Но, будучи верным другом и давнишним поклонником Стейница, Чигорин даже при таком унизительном отношении к себе со стороны организаторов матча-реванша все же способствовал его осуществлению, организовал в своем клубе подписку на проведение матча-турнира (средств Бостанжогло не хватило) и в своих шахматных отделах не критиковал, а рекламировал и освещал это соревнование.

Ослабевший, уставший, больной Стейниц не имел ни малейших шансов победить молодого, честолюбивого, полного сил Ласкера, только что взявшего первые призы в двух сильнейших соревнованиях.

Действительно, матч-реванш тянулся в Москве два с половиной месяца с длительными перерывами из-за плохого самочувствия Стейница и закончился новой, еще более убедительной, но никого не удивившей победой Ласкера со счетом +10, –2, =5.

Для Стейница матч-реванш явился началом тяжелого нервного расстройства. Уже во время игры он страдал от приступов гипертонии, жаловался на приливы крови к голове, и лакей то и дело менял приложенную к голове Стейница салфетку, смоченную ледяной водой. Иногда старик просто обтирал голову снегом. И в таком болезненном состоянии Стейница допустили к игре!

После проигрыша матча Стейниц почему-то задержался в Москве, пригласил к себе стенографистку и начал по-немецки диктовать ей новую книгу. Его по-прежнему мучили приливы крови к голове. Чтобы освежиться, он время от времени просовывал голову в форточку. Прибегая к такому сугубо оригинальному способу лечения, Стейниц еще бормотал что-то, не то по привычке очень одиноких людей разговаривая сам с собою, не то просто чертыхаясь.

Романтически настроенной стенографистке такое поведение показалось подозрительным. Она решила, что он высовывает голову в форточку и бормочет потому, что подобно Жанне д’Арк слышит «голоса» и запросто беседует с призраками. Она сообщила управляющему гостиницей, что его постоялец как будто сошел с ума. Тот, как и следовало, вызвал американского консула. Последний не соизволил обеспокоиться лично, а прислал врача, который, не долго думая, отправил Стейница в сумасшедший дом, причем даже не сообщил тамошним коллегам, кем является пациент.

Московские психиатры «чутко» отнеслись к Стейницу, тем более что «пункт помешательства» был им в диковинку и, может быть, даже заслуживал специальной диссертации. В самом деле, до того больные манией величия обычно выдавали себя за Христа, Магомета, Будду, на худой конец – за китайского императора или Ричарда Львиное Сердце, а этот старик объявляет всем, что он экс-чемпион мира по шахматам. Редчайший случай в истории психиатрии! До чего додумался!

И чем больше Стейниц настаивал на том, что он – шахматный чемпион, тем энергичнее и чаще его окатывали холодными душами, пичкали лекарствами и, конечно, не давали, как он ни просил, чтобы развлечься, доски и шахмат. Зло надо вырывать с корнем!

Но однажды молодой врач – любитель шахмат – вспомнил, что он видал в газете портрет экс-чемпиона мира, дьявольски похожий на пациента, и усомнился в правильности профессорского диагноза. Он решил проверить: умеет ли пациент вообще играть в шахматы. Принес в палату комплект и предложил Стейницу сыграть. Тот, расставив себе белые фигуры, невозмутимо снял с доски свою ферзевую ладью, и врач, считавший себя сильным шахматистом, почти убедился, что перед ним подлинный сумасшедший, поскольку предлагает такую большую фору.

Начали играть. Стейниц, вероятно, ни одну партию даже в матчах на мировое первенство не играл с такой старательностью, энергией и блеском – уж очень велик был приз: свобода, выход из сумасшедшего дома! Врач проиграл одну партию, вторую, третью и понял, что перед ним – не самозванец, а сам великий шахматист.

После месячного пребывания в психиатрической больнице Стейниц был выписан на волю и поторопился покинуть чересчур гостеприимную Москву, но все же согласился (нужда заставила!) перед отъездом сыграть в московском шахматном кружке две консультационные партии.

