Она встала и ушла в каюту, видимо не желая продолжать разговор.

Через несколько минут Виктор заглянул в каюту. Гианэя лежала с закрытыми глазами, но не спала. Он понял это по ее дыханию.

Он прошел на обсерваторию, как делал это каждый день, а иногда и два раза в день.

Движется ли корабль?

Только приборы могли ответить на этот вопрос, но их не было здесь.

С того памятного дня, когда он, зайдя на обсерваторию, не увидел за бортом свободного от звезд кольца и понял, что корабль замедляет скорость полета, прошло девять суток. На следующий день Виктор направил телескоп на одну из звезд, находившуюся прямо впереди, и закрепил его в этом положении. Восемь дней он регулярно наблюдал за ней, надеясь по изменению цвета определить, продолжает ли корабль тормозиться и с какой скоростью он это делает. Он понимал, что наблюдения без приборов ничего ему не скажут, но упрямо продолжал их, скорее всего для того, чтобы иметь хоть какое-нибудь занятие.

Первые три дня звезда действительно изменяла свой цвет, но потом эти изменения, даже если и происходили, перестали быть заметными для глаза.

Вчера днем Виктору показалось, что блестящая точка сдвинулась с прежнего места, но он подумал, что, вероятно, сам как-нибудь нечаянно тронул штурвал.

Он подошел к экрану и склонился над ним: хорошо знакомой звезды на нем не было!

Телескоп не мог сдвинуться столь сильно. Значит…

Виктор осторожно освободил штурвал. Даже этого легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы заполняющие экран слабые точки других звезд слегка передвинулись. Увеличение было очень большим.

Еще осторожнее Виктор чуть-чуть повернул штурвал. Звезда не появлялась. Повернул сильнее. Нет! В другую сторону… вверх… вниз.

Звезды не было. Куда же она могла деваться?

Он знал, какая это была звезда. На обсерватории хранились звездные карты гийанейцев, и Виктор умел разбираться в них. Кроме того, до дня катастрофы Куницкий ежедневно вносил коррективы в схематическую карту видимых впереди звезд. Эта карта лежала рядом с экраном.

Но и с ее помощью Виктор не смог найти нужную ему точку ни в телескоп, ни на экранах наружного обзора. Звезда пропала бесследно! Этого никак не могло случиться!

С сильно бьющимся сердцем Виктор повернулся к «задним» экранам.

Конечно! Вот она!

Он узнал ее сразу. Картина звездного неба, которую он привык видеть на «передних» экранах, оказалась теперь на «задних».

Ставших «передними»!

Это могло произойти в одном-единственном случае. И этот случай действительно произошел. Сомневаться невозможно!

Корабль повернулся на сто восемьдесят градусов!

Значит, вчера Виктору не показалось, что звезда передвинулась. Вчера утром начался поворот корабля.

Сейчас его нос «смотрит» обратно, на Солнце!

Виктор буквально влетел в каюту к Гианэе.

Она не спала. А выслушав ошеломившую его новость, только спросила:

– Что из этого?

– Неужели ты не понимаешь? Корабль не мог повернуться сам по себе. Его повернул Вересов или Джеммел.

– Вовсе не обязательно. Сделать это мог не только Вересов или Джеммел, но и «Мозг навигации». Ведь он испортился. Мало ли что могло прийти ему в голову.

Гианэя сказала это так, словно «Мозг навигации» был живым существом.

– Мы летим сейчас по направлению к Земле!

– Если вообще летим.

– Зачем же тогда было поворачивать корабль? Если он стоит на месте, то не все ли равно, куда направлен его нос?

Гианэя нежно провела рукой по щеке мужа.

– Нам от этого не легче, – сказала она.

На следующий день Виктор убедился, что корабль не изменил нового направления своего полета.

Но летел ли он или стоял? Ответ на этот вопрос теперь стал гораздо важнее, чем прежде.

А если летел, то с какой скоростью?

Судя по виду звездного «неба», она была близка к межпланетной скорости земных планелетов. Тогда они достигнут Солнечной системы через несколько десятков лет. А если с меньшей, то десятки могли превратиться в сотни.

