Вернувшись в Петербург, Михаил Иванович работал над сборником партий Третьего всероссийского турнира. Он осуществлял общую редакцию книги и сам прокомментировал наряду с другими участниками турнира ряд партий. Сборник вышел в свет осенью 1904 года в хорошем оформлении и явился первым в России изданием подобного типа.
Тогда же Чигорин посетил Москву, где, кроме сеансов одновременной игры, провел семь показательных партий с сильнейшими московскими игроками, одержав пять побед при одном проигрыше и одной ничьей.
В конце 1904 года Михаил Иванович принял участив в очередном турнире сильнейших шахматистов Петербурга, в котором уже не мог играть его старейший соперник – Э. С. Шифферс, скончавшийся 11 декабря. Шахматный отдел в «Литературных приложениях» к журналу «Нива» перешел в ведение Чигорина, который посвятил умершему другу в первом же отделе теплый некролог.
В чемпионате столицы Чигорин завоевал первый приз, набрав 9½ очков (из 11 возможных), а несколько месяцев спустя повторил этот успех в турнире, где все партии начинались «гамбитом Райса». Организован турнир был потому, что щедрый «американский дядюшка» пожертвовал деньги на призы. Чигорин набрал 12 очков (из 14). Тренировка в матче с Ласкером пригодилась.
Глава десятая
Укатали сивку крутые горки!
Здоровье Михаила Ивановича давно было подорвано мрачным детством, тяжелой борьбой за существование и непрестанным спортивным напряжением в соревнованиях и на гастролях.
К 1905 году у Чигорина были твердо установлены три тяжелые болезни: цирроз печени, подагра и диабет. И если с первыми двумя еще можно было бороться, то против сахарной болезни в те времена медицина была бессильна. И при таком состоянии здоровья Чигорин вынужден был продолжать изматывающую жизнь шахматного профессионала, кочующего из страны в страну, а промежутки между соревнованиями заполняющего шахматной журналистикой и сеансами одновременной игры.
А как играть, как писать, когда неизлечимые болезни вцепились в тело, а еще ясный, но предельно уставший мозг требует отдыха?
Не мудрено, что под конец жизни Михаил Иванович усомнился даже в ценности того, что доселе составляло для него всю радость жизни, – в шахматах!
– К чему вообще шахматы? – с горечью говорил он друзьям. – Если это удовольствие, то оно должно проходить, как развлечение после трудового дня. Нельзя же заполнять всю свою жизнь интересом к игре, изгнав все прочее?! Посмотрите на иностранцев: тот – доктор, тот – профессор, тот – издатель и так далее. Работают и поигрывают. А я…
Но Чигорин был не прав. Шахматная теория с начала девятисотых годов невероятно усложнилась благодаря обилию международных соревнований, резко увеличившемуся количеству шахматных журналов и отделов газет и всякого рода справочников, руководств и монографий.
Чтобы надеяться на успех в турнирах и матчах, маэстро должен был (волей-неволей!) повседневно следить за новейшими исследованиями в дебюте и эндшпиле, просматривать для изучения стиля игры и силы партии своих будущих партнеров, находить ошибки в их собственных теоретических изысканиях для того, чтобы ставить им в очередной встрече коварную психологическую ловушку, избирая именно тот дебютный вариант, по которому противник двигался бы с такой же беспечностью, как лошадь по минированному полю, и с таким же финалом.
Все это требовало огромного труда и времени и никем не оплачивалось, если не считать того, что такая подготовка приносила ценные плоды в виде призов на соревнованиях. Совмещать иной труд с шахматным становилось все труднее и труднее.
Не прав был Чигорин и в том, что будто все иностранные маэстро сочетали шахматный спорт с другой, основной профессией. Таких было очень немного и с каждым десятилетием становилось все меньше. Конечно, всех «чистокровных» шахматных профессионалов, в том числе и Чигорина, в конце концов ожидали падение сил и нужда, и они прекрасно понимали это, но таинственное очарование шахмат, романтика турнирной борьбы, сладость побед над соперниками из разных стран перевешивали все минусы, и они оставались глухи к голосу мещанского благоразумия и до смерти были верны шахматам!
