Филлис слушала Говарда с раскрытым от удивления ртом. Он был совершенно другим, не таким, как остальные мужчины, которых она до этого встречала. Его жизнь была интересна девушке, и она, недолго думая, произнесла:

– Дядя Говард, у такого знаменитого человека должна быть секретарша, которая будет заниматься корреспонденцией, назначать встречи и заниматься организационными вопросами. Ты так не считаешь?

Говард внимательно посмотрел на Филлис.

– Ты думаешь, что…

– Да. Я ходила в лицей, где как раз учат таким вещам. Несомненно, я стала бы для тебя лучшей секретаршей, дядя Говард.

Этими словами был удивлен не только Картер. Эмми и Джон тоже выглядели совершенно озадаченными. Филлис, конечно, была умной и одаренной девушкой, но в издательском деле – семейном бизнесе – она до сих пор не могла похвастать достижениями, хотя открыто и резко высказывала мнение о том, что женщины могли бы сделать такую же успешную карьеру, как и мужчины, только их труд оплачивается меньше.

– Если это не одна из твоих сумасбродных идей, а дядя Говард одобрит твое предложение, то я тоже ничего не буду иметь против, – ответил Джон. – Что ты скажешь на это, Говард?

– Это неплохая идея. У меня есть лишь одно опасение: как мы, два таких упрямца, как я и Филлис, будем ладить друг с другом. Давайте поговорим об этом через пару дней.

К удивлению родителей, Филлис впервые осталась довольна, однако она даже не подозревала, что эта идея кардинально изменит ее жизнь. Никто, даже сам Картер, не мог предположить, что судьба намеренно свела их. На следующий день в «Иджипшиан газетт» появилась фотография Филлис, выглядывающей из окна номера Картера. Статья вышла под заголовком: «Новая любовница короля Луксора?»

Филлис не подавала виду, но происходящее нравилось ей. Когда Картер спустя два дня дал свое согласие на то, чтобы она у него работала, ее упрямый, строптивый характер стал меняться на глазах. Картер еще слишком плохо знал племянницу, чтобы заметить существенные перемены, происходившие в ней, и сделать из этого выводы. Возможно, тогда жизнь обоих пошла бы по совершенно иному пути.

Эмми, мать Филлис, восприняла это решение со смешанными чувствами. От нее не укрылось, что дочка умерила заносчивость, что исчезли придирки, которые она высказывала ежедневно. Да и вести себя Филлис стала не по годам по-взрослому. Она накладывала макияж, как зрелая женщина, старалась одеться менее вызывающе, чтобы не навредить своему имиджу.

Когда Филлис решила остаться в Египте и работать у дяди, мать не могла узнать дочь.

– Разве не ты говорила, что это грязная страна, что еда здесь отвратительная, а жара стоит невыносимая?

– Ну и что, – ответила Филлис так же насмешливо, как и прежде. – Что для меня слова, которые я когда-то сказала!

В результате Джон и Эмми Уолкеры оставили свою дочь Филлис в Египте и уехали через две недели.

Глава 31

Это же время – не в тот же день, но на той же неделе определенно – Сара Джонс вышла из квартиры в шестиэтажном доме, здании из коричневого обожженного кирпича в Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке. Весна еще не вступила в свои права на Манхэттене, и с Ист-ривер дул по улицам пронизывающий неприятный ветер.

Одетая в зеленый костюм и шляпку, мисс Джонс ничем не отличалась от прочих людей, которые в то утро шли по Орчард-стрит. Хотя ей уже стукнуло шестьдесят – возраст, достигнув которого женщины начинают проявлять равнодушие к своему внешнему виду, – Сара по-прежнему обладала завидными формами, такими же, какие были у нее в молодые годы.

Конечно, на ее лице появились отметины возраста, которые нельзя скрыть – несколько морщин из-за забот и беспокойства, – но ее все еще можно было назвать красивой. К тому же эти маленькие жизненные шрамы были едва заметны.

