Так как его фамилия начиналась на Д., Александр был в первом из двух потоков — оторвать всех работников мужского пола разом в летний период было невозможно. Даже в начале июля, когда посевная прошла, а до уборочной было еще достаточно времени.

Официально это называлось военными сборами. Конечно, нерегулярные тренировки, как узнал Александр, у горожан имели место и до этого. Пару раз их водили на стрельбище еще первой зимой, сразу после Великого переселения. Несколько раз на протяжении года заставляли сдавать нормативы, видимо, чтоб оценить их подготовленность. А уж ежедневные спорт-минутки и вовсе стали обязательными еще в Убежище. Там это было особенно нужно, чтоб не одрябли, не атрофировались мышцы. Но сборы были чем-то новым.

Конечно, это была не армия. А если армия, то даже не Швейцарии, а княжества Андорра или острова, который можно за сутки обойти пешком.

За два месяца им должны были дать расширенный курс молодого бойца, и хотя бы на пальцах познакомить с воинскими специальностями пехоты. Но надо отдать должное устроителям — они сделали все, чтобы заставить людей почувствовать нешуточность происходящего.

Перед началом они прошли медицинское обследование. И хотя осмотр был полным и честным, он подтвердил выводы Марии, сделанные ей относительно Сашиного здоровья по прибытии его в Подгорный. Здоровое сердце, легкие дай бог каждому и ни одной болячки. Даже плоскостопия у него не выявили. Похоже, само выпрямилось, пока бегал от людоедов по заснеженным полям.

Основанием для освобождения была только инвалидность или отсутствие органов тела.

«А если, хе-хе, того органа нету?» — спрашивал какой-то шутник у дородной женщины-врача, думая вогнать ее в краску.

«Тогда годен. Чем еще тогда заниматься, если не свой очаг защищать?» — приподняв очки, отвечала дама.

Данилов вспомнил и как просил отсрочки мужик, у жены которого тем летом родилась тройня.

«Иди в строй, герой, — отрезал Богданов, бывший председателем комиссии, — Для тебя боевая учеба отдыхом будет».

После психологического освидетельствования человек тридцать неожиданно было отсеяно как неблагонадежные.

«Право держать оружие это не наказание, а привилегия, — сказал им Богданов. — Вы ее пока не заслужили».

Все эти ребятки не выглядели психами, отнюдь нет. Но все, как знал Саша, имели сильные проблемы с дисциплиной и моральным обликом. Более серьезные, чем прогул или поставленный кому-то в честной драке фингал. Позже многие из них оказались среди бунтовщиков, и Александр гадал, было ли это чутьем Владимира, или их толкнула на предательство «черная метка» аутсайдера.

После медосмотра их, одобренных, сразу построили в колонну, давая понять, что домашняя обстановка с этого места закончилась.

Цивильная одежда тоже осталась за порогом. Их вид был унифицирован, вплоть до нательного белья. В городе и так многие ходили в той или иной разновидности камуфляжа, но рабочие спецовки, спортивные костюмы и даже джинсы тоже встречались.

Теперь все сменили свою одежду на мешковатый — особенно у тех, кто, как Саша, имел нестандартную фигуру — серый камуфляж, раньше принадлежавший какому-то подразделению МВД.

Тренировочной зоной оказался недостроенный стадион Подгорного и окружавшая его парковая зона, которая за первые месяцы периода вегетации бурно разрослась.

Тогда в первый день курс молодого бойца показался Саше курортом по сравнению с трудовыми буднями. Довольны были и другие. Да что там — рады до безумия

В первую неделю все было просто. Во-первых, они продолжали обитать по месту проживания. Во-вторых, питались лучше, чем на гражданке. А занимались только физической подготовкой: бегали, преодолевали полосы препятствий. Кроме того мучили спортивные снаряды, выполняли нормативы, большинство из которых Александр, окрепший и заматеревший, сдал лучше, чем когда был студентом. Позже взбирались на стены и прочие верхотуры. Недостроенные трибуны одного сектора и полуразобранная хоккейная коробка только добавили площадок для занятий. Это было понятно. В реальных ситуациях, к которым их осторожно готовили, им предстояло не по Бродвею гулять.

