Оставшись затем в Европе, Капабланка снова вызвал Ласкера на матч и встретился с ним в Голландии в начале 1920 г. для предварительных переговоров. Тогда же Капабланка выпустил книгу «Моя шахматная карьера», в которой были собраны 35 его избранных партий с биографическими сведениями и высказываниями, которые я не раз цитировал. Книга произвела большое впечатление, была переведена на многие европейские языки и полностью выполнила свое основное задание: внушить читателю, что Капабланка на голову выше всех соперников и что Ласкер не должен больше уклоняться от борьбы с таким достойным претендентом. Лейтмотив книги был так сформулирован автором: «Я надеюсь, что мой матч с Л аскером состоится, и чем скорее, тем лучше, так как я хочу играть не со стариком, а с маэстро в расцвете сил. Я давно готов был играть и вызвал Ласкера первый раз восемь лет назад, и не моя вина, что матч до сих пор не состоялся».

Книга Капабланки, встреча его с Ласкером, многочисленные статьи в шахматной прессе с моральной поддержкой вызова возымели свое действие. Ласкер, гастролировавший после трудных военных лет в Швейцарии, Дании и Голландии, не мог более уклоняться от борьбы с кубинцем. В 1920 г. он, Капабланка и правление Голландского шахматного союза подписали соглашение о том, что матч играется на большинство из 30 партий и Ласкер кроме оплаты расходов получает восемь тысяч долларов гонорара.

Однако реализовать эти условия оказалось не так просто. Ласкер отклонил предложения играть в Аргентине и на Кубе ввиду жаркого климата обеих стран, а в послевоенной обнищавшей Европе не было шансов собрать требуемые средства. Чтобы избежать упреков в срыве матча, Ласкер демонстративно заявил, что отказывается от звания чемпиона мира и передает его Капабланке. Это «отречение от престола» не удовлетворило ни сторонников Ласкера, ни мировое общественное мнение. Шахматный мир жаждал борьбы двух великих шахматистов, да и создавался опасный прецедент в случае принятия предложения Ласкера. И новый чемпион мира тогда в дальнейшем мог бы передать, а то и завещать свое звание, как личную собственность, кому ему вздумалось бы.

В мировой шахматной прессе развернулась ожесточенная полемика по возникшему казусу, а Капабланка настаивал на проведении матча, поскольку ни его самого, ни его сторонников тоже не удовлетворило бы механическое присвоение звания чемпиона мира. Сам же Ласкер, как он писал позже, «перестал думать о матче и занялся коммерческими делами». Для советского читателя эта фраза звучит дико, если учесть, что она принадлежит чемпиону мира по шахматам, доктору математики и философии, но таковы нравы буржуазного общества.

К тому же Ласкер был человеком необычайно широкого диапазона. Он был не только великим шахматистом, но имел репутацию искуснейшего игрока в бридж, в покер и в японскую игру «го», а в тридцатых годах открыл в Берлине школу карточной игры и выпустил даже специальный труд «Энциклопедия игр»!

Но, видимо, как коммерсант он уступал шахматисту, и «коммерция» шла неважно. Сбережения же свои он потерял в результате инфляции в годы войны, а умопомрачительное падение германской марки обесценивало любой трудовой заработок. Поэтому, когда в конце 1920 г. Ласкер получил от Гаванского шахматного клуба повторное предложение играть матч на Кубе весной 1921 г. на большинство не из 30, а из 24 партий, он ответил согласием. Матчевый фонд устанавливался в двадцать тысяч долларов, из которых одиннадцать тысяч получал Ласкер, но он сам должен был оплачивать все расходы.

15 февраля 1921 г. Ласкер с женой сели на пароход, который доставил их в начале марта в Гавану. «Мы уехали при глубоком снеге, — вспоминал Ласкер, — закутанные в меха, а сошли на берег в летнюю погоду в легкой одежде... А моя тренировка? Я сделал все что мог, но из-за хлопот и приготовлений к отъезду ничего определенного не получилось. Я решил воспользоваться несколькими последними днями отдыха, в течение которых должен был и привыкнуть к климату».

