Меня поразила беззвучность оленей при всех, несомненно болевых ощущениях. Если даже допустить, что во время убоя олень не успевает реагировать на боль, когда самоед уже перерезает ему горло, то не может же не причинять боли клеймение тем примитивным способом, каким делают его самоеды.

Выловленного тынзеем молодого оленя валят на землю и ножом вырезают у него кусок уха. Вырез делается треугольный, круглый, двойной, квадратный и т. д., в зависимости от клейма того или иного хозяина. Можно видеть оленей и вовсе без левого или правого уха. Тут почти безошибочно можно сказать, что олень имел прежде клеймо Госторга, и ухо у него отсечено впоследствии пастухом, чтобы уничтожить это клеймо и выдать оленя за своего.

Теперь, впрочем, пастухам не придется с этой целью даже отрезать оленям ушей, так как Госторг придумал новый способ клеймить своих оленей: щипцами вроде пломбира в крае уха оленя простригается небольшая дырочка ромбической, овальной или иной формы, по желанию агента. Дырочка эта быстро зарастает шерстью и перестает быть видимой. Чтобы опознать оленя, такое клеймо нужно прощупать пальцами.

Самоеды от души смеются над этим клеймом, так как, по их словам, достаточно отрезать какой-нибудь дюйм от уха такого оленя, чтобы уничтожить следы госторговского клейма и придать разрезу любую форму.

Надо думать, что пастухи на практике не замедлят доказать свою правоту.

Кроме того, клеймение большим вырезом имеет еще и то преимущество, что по такому клейму самоед опознает оленя на бегу во время иманья, а с новым «усовершенствованным» клеймом оленя надо выловить, а потом уже можно сказать, кому он принадлежит. Впрочем, все это имеет чисто формальное значение, так как всех оленей своего стада хозяин в большинстве случаев знает «в лицо» и редко ошибается.

Но наиболее мучительной операцией, проделываемой над безответным оленем, является, вероятно, кастрация.

Гоняя стадо, самоеды намечают наиболее крупных и сильных хоров. Их рога, особенно высокие и разветвленные, сразу выдаются над мчащимся лесом стада.

Свистит тынзей, и схваченный за рога, ошеломленный хор останавливается, как вкопанный, на всем скаку. Самоедин выбирает на себя тынзей. Но с хором справиться не так просто. Он мотает головой, делает дикие прыжки. Самоедин, забросивший на него свой тынзей, уже лежит на земле и на животе волочится за мчащимся оленем.

Второй, третий, четвертый тынзей разворачиваются над пляшущим хором. Одна из петель попадает на ногу. К оленю подбегают несколько самоедов. Олень мечется среди них, но не пускает в ход своего единственного действительного средства защиты – рогов. Здоровый самоедин хватает хора за рога и, скрутив ему шею, заставляет его лечь. Ноги оленя скручивают тынзеями. На бок животному опять усаживаются все наличные ребятишки. У одного из самоединов сверкает нож.

Ножом самоедин вскрывает сзади пах. Засунув в рану руку, он нащупывает там пальцами яичко и, сильно дернув его к себе, вырывает. Вырванное яичко летит на несколько шагов назад. Олень дрожит как в ознобе, судорожно бьется в опутывающих его веревках. Детишки со смехом скатываются с его бока. Вместо них наваливаются взрослые.

Между тем самоедин, нащупав второе яичко, вырывает и его. Яички сейчас же подхватываются присутствующими. Даже не смахнув налипшей на яички грязи, лакомки тянут в рот любимое блюдо. Отрезаемые у самых губ ловким ударом ножа куски яичек медленно со смаком поглощаются.

Мой знакомец, Летков, вчерашний переводчик, даже облизал свои торчащие усы и, сощурившись от удовольствия, чмокнул языком.

– Ття, ття, ах, кусна!

Олень, освобожденный от пут, вскакивает, как ошпаренный. Его ноги дрожат, бессмысленные глаза широко раскрыты, почти выпучены. Постояв минуту точно в раздумье, олень забрасывает голову и, широко раскидывая задние ноги, стрелой мчится к стаду.

В результате – или из него выйдет прекрасный ездовой бык, или у него в паху в месте варварского разрыва образуются гнойники, которые через месяц окончательно свалят оленя.

