Из уставных королевских грамот видно, что сельское народонаселение в Западной Руси разделялось на подданных, или тяглых людей, и на челядь невольную; в одной из уставных грамот читаем: «Если мужик вопреки приказу державцы или его урядника не выйдет на работу один день или будет непослушен, то взять с него за это не более барана; если окажет большее упорство, то подлежит наказанью плетью или бичом».

Из физических бедствий в княжение Василия упоминается три раза о неурожае-в 1512, 1515 и 1525 годах; о сильных дождях, вследствие которых реки разлились и прервали сообщение в 1518 году; о сильных засухах в 1525 и 1533; мор свирепствовал не раз в Новгороде и Пскове: в первом-от 1507 до 1509 года, во втором-в 1521 и 1532, но жители срединных областей не испытывали этого бедствия и начинали забывать о страшных язвах XIV и XV веков, так что в иностранных описаниях Московского государства Василиева времени читаем: «Климат в Московской области так здоров, что народ не помнит, когда была чума. Бывает, впрочем, здесь иногда болезнь, похожая на чуму, которую называют жаром (calor); болезнь эта поражает внутренность и голову, занемогшие в несколько дней умирают».

По описаниям иностранцев, область Московского государства представляла обширную равнину, покрытую лесами и пересекаемую во всех направлениях большими реками, обильными рыбою. Реки эти, разливаясь от тающего весною снега и льда, во многих местах превращают поля в болота, а дороги покрывают стоячею водою и глубокою грязью, не просыхающею до новой зимы, когда лютый мороз опять постелет по болотам ледяные мосты и сделает дорогу по ним безопасною. Главные произведения страны-хлеб, лес, мед, воск и меха. Сосны в лесах московских величины невероятной; дуб и клен гораздо лучше, чем в Западной Европе; пчелы кладут мед на деревьях без всякого присмотра. Рассказывали, как один крестьянин, опустившись в дупло огромного дерева, увяз в меду по самое горло; тщетно ожидая помощи в продолжение двух дней, питался только одним медом и наконец выведен был из этого отчаянного положения медведем, который спустился задними лапами в то же дупло: крестьянин ухватился за него руками и закричал так громко, что испуганный зверь выскочил из дупла и вытащил его вместе с собою. Пушного зверя в лесах московских множество; собольи меха ценятся по черноте, длине и густоте волоса; цена увеличивается еще смотря по тому, в какое время пойман зверь. Около Углича и в Двинской области соболи попадаются очень редко; около Печоры попадаются чаще и лучше; в Москве собольи меха продаются по 3 и 4 деньги; лисьи меха, особенно черные, стоят дорого: десяток продается иногда по 15 золотых; бобровые меха также очень ценны; беличьи привозятся из разных мест, больше всего из Сибири; лучшие, впрочем, добываются недалеко от Казани; потом привозятся из Перми, Вятки, Устюга и Вологды; привозятся обыкновенно в связках, из которых в каждой по 10 шкурок; из них две самые лучшие, три похуже, четыре еще хуже и одна, последняя, самая дурная; добываются также меха рысьи, волчьи, песцовые. В лесах водятся также лоси, медведи, большие и черные волки; в западной части государства водятся туры; в стране югров и вогуличей на высоких горах добывают превосходных соколов и кречетов.

Поля покрыты пшеницею, просом и другими хлебными растениями, также всякого рода зеленью; область собственно Московского княжества неплодоносна; песчаный грунт земли убивает жатву при малейшем излишестве сухости или влаги; сюда присоединяются еще холода, которые иногда препятствуют зреянию посеянного. Что вся страна не так давно была покрыта лесами, показывают пни огромных деревьев, до сих пор еще повсюду видные. Области Владимирская и Нижегородская очень плодоносны: из одной меры хлеба выходит иногда 20, иногда 30 мер. Рязанская область превосходит плодоносием все остальные: лошади не могут проехать чрез ее густые нивы; великое множество здесь меду, рыбы, птиц и зверей; древесные плоды гораздо лучше московских. Кроме хлебопашества, звероловства, рыболовства и пчеловодства иностранные писатели указывают на добывание железа около Серпухова, на добывание соли в Старой Русе, в Соловках, около Переяславля Залесского, около Нижнего Новгорода; по их известиям, на перелет стрелы от Белоозера есть другое озеро, производящее серу, которая выносится рекою, из него вытекающею; но туземцы не умеют пользоваться этим даром природы. Из промышленности непервоначальной иностранцы упоминают об искусном выделывании в Калуге резных деревянных чарок и другой деревянной посуды, которая вывозилась на продажу в Москву, Литву и другие соседние страны.

Русские известия указывают нам рыболовов, расположенных целыми слободами в удобных для их промысла местах, например на озерах Галицком, Переяславском; переяславские рыбаки находились в ведении волостеля стольничего пути, которого права в уставной грамоте были определены точно так же, как права волостеля Артемонского стана в приведенной выше уставной грамоте. Дошла до нас также грамота великого князя Василия сокольникам сокольничья пути, жившим в Переяславле на посаде: они были освобождены из-под ведения наместников и тиунов, не тянули с переяславцами ни в какие проторы и разметы, кроме яма, городового дела (постройки городских укреплений) и посошной службы; судил их сам князь великий или его сокольничий; давали эти сокольники, двадцать человек, оброку полтора рубля в год; в числе этих двадцати сокольников упоминаются четыре вдовы, два сапожных мастера, один седельник, одна хлебница. Касательно звериной ловли в пользу князя мы имеем грамоту удельного князя Семена Ивановича Троицкому монастырю, по которой крестьяне последнего, жившие в Бежецком Верху, обязаны были посылать на княжескую ловлю, на медведей, лосей и оленей по пяти человек с сохи; надобно заметить, что это определение является здесь как льгота.