Читатель наших дней, следивший за матчами на мировое первенство в Москве, наверное, удивится: как это Ласкер ехал и играл без тренера. Не было тренера и у Капабланки. Увы! В те наивные времена о шахматных тренерах и не думали и не слыхивали! Маэстро тренировал себя сам — и достигал, между прочим, неплохих результатов! — хотя, конечно, тренер во многом помог бы ему и в теоретической подготовке, и в практическом испробовании дебютных новинок, и в составлении досье о шахматных вкусах, привычках и дебютном репертуаре противников. Тренеры появились в шахматах со времен матчей Алехина с Эйве и были лишь у голландского чемпиона.

Да если бы даже у маэстро прежних времен возникла бы мысль о пользе иметь тренера, кто бы его стал оплачивать? Сами маэстро? Их личный заработок был слишком ничтожен для этого. Государство в те времена к шахматному движению не имело отношения. Лишь в Советском Союзе и других социалистических странах благодаря поддержке добровольных спортивных обществ и шахматных федераций ведущие шахматисты и шахматистки смогли получить творческую и спортивную помощь.

Вернемся к Ласкеру. Хотя ему было уже 52 года, но его спортивная форма к началу матча и теоретическая подготовка, по-видимому, были удовлетворительны, а чисто шахматная сила была на той же огромной высоте, как и раньше. О ней свидетельствуют его блестящие победы на турнирах двадцатых годов и то, что первые четыре партии его матча с Капабланкой после напряженной позиционной борьбы закончились вничью.

Творчество Ласкера, 27 лет удерживавшего мировое первенство, хорошо известно советским шахматистам. Поэтому к характеристике его игры, данной Капабланкой, с которой читатель уже знаком, добавлю лишь то, что может объяснить причины его поражения в матче.

Ласкер был не только исключительным мастером защиты и — особенно! — контратаки и виртуозом эндшпиля. Это был человек огромной воли и спортивной ярости. Шахматы Ласкер считал умственной борьбой, своего рода интеллектуальным боксом и был тонким психологом, великолепно подмечавшим и использовавшим все слабости, спортивные и творческие недостатки своих партнеров: например, их пристрастие к определенным дебютным системам, нелюбовь к разменам, частое попадание в цейтнот и т. д. и т. п. Одним из излюбленных приемов Ласкера было искусственное усложнение борьбы путем создания запутанных, нередко даже нарочито худших для себя позиций, в которых он мощным волевым напором постепенно переигрывал противника.

Но в матче с Капабланкой коса нашла на камень! Ласкер внезапно убедился, что столкнулся с партнером, к которому он не мог применить свои излюбленные спортивные приемы. В этом и была основная причина поражения Ласкера!

Капабланка оказался превосходно подготовленным к матчу, и его игра была лишена недостатков. «К этому времени, — писал Алехин, — сила Капабланки достигла вершины: кристально-чистое ведение дебюта и миттельшпиля соединялось с непревзойденной техникой эндшпиля».

И для Ласкера оказалось полной неожиданностью, о чем он потом сам говорил, что «сила Капабланки была не на том уровне, какой была в Петербурге в 1914 г., — Капабланка сделал большой шаг вперед... Техника Капабланки оказалась очень высокой, гораздо более высокой, чем в 1914 г.».

Поэтому Ласкер не находил щелей, каких ожидал, в шахматной броне кубинца и получал по дебюту в лучшем случае равную позицию. А когда Ласкер пытался с явным риском запутать Капабланку, тот не поддавался на заманчивые, но спорные продолжения и довольствовался сохранением незначительного превосходства, которое с точностью и неумолимостью робота ход за ходом наращивал до победы.

Климат же Гаваны, который Ласкер и его сторонники считали главным виновником его поражения, несомненно, влиял на его игру и на способность более длительного сопротивления, но сам по себе вряд ли предрешал исход борьбы.

НАКОНЕЦ-ТО МЕЧТА ОСУЩЕСТВИЛАСЬ!

Матч начался в середине марта. Капабланка писал за два года до матча: «Вплоть до конца апреля погода в Гаване идеальна: температура не превышает 27 градусов по Цельсию и с моря дует легкий бриз». Сам Ласкер чувствовал себя перед матчем настолько хорошо, что согласился посылать еженедельные корреспонденции о ходе матча в голландскую газету, из которых впоследствии составил брошюру «Мой матч с Капабланкой».