К сожалению, второе происходит гораздо чаще в результате принятого здешними самоедами способа кастрации.

Говорят, что у тех самоедов, которые зубами раздавливают яичко или вовсе выкусывают его, олени переносят операцию гораздо лучше.

В то время как взрослые наслаждаются свежими яичками и стоящие около них дети только чмокают губами от зависти, группа мальчуганов не теряет времени и угощается по-своему. Они поймали оленя и строгают ему ножами рога. Срезанную полосками бархатистую кожу ребята с аппетитом суют в рот. По рогам оленя струями течет кровь. Ножи, руки и лица лакомок измазаны кровью. Олень только дико вращает глазами, не пытаясь даже бежать от этого завтрака «а-ля-фуршет», на котором он служит живой закуской.

Время подошло уже к обеду, когда карьера производителей для всех обреченных на сегодня самцов была закончена и с десяток трупов важенок серел на истоптанной и заваленной кучами кала площадке.

Уставшее от нескольких часов гоньбы стадо медленно утекает по лощинам в сторону озера. Собаки пытаются удержать оленей, но короткие крики хозяев заставляют ихподжать хвосты извернуться к чуму. Теперь они бродят около убитых важенок и облизываются, глядя на их свежие раны. Но ни один пес не решается тронуть трупы.

Эти трупы один за другим подбираются самоедами. Мужчины взваливают тушу на спину и тащат ее к чуму. Из вскрытого горла висящей вниз головой туши сочится кровь. Кровь заливает малицу несущего. Кровь покрывает ему всю спину темными скользкими пятнами и струйкой стекает с подола. Но самоеды не обращают на это никакого внимания.

Принесенные к чуму туши оленей поступают во власть хабинэ. Здесь среди взрослых женщин снуют девочки, деятельно помогая матерям.

Женщины первым долгом снимают с туш шкуры. Делается это необычайно быстро и ловко. Через несколько минут, синие с кровавыми разводами шкуры широкими дымящимися щитами покрывают всю землю вокруг чума.

Затем отделяются конечности и положенная на землю ободранная туша вскрывается. Из нее извлекаются внутренности.

Хабинэ вытаскивает из живота груду внутренностей и тут же выжимает из длинной кишки ее содержимое в жидкую желтую кучу. Девочка лет десяти кольцами нанизывает опустошенную кишку себе на руку и уносит ее. Другая, крошечная, едва ходящая вразвалку как утка, спотыкаясь на каждом шагу, бредет с прижатым к животу концом оленьей ноги. Девочке тяжело, окровавленная нога выскальзывает у нее из рук, но пузырь, отдуваясь, упорно тащит свою ношу, помогая взрослым.

А взрослые хабинэ тем временем разделывают тушу до конца. Разрубленные ноги, часть ребер, полоски мяса, все это опускается внутрь туши, как в корыто. Кровь плещется в этом корыте темной густой жижей, в котором тонут отпускаемые в нее куски.

Олени разделаны. Вынимая на ходу ножи, подходят самоеды. Становятся тесными кружками вокруг кровавых корыт, и начинается высшее наслажденье – «айбарданье».

Погружая руку в кровавую ванну, самоеды извлекают оттуда нарезанные хабинэ куски и, поднося их ко рту, быстро чиркают ножами у самых губ. Оставшийся кусок они, как спаржу в соус, снова погружают в кровь и спешат донести до рта, пока кровь льется сочной струйкой.

Кому досталась кость, отделяет от нее кончик мяса и, ухватив его зубами, отрезает длинную полоску. Кость снова макает в кровь и только после этого опять тянет в рот.

Мясо исчезает во рту длинными полосками. Эти полоски почти не жуются. По кадыку, под закинутой назад головой видно, как куски этой кровавой спаржи проходят непрожеванными.

Едят много и долго, вылавливая из крови все новые и новые куски. Тонкие полоски одну за другой отсекают у самых губ.

Постепенно движения делаются все более медленными. Начинаются разговоры. Уже не так поспешно подносятся ко рту новые куски. Отрезанные полоски мяса более старательно вымачиваются в крови после каждого укуса.

Наконец обсасывается кровь с пальцев. С каждого в отдельности.