По иностранным известиям, жители Московского государства производили обширную торговлю сырыми произведениями своей страны: все количество смолы и воска, потребляемое в Европе, равно как дорогие меха, привозилось чрез Ливонию из московских владений; мы должны заметить, что не из одних московских владений, ибо большое количество смолы и воска шло за границу также из Западной, Литовской Руси; кроме того, из Московского государства отпускались за границу на западе лес, лучший лен, конопля, воловьи кожи. В Литву и Турцию вывозились кожи, меха и моржовые зубы; к татарам шли седла, узды, сукна, кожи, полотно, ножи, топоры, стрелы, зеркала, кошельки. Привозимые товары большею частию были: серебро в слитках, сукна, шелк, шелковые ткани и парчи, дорогие камни, жемчуг, сученое золото, перец, шафран, вино; купцы чагатайские доставляли шелковые ткани, татарские-лошадей и превосходные белые материи, не тканые, а свалянные из шерсти, из которых делались япанчи, красивые и защищавшие от дождя. Из ярмарок славилась в Холопьем городе на реке Мологе; ко времени Василиева же княжения относится начало знаменитой Макарьевской ярмарки; в 1524 году великий князь, желая нанести вред враждебной Казани, запретил русским купцам ездить на ярмарку, бывшую подле Казани, на так называемом Купеческом острове, а назначил место для ярмарки в Нижегородской области; но чрез эту меру сначала не меньше вреда потерпело и Московское государство, почувствовало сильный недостаток в товарах, шедших Волгою из Каспийского моря, из Персии и Армении, особенно же чувствителен был недостаток в соленой рыбе, привозимой с низовьев Волги. Иностранные писатели указывают и торговые пути: так, они говорят о судоходстве по Москве-реке, затрудняемом извилинами, особенно между Москвою и Коломною; говорят, что в 24 германских милях от Рязани находится место Донков на Дону: здесь купцы, отправляющиеся в Азов, Кафу и Константинополь, нагружают свои суда, что делается обыкновенно осенью, в дождливое время года, ибо в другое время Дон так мелок, что не может поднимать судов. Под Вязьмою течет река того же имени, впадающая в Днепр: отсюда нагруженные товарами суда спускаются обыкновенно в Днепр и обратно вверх по Днепру идут суда до Вязьмы. Дмитров лежит на реке Яхроме, впадающей в Сестру, а Сестра впадает в Дубну, приток Волги; вследствие такого течения рек здесь производится обширная торговля. Любопытны известия иностранцев о немой торговле, еще производившейся в XVI веке; такая торговля производилась с лапландцами в северных пределах европейской России и за Уралом, в области Оби. По договору с семьюдесятью ганзейскими городами 1514 года купцам их позволено было торговать в Новгороде всяким товаром без вывета, солью, серебром, оловом, медью, свинцом, серою, а новгородские купцы получили право торговать в Немецкой земле также всяким товаром без вывета и воском. Купит немец у новгородца воск и воск окажется нечист, то новгородец обязан его обменить. Будет новгородец в немецких городах покупать или продавать что в ласт, то весчего не платит, а начнет продавать или покупать в вес, то брать с него весчее; также и немец в Новгороде, если станет продавать соль, сельди и мед в ласт, то не платит весчего; если же в вес, то платит; даст немец за какой-нибудь товар серебро, и окажется оно нечисто, то ему это серебро обменить. У Герберштейна находим известие о ростах, которые простирались от десяти до двадцати со ста. Мы не знаем, с какою скоростию тогдашние пути сообщения позволяли купцам перевозить товары; но Герберштейн оставил нам известие о ямской гоньбе: когда я, говорит Герберштейн, ехал из Новгорода в Москву, то ямщик выставлял заблаговременно по 30, 40 и 50 лошадей, тогда как мне нужно было не более 12; каждый из нас, таким образом, выбирал себе любую лошадь. Всякому позволено пользоваться почтовыми лошадьми; если на дороге лошадь утомится или падет, то вольно взять другую из первого дома или у первого встретившегося проезжего, исключая гонца великокняжеского; ямщик обязан отыскать лошадь, брошенную на дороге, также доставить взятую лошадь хозяину и заплатить ему прогоны: за 10 или 20 верст платится обыкновенно 6 денег. Слуга Герберштейна проехал 600 верст из Новгорода в Москву в 72 часа; такая скорость езды, заключает наш автор, тем удивительнее, что лошади очень мелки и содержатся гораздо хуже, чем у нас. Из русских известий о ямах дошла до нас великокняжеская грамота о починке ветхого строения на Ергольском яму: «Сказывали ергольские ямщики, что на яму хоромы, избы, сенники и конюшни погнили и тын обвалился: велеть их построить крестьянам белозерскими сохами, всеми без исключения, чей кто ни будь, а с сохи брать по два человека; теми же сохами велеть крестьянам от Ергольского яма до Напорожского дороги почистить, мосты по рекам, болотам и грязям починить; вместо сгнивших мостов новые намостить, на реках мосты мостить на клетках, чтоб их вешняя вода не сносила. Отмерить земли к яму ямщикам на пашню, сенокос и ямским лошадям на выпуск, и этой земли межи назначить, ямы покопать и драни покласть». Название ямов произошло не от этих межевых ям, которые употреблялись везде, но или от русского слова емлю – беру, или, что еще вероятнее, от татарского ям-дорога.