Иными глазами смотрел теперь Пан Чак на японский завод. Идет война, и уже не двенадцать, а шестнадцать часов в сутки движутся конвейерные ленты. Шестнадцать часов работают насосы, и резиновые рукава, словно щупальца огромного спрута, засасывают рыбу в несметном количестве.

Три японские компании — «Ниппон Юки», «Чосон Юки» и «Чосон Чиссо» — держат в своих руках весь рыбный рынок Кореи. Бесчисленные щупальца японских магнатов присосались к рыболовецким угодьям на корейских островах и на самом полуострове, на протяжении всех двадцати восьми тысяч километров береговой линии.

С утра и до ночи к затонам идут джонки, нагруженные рыбой. Она поймана у тысячи островков, в крошечных скалистых бухточках, куда не войти большому флоту. Бесконечными вереницами тянутся джонки к затонам, чтобы дать пищу железным баржам. Но это только часть добычи. Мощный рыболовный флот круглые сутки выгребает рыбу из открытых корейских вод, чтобы накормить ненасытные баржи. А широкие резиновые рукава все сосут, и тянут, и заглатывают добычу, чтобы выбросить на конвейеры пять тысяч тонн рыбы в день.

Семьдесят шесть видов съедобной рыбы нескончаемым потоком движутся по конвейерам в цехи, на сортировочные и разделочные площадки, в котлы и чаны. Легионы женщин с детьми за спиной, задыхаясь от зловония, перерабатывают, перемалывают, выжимают, прессуют это богатство, превращают его в удобрение, в рыбий жир, в сырье для мыла, свечей, глицерина, кислот. Десятая часть добычи — только самые высшие сорта — идет в Японию. Остальное в переработанном виде японские монополисты продают другим странам.

Полмиллиона корейцев занято добычей и переработкой рыбы. Они не в силах оторвать от своего тела щупальца трех рыбных магнатов. Как и спрут, японские монополисты отпустят свою жертву, когда высосут из нее всю кровь, когда от нее останется лишь бездыханное тело. Пока в корейских водах есть хоть одна рыба, насосы не остановятся, не прекратят свой бег конвейеры.

Пан Чак с ненавистью смотрит на завод «Ниппон Юки» и медленно спускается со скалы. Он направляется в город, и путь его лежит через нищие корейские поселки.

Нельзя терять времени. До Пусана почти восемь километров. Надо связаться с нужными людьми, действовать решительно и смело, как его приучили в партизанском отряде.

Пан Чаку хочется скорее повидать своего старого учителя Ким Хва Си. Но он не имеет права сейчас идти к учителю.

Прежде всего надо разыскать сцепщика вагонов Сон Чера. Пан Чак легко нашел его хижину на окраине города, но дома сцепщика не оказалось. Он на пристани, где железнодорожные эшелоны подаются на паром, который доставит их в японский порт Симоносеки. Там сменят под вагонами колесные пары, поставят вагоны на узкую колею, принятую на железных дорогах Японии, и состав пойдет дальше, до места назначения. Так, без задержки, следуют срочные грузы из любого пункта Кореи и Маньчжурии прямо до подъездных путей японских заводов на островах.

Чтобы не терять времени, Пан Чак идет на пристань. Он разыщет Сон Чера и вместе с ним вернется назад.

Ему надо пройти через город, растянувшийся вдоль берега на шесть километров. Центр города, с многоэтажными европейскими зданиями, широкими асфальтированными улицами и красивыми скверами в ярких цветах, он обогнет, хотя ему и хочется посмотреть, что там изменилось за это время.

Зато он пройдет по японским кварталам, по улицам, где ему довелось два года продавать рыбу.

В городе та же картина, что и на вокзале: всюду военные. Сначала Пан Чаку пришлось долго ждать на перекрестке, пропуская колонну моторизованной пехоты. Потом потянулись танки с открытыми люками, за ними — артиллерия. Колонны двигались из порта по направлению к станции.

Идет пополнение. Идет большая подготовка к сражению. Самураи нервничают. Чем дальше русские войска гонят гитлеровцев, тем больше самураев скапливается у советских границ. Пан Чак видел это в Маньчжурии.

Едва прошла колонна пехотинцев и люди, пропускавшие ее, начали пересекать дорогу, как появился конный обоз. Маленькие сытые кони тащили доверху нагруженные повозки, накрытые брезентом, и походные кухни.