Типичным примером может служить судьба известного маэстро, пятикратного чемпиона Англии Фреда Ейтса. Это был очень талантливый шахматист комбинационного стиля, выигравший как-то красивую партию у «самого» Алехина. Мне приходилось наблюдать Ейтса на Московском международном турнире 1925 года. Небрежно и бедно одетый, молчаливый и самоуглубленный, с вечной жевательной резинкой во рту, Ейтс был классическим образцом зарубежного профессионала, бросившего в начале двадцатых годов надежную профессию учителя, дабы целиком отдаться шахматам.
За какой-нибудь десяток лет Ейтс выступил в шестидесяти соревнованиях, причем в большинстве их – с небольшим успехом. Да и как могло быть иначе! Такая нагрузка (вернее – перегрузка) была обязательной, чтобы не умереть с голоду. А когда разразился мировой экономический кризис тридцатых годов и турниры стали крайне редки, обнищавший чемпион Англии покончил с собой.
Резким падением творческой энергии Михаила Ивановича ознаменовался международный турнир в Остенде, проходивший в июне – июле 1905 года.
Этот модный курорт перехватил инициативу у оскандалившейся администрации Монте-Карло и стал ежегодно проводить шахматные турниры, справедливо рассчитывая, что информация о них в газетах будет привлекать наряду с морскими купаниями, вкусной едой и старинными винами многих любителей шахматной игры, жаждущих интересного отдыха.
В Остенде играли четырнадцать маэстро, причем, кроме Чигорина, выступали и двое его французских «соотечественников»: Яновский от Парижа и Алапин – от Марселя, где он жил уже свыше десяти лет и даже вел в местной французской газете шахматный отдел.
Михаил Иванович весь турнир провел неузнаваемо плохо и даже, когда временами обнаруживал прежнюю силу, под конец партии грубо ошибался и упускал выигрыш или ничью. Например, в партии против Берна он не заметил возможности дать мат в два хода, упустил верную победу над Шлехтером, ничью с Таррашем и т. п.
В итоге Чигорин набрал только 6½ очков из двадцати шести возможных и занял предпоследнее место.
Первый приз завоевал Геза Мароци.
Знакомый Чигорина, известный артист и драматург того времени Григорий Ге уже после смерти Чигорина поместил в журнале «Нива» свои воспоминания о нем под названием «Русский шахматный король».
В них он картинно описывает встречу с Чигориным на турнире в Остенде.
Самое трагичное в этих воспоминаниях, что перед нами Чигорин выступает в них уже совершенно больным человеком, однако никто – ни общество, ни «друзья», ни коллеги – не думает о том, чтобы как-то помочь прославленному чемпиону России, организовать его лечение и отдых, обратиться с призывом к правительству, к Петербургскому шахматному собранию, к меценатам-филантропам – встречались, хоть и редко, но и такие! Ведь тот же Ге, бывший в то время премьером Александринского театра, автором двадцати пьес, человеком, известным всему сановному Петербургу, мог бы и лично обратиться к своим высокопоставленным знакомым, к министру просвещения, к Суворину, который хорошо знал и Ге и Чигорина, наконец, мог сам выступить в печати, но не после, а до смерти знаменитого русского шахматиста.
Нет! Никто пальцем о палец не ударил, чтобы помочь больному старику, составлявшему гордость шахматного мира.
И Чигорин продолжал колесить с турнира на турнир!
Месяц спустя, в августе 1905 года, Чигорин выступил в другом международном турнире – в Бармене, где было шестнадцать участников. Там он сыграл несколько лучше, чем в Остенде, и даже «зацепился» за приз, поделив седьмой и восьмой призы с тремя молодыми компаньонами, тоже набравшими по 7 очков из пятнадцати возможных: с Вольфом, Ионом и Леонардом. Первые два приза поделили Мароци и Яновский.