Но Александр слышал от старожилов, что это только начало и что дальше их ждут тренировки за городом в обстановке, приближенной к боевой. Так и оказалось.

На восьмой день их разбили на роты и взводы по районам и улицам проживания, и дальше они уже занимались в таком составе

Тем утром перед ними выступил Богданов:

«Те из вас, кто не служил… я вам от души сочувствую. Без иронии, мне жалко вас. Только армия делает мальчика мужчиной. Без нее он слегка недоделанный. Постараемся подправить этот огрех».

Дальше были слова про древнюю Спарту, про республиканский Рим, где гражданином мог быть только тот, кто имел место в легионе, и про доблесть русских чудо-богатырей Суворова и Кутузова. И, конечно, про Сталинград и Курскую дугу. Вот только Александр уже плохо воспринимал, морщась от отторжения. Он не любил, когда ему пытались привить комплекс неполноценности, потому что и так слишком долго считал себя неполноценным.

Богданов объявил получасовой перерыв, оставив Александр гадать, как в одном человеке может соединяется столько свойств, рождающих симпатию с теми, которые вызывают антипатию. Верность идеалам и самоуверенность, самоотверженность и мелочность. Словно заметив его состояние, к нему обернулся Дэн:

«Сань, не парься ты. Тут только доля правды. Конечно, у родителей под крылом мужиком не станешь. Но… я за год в армейке хорошо проводил время, общался, с пацанами угорал, в увольнительную ходил, Владивосток посмотрел, море. Девчонки были. С чучмеками разок махался. Но мужчиной стал, когда оказался один, совсем. Я ведь остался сиротой еще до войны. Автокатастрофа… Это сейчас можно выйти на середину любого шоссе, и тебя не собьет какой-нибудь пьяный мудак, и ехать хоть в какую сторону с любой скоростью. А тогда… тогда я узнал, почем фунт изюма. Армия, конечно, взрослит. Но не лучше, чем самостоятельная жизнь в России. А тебе с твоей биографией комплексовать смешно».

И все же Саша комплексовал.

Второй этап был занятиями на полигоне, который неожиданно оказался в соседнем Тогучине. Добираться до него надо было пешком. Тридцать пять километров, походным порядком, с полной выкладкой — ни автобусов, ни «Уралов» не подали. Причем время было ограничено, и их всячески подгоняли.

«А "роллс-ройс" вам не надо?» — сопровождавший их в пути Богданов выкладывался по полной, изображая зверя-сержанта из американского кино. Сам он, казалось, не знал усталости.

Разбитая дорога между городами запомнилась им надолго, но это было только начало. Так из-под пресса в ускоренном режиме выходили винтики для боевой машины.

Там на месте, в разбитом на краю города-призрака палаточном лагере их первым делом поделили на две группы. Если на первом этапе подготовки все были равны, то тут — уже нет.

Взглянув на карточку, высокий военный направлял будущих ополченцев в первую или вторую очередь. Данилов совсем не удивился и не обиделся, когда оказался в первой, где были все больше молодые и зеленые, нигде, как и он, не служившие. Ему еще многому надо было учиться. До этого он на практике постигал науку выживания, а искусство войны, это нечто другое. Здесь он будет действовать не в одиночку, и иметь другие задачи кроме собственного выживания.

В первый же день их привели на стрельбище. Инструкторы — их было трое, всем лет по сорок, — объясняли им правила поведения. «Чтоб вы раньше времени друг друга не угробили».

А дальше им показали, как стреляют бойцы из дружины Колесникова. Александр сначала даже не понял, куда они палят. И только потом, приглядевшись, увидел на другом конце ровного, как стол, поля ростовые мишени. Им давали взглянуть на них в бинокль.

Данилову вначале пришлось поддерживать свою челюсть, чтоб не выпала от изумления. Во время скитаний ему случалось попадать в цель из пистолета с десяти метров и из ружья с двадцати. И он считал это неплохим результатом. То, что люди поражают цель из неудобного, как коряга, автомата на таком расстоянии, казалось волшебством.