Но в том и ином случае новое направление полета приближало корабль к Земле, а не удаляло, как прежде. Одно это было уже хорошо. Земным спасателям понадобится меньше времени, чтобы найти их.

Только бы корабль летел, а не стоял на месте!

Виктор решил выбрать новую звезду для дальнейших наблюдений. Он все еще надеялся найти ответ на главнейший вопрос. И естественно, остановился на Солнце. Оно оказалось теперь прямо впереди и было самой яркой из звезд. Кроме того, смотреть на него было приятно.

Прошло еще несколько дней. В том же положении…

Виктор и Гианэя по-разному воспринимали заключение, но оба переживали его одинаково тяжело. Уже давно они потеряли спокойный сон. И Гианэя сама, первая, предложила, несколько дней назад, принимать снотворное.

– Пока, – сказала она, – надо сохранять здоровье. Это словечко – «пока» – все чаще и чаще произносилось ею.

– Потом мы привыкнем, и тогда вернется нормальный сон, – добавила она в ответ на замечание Виктора, что наркотики не способствуют здоровью.

В ночь на шестнадцатый день заключения Виктор спал почему-то крепче, чем обычно. Гианэя всегда спала крепко, даже без снотворного.

И они не услышали, как в «тишину космоса», наполнявшую их отсек, ворвался резкий, хорошо им знакомый металлический звук. Он прозвучал «под утро».

На корабле, разумеется, не могло быть ни утра, ни вечера, ни дня, ни ночи. Время суток определялось по часам.

Звук раздался, когда стрелки сомкнулись на цифре шесть. Виктор и Гианэя не услышали шагов за дверью каюты, не услышали, как отворилась эта дверь.

Но Виктор сразу проснулся, когда на его плечо легла чья-то рука…

2

Точного времени катастрофы никто не заметил. Она не сопровождалась ничем, что могло бы сразу обратить на себя внимание. Произошла ли она внезапно или постепенно, осталось неизвестным.

В том, что это случилось, каждый убеждался на опыте.

Вересов и Тартини заканчивали разговор, ради которого командир корабля позвал навигатора на пульт утром тридцатого марта. Речь шла о выходе наружу с целью корректировки прожекторов.

Кроме них здесь находился механик двигателей Рикардо Медина, испанец по происхождению.

Его присутствие на пульте впоследствии оказалось очень полезным.

– Я сейчас пройду на обсерваторию, – сказал Тартини, когда они закончили обсуждение деталей корректировки. – Свяжусь с вами, и вы включайте прожекторы, один за другим. Надо проверить, который из них смещен.

– Хорошо! – ответил Вересов. Он посмотрел на часы и прибавил: – Через десять минут мне на смену придет Муратов. Вы встретите его по дороге. Скажите ему, в каком порядке надо включать прожекторы. Я уйду, и делать это придется ему.

Тартини кивнул головой и вышел.

Через несколько минут он вернулся.

– Посмотрите, в чем дело, – сказал он. – Люк в четвертый отсек не открывается.

Вересов кинул взгляд на приборы пульта.

– Этого не может быть, – сказал он, – все в порядке.

– Тем не менее именно так.

– Что-нибудь с кнопкой.

– Этого также не может быть, – сказал Медина и поспешно вышел.

– Вот уж не думал – сказал Тартини, – что на этом корабле может быть какая-нибудь неисправность.

Вересов включил радиофон, вызывая кают-компанию, где в это время всегда кто-нибудь находился.

Экран не вспыхнул.

– Ничего не понимаю, – сказал Вересов. Вернулся Медина.

– Кнопка люка в порядке, – доложил он, – но люк действительно не открывается.

– И не работает внутренняя связь, – сообщил ему Тартини.

Все трое недоуменно посмотрели друг на друга.

– Фантастика! – Вересов пожал плечами.

Ни у кого из них не возникло ни малейшей тревоги. Одновременный выход из строя люка в четвертый отсек и линии связи с третьим казался им случайным. Все трое решили, что причиной является какая-нибудь мелкая неисправность «Мозга навигации», которую он устранит сам в ближайшее время. Приборы пульта убедительно свидетельствовали о том, что решительно все на корабле находится в полной исправности.