На любой другой улице мира вид Сары, вероятно, привлек бы внимание, но только не на Орчард-стрит, самой оживленной в Нижнем Ист-Сайде, где переселенцы из России, Польши, Венгрии и Германии, в основном евреи со всего мира, назначали друг Другу встречи. Вывески на русском, еврейском и других языках высились на длинных шестах над улицей, которая брала начало от Хустон-стрит и заканчивалась, в семи кварталах, у Кенэл-стрит. Там же стоял и первый небоскреб Ист-Сайда, невообразимо высокое здание, – символ стремлений для самых бедных жителей.

Маленькие магазинчики, приткнувшиеся почти у края мостовой, искали защиты под железными балконами, которые были соединены друг с другом Z-образными пожарными лестницами. Из них доносился запах еды. Аромат свежей выпечки смешивался с резким запахом рыбы. Пахло кожей и экзотическими пряностями. В общем, место было не очень приятное.

Несмотря на то что после продажи школы в Сваффхеме Сара могла позволить себе жить в другом месте, она сердцем прикипела к Нижнему Ист-Сайду. Прошло уже тридцать лет, и она не представляла, что можно жить в другой части города. Целый год после приезда в Нью-Йорк разочарованная Сара Джонс бесцельно слонялась по улицам. Она даже подумывала вернуться в Англию, когда вдруг ей повстречался чиновник из иммиграционной службы. Это был коренной американец, родители которого прибыли из Манчестера и уже давно умерли.

Его звали Уильям Солт. Он устроил Сару в школу «Сьюард Парк», частное заведение, где новых европейских переселенцев обучали английскому языку. Благодаря этой работе Сара обрела так нужную здесь уверенность, чтобы начать новую жизнь.

Встречи с симпатичным мужчиной из Бруклина, района по другую сторону Ист-Ривер, привносили в жизнь Сары необычайную гармонию, и она пришла к выводу, что Уильям был бы подходящей кандидатурой для жениха. Сара выполнила его требование и передала ему крупную сумму из своего состояния, даже не подумав о том, что она, несмотря на их почти трехлетнее знакомство, даже не знает, где живет Уильям Солт. Когда однажды Сара попыталась найти его по адресу, который он оставил, то обнаружила, что Уильям соврал ей. Адрес был неверный. Тут Сара Джонс решилась на необычный шаг: она проследила за Солтом от конторы на Бруклин-Хайтс до старого дома типовой застройки из красного кирпича. Больше часа Сара боролась с собой, не зная, как поступить, но затем собралась с духом и позвонила в дверь. Ей открыла женщина с двумя маленькими детьми на руках. Это была миссис Солт. Для Сары Джонс мир рухнул.

Шок был глубоким, таким сильным, что Сара и теперь с недоверием относилась к мужчинам. Хотя возможностей было предостаточно, она отказывала всем с упорством мазохистки.

В то морозное весеннее утро прошлое неожиданно настигло ее. Мальчишки, разносчики газет, на каждом углу выкрикивающие новости, до которых обычно Саре не было никакого дела, заставили ее насторожиться. Она шла по Орчард-стрит в направлении Сьюард-парк и вдруг замерла на месте. Дрожа от холода, какой-то мальчишка, в кепке и коротких штанах, пронзительно кричал:

– Величайшая находка столетия! Говард Картер обнаружил трехтысячелетнего фараона. Читайте «Нью-Йорк геральд»!

«Говард Картер?!» – пронеслось в голове Сары. На мгновение ей показалось, что у нее остановилось сердце. Это имя заставило ее окунуться в далекие воспоминания о счастливой жизни. Говард Картер! Она вдруг снова почувствовала себя молодой, не достигшей и тридцати лет, когда ее захлестнула слепая страсть к стеснительному темноволосому юноше. В один момент ожили прежние чары любви, вспыхнувшей между ней и Говардом. Говард Картер! Сара остановилась, закрыла глаза и, крепко ухватившись за фонарный столб, замерла, чтобы заглянуть в закоулки памяти. Картины прошлого настолько увлекли женщину, что ей пришлось заставить себя вновь открыть глаза.

Потом она махнула замерзшему мальчишке, сунула ему двадцать центов и сказала, принимая у него из рук газету:

– Мы когда-то так любили друг друга, Картер и я.

– Yes, мэм, – ответил дрожащий мальчуган и, улыбнувшись, вежливо кивнул ей. На Орчард-стрит было много чудаков.

Он проверил на зуб монету сумасшедшей леди и продолжил кричать.