– Гамел! – крикнул первый.

– Да, господин!

– Посмотри, что выбросило море к моим ногам. – Второй перушт подошел и посмотрел на меня скучающим, лишенным любопытства взглядом.

– Видишь в нем что-нибудь необычное? – спросил первый.

Слуга пожал плечами.

– Ну, у него странный для занадарца цвет кожи, – ответил толстяк, которого первый назвал Гамелом. – Я не знал, господин, что у них бывают такие глаза и волосы.

Перушт хрипло рассмеялся, и я понял, что они находились поблизости, когда наш галеон набирал воду. Мы считали, что нас никто не заметил; так мы по крайней мере надеялись; оказывается, зря.

Первый перушт отрывисто обратился ко мне – Ты, приятель. Как тебя зовут и откуда ты? – Меня зовут Джандар, – невозмутимо ответил я, – и моя родина называется Соединенные Штаты Америки.

Он мигнул, услышав незнакомое название.

– Сое – дине – штат, – он попытался повторить, потом пожал плечами и сдался. – Должно быть, действительно далеко: никогда не встречал человека с такой загорелой кожей и светлыми волосами, как у тебя.

– Да, это очень далеко, – серьезно подтвердил я. И нисколько не преувеличивал. Моя родина в тот момент находилась на расстоянии в триста девяносто миллионов миль от берегов Корунд Ладж. «Далеко» – это еще слабовато сказано.

– Наверно, ты говоришь правду, – сказал перушт. – Я за всю жизнь ни разу о ней не слышал. У вас все с таким странным цветом кожи, волос и глаз?

– Нет, у нас множество цветов, – заверил я его. – Но думаем мы в основном одинаково. Например, мало кому из нас нравится лежать на мокром песке под обнаженным лезвием.

Он рассмеялся и отступил, сделав мне знак встать. Я встал, стряхнул с одежды песок и украдкой бросил взгляд на небо. На нем ничего не было! Но теперь уж мои друзья явно обнаружили мое отсутствие, обыскали весь галеон от киля до фигуры на бушприте и убедились, что меня нет нигде.

Толстяк Гамел заметил мой взгляд.

– Раб считает, что товарищи заметят его отсутствие и вернутся за ним, господин, – сказал он.

Первый кивнул.

– Тогда пошли. Позаботься о нем, Гамел, – коротко приказал он. И, повернувшись и не обращая на меня внимания, пошел по берегу. Теперь я увидел довольно большой караван, ждавший выше на берегу. Сердце мое упало: с каждым мгновением надежд на спасение становилось все меньше.

Гамел, угрожая своим ятаганом, заставил меня опуститься на колени. Быстрыми уверенными движениями он связал мне за спиной руки и одел на шею нечто вроде ошейника, за который повел меня по берегу к вьючному таптору; тут он привязал ошейник к седлу животного.

– Раб, теперь ты принадлежишь лорду Чаму из Нарука, из дома Искелиона, – объявил он, садясь в седло.

Прежде чем я смог заговорить, он коснулся боков животного острыми шпорами, и караван тронулся в путь. Я не был готов к неожиданному движению и упал в пыль. И был бы затоптан насмерть, если бы не успел вскочить на ноги.

И вот бегом, рядом с вьючным таптором из каравана купца Чама, я прибыл в город Нарук.

Безымянным, беспомощным рабом!

Тапторы – большие бескрылые птицы, похожие на земных страусов, если вы можете себе представить четвероногого страуса размером с лошадь.

Таптор размером с жеребца, с длинной изогнутой шеей и четырьмя ногами, но на этом отдаленное сходство с лошадью кончается. Потому что у этого существа ноги с когтями и шпорами, как у петуха, и есть жесткий хохолок из перьев, растущий у основания черепа и напоминающий хохолок ястреба. У тапторов острые кривые желтые клювы, как у попугаев, и сверкающие глаза с черной радужной оболочкой и ярко-оранжевыми зрачками. В диком виде это свирепые хищники, иногда даже людоеды. Их с огромным трудом приучают к седлу и узде, при этом они никогда не лишаются своей врожденной свирепости и полностью не приручаются, что бы с ними ни делали.