Пан Чак успел перейти на другую сторону и углубился в японские кварталы. Он шел по аккуратным прямым улицам, где дома, увитые виноградом, почти скрыты от глаз. Те же красивые, будто игрушечные, дворики с неизменной сакурой и крошечными гротами, фонтанчиками, арками, те же фонари на симметрично расставленных столбах.

Так же, как и прежде, стучат по асфальту деревянные тэта японок, словно завернутых в кимоно, монотонно бьют в медные пластинки продавцы, толкая перед собой тележки с товаром или неся на голове корзины. То и дело попадаются мальчишки с рыбой.

Все как было, будто и нет войны, будто рядом, по главной дороге, не движутся бесконечные колонны войск.

Война где-то далеко. Кварталы самурайской знати в Корее незыблемы. Война не может коснуться их, не может нарушить мирную жизнь детей богини Аматерасу, несущих свет Корее и всей Азии. Они под надежной защитой посланца богов на земле — великого императора. Можно спокойно жить, и каждый день вдыхать аромат сакуры, и вкушать сладость нежной хурмы.

Пан Чак идет по бесконечным кварталам японского города, раскинувшегося на корейской земле, мимо домов фабрикантов и заводчиков, коммерсантов и банкиров, мимо маленьких домиков чиновников и коммивояжеров.

Он не решился идти через бывший иностранный сеттльмент. Он сделал большой крюк и вышел прямо к порту, который распростерся внизу и был виден отсюда во всю его двухкилометровую длину.

Вдоль причальной линии стояли пароходы. На рейде и у волнолома тоже стояли пароходы и разгружали в лихтеры военное снаряжение. Тяжелые краны, похожие на железнодорожные мосты, массивные портальные краны, стальные конструкции с длинными подвижными хоботами, казалось, громоздились друг на друга.

На тонких стальных нитях в воздухе носились контейнеры, тюки, ящики, связки корзин и рогожных мешков, необъятные кипы сушеной рыбы. Огромные металлические руки подхватывали и несли в трюмы рис, руду, металл, хлопок, химические продукты. Пароходы, словно большие чудовища, заглатывали добычу.

В конце причальной линии, где виднелись узкие корпуса военных судов, по тяжелым настилам сползали с парохода танки.

Миновав порт, Пан Чак подошел к пристани паромных переправ. Он остановился далеко от причала и сел под одинокой кривоствольной сосной. Мощный катер тянул паром, на котором в три ряда стояли на рельсах железнодорожные вагоны.

Когда паром подогнали к берегу и закрепили в причальных стойках, подошел паровоз и начал вытаскивать вагоны на берег. Здесь, среди сцепщиков, Пан Чак быстро разглядел Сон Чера.

… Пан Чак ушел от Сон Чера поздно ночью.

Жена сцепщика, приготовляя рыбу к ужину, а потом убирая посуду, удивлялась про себя, что шашки стоят на доске в одном положении, а мужчины все говорят о чем-то, и спорят, и умолкают, когда она подходит к столу.

Перед тем как расстаться, они договорились держать связь, а главное, сцепщик обещал срочно сообщить учителю Ким Хва Си о том, что приехал Пан Чак.

Узнав о приезде Пан Чака, Ким Хва Си назначил сбор всей группы в хижине Пек Уна.

Пек Ун сидел на пороге своей затерявшейся в скалах хижины. Когда приходили люди и спрашивали, нет ли у него для продажи рыбы, он интересовался, какую они любят рыбу, и, если отвечали, что любят кур, приглашал в дом.

Битва у форта Гвансендин

Пан Чак сидел у Пек Уна и с волнением ждал Ким Хва Си, человека, которому был многим обязан. В те далекие дни, когда Пан Чак учился в школе, он полюбил своего учителя и не забывал его все годы партизанской жизни.

На первых порах Пан Чаку было трудно учиться, потому что он плохо понимал по-японски. Администрация школы объявила, что, заботясь об отстающих учениках, она почти половину учебного времени отводит на изучение японского языка, который в расписании уроков называется «родным». Чтобы легче было освоить этот язык, в школе запрещалось разговаривать по-корейски. И между собой на переменах ребята, коверкая слова, тоже говорили на «родном» языке.