Из Москвы Стейниц направился в Вену, где, на его счастье, американским консулом был известный шахматист, участник Нью-Йоркского международного турнира 1889 года Джедд, который принял знаменитого соотечественника как родного.

Отдохнув от тяжелых переживаний и проведя в Вене сеанс одновременной игры, Стейниц отплыл в Америку, но год спустя снова вернулся в Европу, чтобы ринуться в ожесточенные турнирные бои. Неугомонному старику надо было содержать молодую жену и двух маленьких детей, ведь литературных заработков давно не было.

Такое перенапряжение не прошло даром, и в 1900 году Стейниц попал в сумасшедший дом в Нью-Йорке, где через несколько месяцев скончался, до смерти не расставаясь с шахматами. Он воображал, будто из него исходит электрический ток, который передвигает без помощи рук фигуры на доске.

Ласкер же по окончании матча-реванша со Стейницем в январе 1897 года отправился из Москвы в Петербург, куда его пригласило созданное недавно «Общество поощрения шахматной игры», конкурировавшее с чигоринским клубом. Вдохновителем создания «Общества поощрения» был снова появившийся в русской столице Алапин, а знатным покровителем – крупный чиновник министерства путей сообщения князь Бебутов, приютивший алапинцев в Железнодорожном клубе. Впрочем, новое общество «поощряло» шахматы менее двух лет, да и Алапин вскоре снова отбыл за границу.

В 1935–1937 годах мне приходилось часто встречаться с Ласкером и наблюдать этого удивительного человека. Он был невысоким, коренастым брюнетом с сильной проседью, резко очерченным волевым лицом и проницательными черными глазами. Уже по одному облику Ласкера, хотя он был уже на склоне лет, чувствовалось, что это не только великий шахматист, но и идеальный спортсмен: собранный, хладнокровный, физически подтянутый, никогда не теряющий головы, уверенный в победе над любым противником.

Каков же тогда Ласкер был в молодости? – спрашивал я себя.

Как человек, Ласкер был абсолютным антиподом и Стейница и Чигорина. Практичный, целеустремленный, расчетливый и экономичный в расходовании сил, хорошо знающий цену деньгам и времени, Ласкер являлся подлинным олицетворением деловитости и буржуазного здравого смысла. Недаром он и свою первую книгу по шахматам озаглавил именно так: «Здравый смысл в шахматах!»

«Ни капли романтики!», «Ни тени сентиментальности!», «Никаких предрассудков!», «В шахматной войне все средства хороши, чтобы наверняка поразить противника!» Именно с такими лозунгами Ласкер вступил на международную шахматную арену.

Родившись в семье кантора, Ласкер в юности познакомился с шахматами, и уже двадцати лет получил звание маэстро. Через два года, будучи студентом Берлинского университета, Ласкер получил предложение от немецких промышленников за хорошую плату поехать на Всемирную выставку в Лондон. Он должен был в германском павильоне служить живой шахматной приманкой и играть с любым посетителем, который этого захочет. Не колеблясь ни минуты, Ласкер бросил учебу и отправился в Англию, где после выставки остался совсем на положении шахматного профессионала. Победив в матчах всех английских маэстро, он отправился в США, где после новых успехов организовал победоносный матч со Стейницем.

Накопив гастролями в Америке и Европе и победами в турнирах изрядную толику долларов, фунтов, рублей и марок, Ласкер вернулся к учебе. Кончив университет, он снова берет первые призы на международных турнирах в Лондоне в 1899 году и в Париже в 1900 году и с «активным торговым балансом» возвращается к науке, в 1902 году защитив диссертацию на звание доктора математики и философии.

По-видимому, для Ласкера ученая степень была лишь символом респектабельности и весомости в буржуазном обществе, где шахматные маэстро котировались невысоко. Но звание доктора математики и философии в сочетании с титулом чемпиона мира по шахматам производило внушительное впечатление и приятно влияло на размеры шахматного гонорара.