Таптор, к которому меня привязали, был особенно злобным животным. Ему не понравилось, что рядом с ним бежит незнакомый человек, и он делал все, чтобы отогнать меня, бросал мне в лицо пыль, часто устремлялся бегом, чтобы я упал, и тогда он тащил меня по пыльной дороге, пока хозяин каравана ударами дубинки не возвращал его на место.

Упав с высоты в несколько десятков ярдов в ледяное море, почти без сознания выбравшись на берег и выпив при этом половину воды Корунд-Ладж, теперь, вынужденный бежать за таптором с постоянной угрозой сломать себе шею, я был в плохой форме, когда мы наконец достигли ворот Нарука.

Одежда моя покрылась толстым слоем белой дорожной пыли. Голые ноги с многочисленными порезами от камней на дороге оставляли кровавые следы, когда я, прихрамывая, проковылял через ворота в хвосте каравана. Я чуть не задохнулся от веревочной петли, которую Гамел завязал у меня на шее. Приняв все это во внимание, вы поймете, что я почти ничего не помню о том, как выглядел с первого взгляда перуштарский город и вообще ничего не помню о стенах и садах виллы моего хозяина Чама.

Я начал приходить в себя в помещении для рабов. Старик с морщинистым добрым лицом и мягкими, как у женщины, руками осторожно мыл мои окровавленные ноги и смазывал их какой-то мазью. Помню, что у нее был острый смолистый запах.

Кто-то еще, нагая по пояс женщина с длинными черными волосами, связанными на спине – позже я узнал, что это называется рабский узел, смывала у меня с лица и волос дорожную пыль. Влажной тканью она очень осторожно удаляла пыль у меня из ноздрей, изо рта, глаз и ушей. Время от времени она подносила к моим губам глиняный горшок с крепким красным вином, похожим на коньяк.

Никогда в жизни не пил ничего вкуснее.

Рубашка моя изорвана. От пребывания в холодной воде тонкая кожа растрескалась, а волочение по каменистой дороге не улучшило ее состояния. Ее с меня сняли, сняли и изорванные грязные брюки. Не помню, выходила ли на это время женщина из комнаты, но это и не имело значения. Ложная скромность и застенчивость – слишком большая роскошь для человека, живущего полной приключениями жизнью.

Теперь я раб и воинская одежда мне не пристала. Поэтому, когда с меня сняли мой изорванный наряд, я набросил на себя холщовый халат домашнего раба.

Старик, которого, как я позже узнал, звали Канелон, и женщина – Имарра – закончили возиться со мной, покормили меня горячей острой мясной похлебкой с большими кусками жесткого черного хлеба и уложили на соломенный матрац.

Но прежде чем сон овладел мной, когда я блаженно лежал, сонный от горячей еды и вина, я услышал, что рабы говорят обо мне.

Говорила женщина. Я напрягся, чтобы лучше расслышать ее слова: она говорила очень тихо.

– Никогда не видела человека с волосами и глазами такого необычного цвета, – сказала она. – Явно чужестранец, но из какого города?

Старик пожал плечами.

– Не знаю. Надсмотрщик сказал, что Гамел называл его занадарцем.

– Он не похож на занадарца, – заметила женщина, с сомнением посмотрев на меня.

– Может, он только раб занадарцев. По словам Гамела, он упал за борт в море с одного из занадарских летающих кораблей. Ему повезло, что остался в живых.

– Повезло? – недоверчиво переспросила женщина. – Может, и повезло, что не утонул. Но явно не повезло, что вытащил его именно лорд Чам – и именно в этот месяц!

Странное замечание женщины вызвало у меня интерес, и, делая вид, что сплю, я продолжал напряженно прислушиваться.

Канелон хмыкнул.

– Да, это верно. Если он не владеет каким-нибудь ценным ремеслом, лорд Чам явно назначит его в дань. Бедняга! В таком случае лучше бы ему было утонуть в водах Корунд Ладж.

Женщина согласно кивнула.

– Ты делаешь вид, что знаешь то, чего никто не знает, – сказала она. – Никто ведь не знает, что происходит с теми беднягами, которых отправляют в качестве дани. Может быть, с ними не так уж плохо обращаются.

Канелон коротко рассмеялся.

– Никто не знает, что с ними происходит, потому что никто не вернулся! – сказал он. – Я говорю, что их жестоко убивают, и моя догадка не хуже любой другой. Спорь со мной, если можешь, женщина!