека. Интерпол обломил его подельщика Мао Ли. А совсем недавно к Исламбеку приезжал один тип, может быть, связной. Взять его не удалось — хитер живчик оказался, но сам факт его контакта с Исламбеком, а затем появления в среде секретных ученых Садальского наводит на некоторые мысли. Интересно бы еще узнать, что связывает Шаха с Никифоровым. Профессор либо не так прост, либо вляпался в дерьмо по самые уши, а теперь не знает, как отмыться. Надо помочь товарищу, а?

— Организуем хорошую баньку, товарищ полковник. С веничком и всеми вытекающими…

— Теперь Бережная.

— Она чиста, как ангел. Родители умерли, из родственников осталась одна бабка в Вологде. Не замужем и никогда не была, хотя на последнем курсе института вроде бы собиралась выйти за однокашника, но в последний момент передумала.

— Почему?

Корнеев пожал плечами:

— Выясняем.

— Чем сейчас занимается однокашник?

— В Москве его нет. Кажется, работает в одном из закрытых институтов.

— Выяснить обязательно! Тут может оказаться интересная пересечка по профилю исследований и обмена секретной информацией. Что насчет «грибника»?

— Для нас — пустышка. Это дела МУРа. Сын уборщицы, студент, связался со стервой, залез в долги к бандитам, а те теперь требуют свое с процентами. Парень решил скрыться от греха подальше. Ну а те первым делом поехали искать беглеца у матери. Когда мать узнала, в чем суть дела, вымогателя выгнала, а у самой сердце слабое, и тут же с инфарктом свалилась.

— Ну что ж, тебе легче, одним направлением меньше стало. Но помни мой наказ…

6

«Правда». ТАСС.

Новое зверское преступление родезийского режима Яна Смита. Деревенская площадь усеяна трупами, дым, сожженные хижины — таков итог одной из расправ в Африке. Ее учинили родезийские войска во время карательной экспедиции в соседний Мозамбик, где они уничтожили население приграничной деревни.

Рафаэль Борисович Кенексберг был известным на всю Москву врачом-гинекологом. Зачастую пациентки приходили к нему с болячками не только тела, но и души. Обаятельный, внимательный и крайне заботливый Рафаэль Борисович давно уже стал психотерапевтом, сексопатологом и гинекологом в одном лице.

Кенексберг снял телефонную трубку и по памяти набрал номер. Ответили сразу: