Тем временем в Королевском совете спорили о направлении похода. Дюнуа позже вспоминал: «После побед сеньоры королевской крови и капитаны хотели, чтобы король пошел не на Реймс, но в Нормандию. Однако Дева постоянно была того мнения, что нужно идти на Реймс, чтобы короновать короля. Она доказывала это мнение, говоря, что, как только король будет коронован и миропомазан, сила врагов будет все время убывать и в конце концов они не смогут более вредить ни королю, ни королевству» (D, I, 323).

Торопя дофина с походом на Реймс, где по традиции совершалось коронование и помазание на царство французских королей, Жанна исходила из представления о том, что только эта торжественная церемония, таинство превращают наследника престола в полновластного короля, единственного законного правителя страны. Приближенные Карла называли его королем, но в народном сознании грань между наследником престола — дофином и божьим помазанником — королем была очень четкой. Один из королевских советников, Франсуа Гаривель, вспоминал на процессе реабилитации, что, когда Жанну — спрашивали, почему она называет короля дофином, а не королем, она отвечала, что не станет называть его королем до тех пор, пока он не будет коронован и миропомазан в Реймсе (D, I, 328). В условиях, когда формально оставалось в силе соглашение в Труа, создавшее двуединую англо-французскую монархию, коронация дофина Карла выбивала из-под ног англичан ту шаткую правовую основу, которой они оправдывали оккупацию Франции. Коронация дофина в Реймсе становилась в этих условиях актом провозглашения государственной независимости Франции. Такова была основная политическая цель похода.

Кроме того, поход на Реймс сулил в случае удачи важные стратегические преимущества. Проходя от берегов Луары в глубь Шампани, заняв Осер, Труа, Шалон и Реймс, французы отрезали бы Бургундию от областей, {167} занятых англичанами. Они смогли бы оказать энергичное давление на Бургундского герцога с тем, чтобы принудить его расторгнуть союз с Англией. В руки французов перешли бы переправы на Сене (Труа) и Марне (Шалон); создалась бы возможность для освобождения всего Иль-де-Франса и наступления на Париж с нескольких сторон.

Казалось бы, столь простой, ясный и многообещающий план не должен был вызывать возражений. Но у него нашлись противники. Герцог Алансонский предлагал пойти в Нормандию: он хотел отвоевать свое герцогство. Некоторые капитаны, не веря в успех далекого похода, предлагали ограничиться занятием близлежащих крепостей на Луаре. Историки полагают, что против плана похода на Реймс выступали также и самые влиятельные советники дофина — Ла Тремуйль и канцлер Реньо де Шартр. Судя по их поведению во время самого похода, так оно и было.

Для сомнений в успехе предприятия были серьезные основания. Армия не имела ни артиллерии, ни осадных машин, а ей предстояло овладеть хорошо укрепленными городами. Как будет снабжаться войско по мере удаления от своих баз, сосредоточенных в долине Луары? Не приведет ли поход к обострению отношений с бургундцами и укреплению англо-бургундского союза?

Но Жанна и ее единомышленники твердо стояли на своем. Хорошо осведомленный Персеваль де Каньи, доверенный человек герцога Алансонского, позднее его хронист, так описывает обстановку во французской ставке в эти дни: «Король находился в Жьене до среды 29 июня. Дева была сильно огорчена тем, что он там долго задерживается из-за некоторых придворных, которые не советовали ему предпринимать поход на Реймс, говоря, что на пути из Жьена в Реймс расположено много укрепленных городов, замков и крепостей с гарнизонами из англичан и бургундцев. Дева же отвечала, что это она хорошо знает, но что все это неважно. За два дня до отъезда короля она в досаде выехала из ставки и отправилась в полевой лагерь. И хотя у короля совсем не было денег для оплаты армии, все рыцари, оруженосцы, солдаты и простолюдины были согласны служить ему в этом походе, заявляя, что они пойдут за Девой, куда угодно. И она говорила: „Клянусь, я надежно поведу {168} благородного дофина Карла и его войско, и он будет коронован в Реймсе"» (Q, IV, 18).

Итак, план похода на Реймс был поддержан армией а, по сути дела, навязан дофину. Решающую роль сыграл при этом огромный авторитет Жанны в войске, готовность воинов — от рыцарей до обозной обслуги — идти за ней, куда бы она их ни повела. «Чудо» спасения Франции продолжалось.

27 июня Жанна повела авангард армии на Реймс. Через день за ней последовали основные силы. Начался новый этап освободительной борьбы. 30 июня французское войско подошло к Осеру. Этот город принадлежал Филиппу Доброму, и в нем стоял бургундский гарнизон. Прошло совсем немного времени с того февральского дня, когда через Осер проехали, не вызвав ни у кого интереса, несколько мужчин и юноша-паж; там они слушали мессу, И вот Жанна снова у ворот Осера — во главе армии.

Город послал к дофину депутацию: Осер отказывался открыть ворота и одновременно заявлял о своем нейтралитете. Жанна настаивала на штурме. Но вмешался Ла Тремуйль, который владел неподалеку землями и имел в среде горожан обширные связи. В результате дофин отказался от штурма, а горожане согласились продать армии необходимое ей продовольствие. Ходили упорные и, по-видимому, достоверные слухи, будто Ла Тремуйль получил от горожан крупную взятку. Автор «Хроники Девы» называет даже сумму — две тысячи экю.

Беспрепятственно заняв несколько мелких городов, французское войско 5 июля приблизилось к Труа. Это был большой и хорошо укрепленный город, занимавший важное стратегическое положение в верховьях Сены. Его защищал англо-бургундский гарнизон, насчитывавший пятьсот-шестьсот солдат. Жители Труа вовсе не были намерены открывать ворота армии дофина, боясь мести и репрессий: ведь именно в их городе был подписан в 1422 г. договор, лишавший Карла права на отцовский трон.

8 июля дофин собрал совет. Жанна на нем не присутствовала. Канцлер Реньо де Шартр настаивал на отказе от дальнейших военных действий и на немедленном возвращении в Жьен: Труа взять невозможно, осадных машин и артиллерии нет, армия голодает. В устах канцлера это предложение прервать поход звучало особенно {169} весомо, так как Реньо де Шартр был реймсским архиепископом и, казалось, больше, чем кто-либо другой, должен быть заинтересован в возвращении своей епархии. Канцлера поддержали другие члены совета. Но, когда настал черед высказаться старейшему советнику, бывшему канцлеру, Роберу Ле Масону, он предложил послать за Девой: ведь в конце концов весь этот поход был предпринят по ее настоянию. Жанна явилась, и произошла сцена, которую Жан Шартье и другие хронисты описывают следующим образом: «Жанна громко постучала в дверь, ей открыли, и она вошла и поклонилась королю. Канцлер сказал: „Жанна, король и его совет в сильном замешательстве из-за того, что следует предпринять". И он ей подробно изложил то, что он ранее говорил, прося ее высказать королю свое мнение. Тогда, обратившись к королю, она спросила, будет ли ему угодно ей поверить. Король ответил: „Да" — и предложил ей высказаться. Тогда она произнесла такие слова: „Благородный король Франции, этот город — ваш. Если вы пробудете под его стенами еще два-три дня, он окажется в вашей власти по любви или насильно; не сомневайтесь в этом". На что канцлер ей ответил: „Жанна, если бы это было наверняка, то мы охотно подождали бы и шесть дней, но верно ли это?" И она снова заверила, что в этом нет никаких сомнений. Король и совет согласились с мнением Жанны, и было решено остаться» (Q, IV, 75).

Жанна немедленно села на коня, взяла в руки жезл и принялась разъезжать в виду городских стен. Она распорядилась готовиться к штурму. Изготовляли фашины, чтобы заполнить рвы; приносили из брошенных домов двери, столы, чтобы укрываться за ними от вражеских стрел; установили и ту единственную бомбарду, которая сопровождала армию в походе. По словам хрониста, Жанна «обнаружила удивительную сноровку, как будто она была капитаном, проведшим на войне всю свою жизнь» (Q, IV, 76). Это же отмечает и Дюнуа, вспоминая в 1456 г. о подготовке штурма Труа. Она «отдавала превосходные распоряжения, так что самые известные и опытные военачальники не могли бы сделать лучше» (D, 1,324).