Но Василий не дождался заключения этого союза для начатия военных действий против Литвы. Уже в апреле 1511 года Глинский обнадеживал орденских сановников, что мир между Литвою и Москвою не будет продолжителен. Он отправил служившего у него немца Шлейница в Силезию, Богемию и Германию, который нанял здесь многих ратных людей и отослал через Ливонию в Москву; нашлись в самой Польше люди, которые тайно брали деньги от Глинского; один из них, Лада, чех, житель краковский, схвачен был на московских границах, отослан в Краков и там казнен. 19 декабря 1512 года сам великий князь выступил в поход с двумя братьями, Юрием и Димитрием, зятем, крещеным татарским царевичем Петром с Михаилом Глинским и с двумя московскими воеводами – князьями Данилом Щенею и Репнею-Оболенским; целию похода был Смоленск. Шесть недель стояли под городом, назначили приступ: великий князь дал псковским пищальникам три бочки меду и три бочки пива; они напились и в полночь ударили на крепость вместе с пищальниками других городов, посохи несли примет; остаток ночи и весь следующий день бились они из-за Днепра и со всех сторон, много легло их от городского наряда, наконец принуждены были отступить, и великий князь в марте 1513 года возвратился в Москву.

Летом, 14 июня, Василий вторично выступил в поход; сам остановился в Боровске, а к Смоленску послал воевод – боярина князя Репню-Оболенского и окольничего Андрея Сабурова; смоленский наместник Юрий Сологуб встретил их за городским валом, дал битву, но потерпел поражение и затворился в крепости. Получивши весть о победе, Василий сам отправился под Смоленск; но на этот раз осада была неудачна: что пушки осаждающих разрушали днем, то осажденные заделывали ночью; тщетно великий князь посылал к смольнянам частые грамоты с обещаниями и угрозами; они не сдавались; удовольствовавшись опустошением окрестностей, Василий велел отступить и возвратился в Москву в ноябре месяце. 8 июня 1514 года великий князь выступил в третий раз к Смоленску с братьями Юрьем и Семеном, третий – Димитрий – стоял в Серпухове для обороны южных границ от крымцев, четвертый – Андрей – оставался в Москве. 29 июля началась осада Смоленска; действием наряда распоряжался пушкарь Стефан. Когда он ударил из большой пушки по городу, то ядро попало в крепостную пушку, ту разорвало, и много осажденных было побито; через несколько часов Стефан ударил в другой раз ядрами мелкими, окованными свинцом, и еще больше народу побил; в городе была печаль большая, видели, что биться нечем, а передаться – боялись короля. Великий князь велел ударить в третий раз – пали новые толпы осажденных; тогда владыка Варсонофий вышел на мост и начал бить челом великому князю, просить срока до следующего дня; но Василий сроку не дал, а велел бить многими пушками отовсюду. Владыка со слезами возвратился в город, собрал весь причт церковный, надел ризы, взял крест, иконы и вместе с наместником Сологубом, панами и черными людьми вышел к великому князю. «Государь князь великий! – говорили смольняне. – Много крови христианской пролилось, земля пуста, твоя отчина; не погуби города, но возьми его с тихостию». Василий, подошедши к владыке под благословение, велел ему, Сологубу и знаменитым людям идти к себе в шатер, а черным людям и духовенству велел возвратиться в город, к которому приставлена была крепкая стража; владыка, Сологуб и все паны ночевали в шатре под стражею. На другой день, 30 числа, великий князь послал в Смоленск воевод своих, князя Данила Щеню с товарищами, дьяков и подьячих, велел им переписать всех. жителей и привести к присяге – быть за великим князем и добра ему хотеть, за короля не думать и добра ему не хотеть; перепись и привод к присяге кончились 31 июля. 1 августа после водосвящения Василий вступил торжественно, за крестами в Смоленск вместе с владыкою и был встречен всем народом; после молебна и многолетия в соборной церкви владыка сказал ему: «Божиею милостию радуйся и здравствуй, православный царь Василий, великий князь всея Руси, самодержец, на своей отчине, городе Смоленске, на многие лета!» Принявши поздравление от братьев, бояр и воевод, Василий слушал литургию, после чего отправился на княжеский двор и сел на своем месте; тут снова бояре и воеводы московские и знатные смольняне подходили к нему по чину с обычными приветствиями; великий князь спросил их о здоровье и велел сесть. Князьям, боярам и мещанам (горожанам) смоленским Василий объявил свое жалованье, уставную грамоту, назначил им в наместники боярина князя Василия Васильевича Шуйского и позвал их обедать, после чего каждый получил дары. Королевскому наместнику Сологубу и сыну его великий князь сказал: «Хочешь мне служить, и я тебя жалую, а не хочешь, волен на все стороны». Сологуб просил позволения отправиться к королю и был отпущен; он поехал затем, чтоб сложить в Польше голову на плахе, как изменник. Всем служилым людям королевским было сделано такое же предложение; многие из них остались в службе московской и получили по два рубля денег да по сукну; которые не захотели служить, и те получили по рублю денег и отпущены к королю. Смольнянам дано было также на волю: кто из них хотел ехать жить в Москву, тому давали денег на подъем; кто хотел остаться по-прежнему в Смоленске, тот удерживал свои вотчины и поместья.

Устроившись таким образом в Смоленске, великий князь выступил в обратный поход, к Дорогобужу, пославши воевод своих к Мстиславлю: здешний князь, Михаил Ижеславский, присягнул государю московскому, то же сделали жители Кричева и Дубровны. Для оберегания Смоленска на случай прихода Сигизмундова отправился к Орше князь Михаил Глинский; к Борисову, Минску и Друцку двинулись воеводы: двое братьев князей Булгаковых-Патрикеевых, Михаил Голица и Димитрий Ивановичи, да конюший Иван Андреевич Челяднин. Но король выступил уже к ним навстречу из Минска к Борисову: он надеялся на успех своего дела, и эту надежду вселял в него Михаил Глинский.

Иностранные известия приписывают Глинскому большое участие во взятии Смоленска; говорят, что он завел сношения с смольнянами, привлек многих из них на свою сторону, и эти-то люди заставили большинство жителей сдаться, не дожидаясь прихода королевского, в котором обнадеживал их воевода Сологуб. По известиям о взятии Смоленска, полученным в Ливонии, Глинский будто бы сказал великому князю: «Нынче я дарю тебе Смоленск, которого ты так долго желал; чем ты меня отдаришь?» Великий князь отвечал: «Я дарю тебе княжество в Литве». Это известие противоречит известию Герберштейна, будто Василий в Москве обещал Глинскому отдать ему Смоленск. Как бы то ни было, видно одно, что Глинский, хотя и не имел обещания великого князя относительно Смоленска, тем не менее надеялся, что ему отдадут этот город, считая себя главным виновником его взятия и вообще успеха войны, ибо по его старанию были вызваны из-за границы искусные ратные люди; очень вероятно, что знаменитый пушкарь Стефан был из их числа; вероятно также, что Глинский имел сношения с смольнянами, действовал на их решимость к сдаче, если мог иметь сношения с жителями Кракова, как мы видели. Но если Глинский при своем страстном желании получить независимое положение, особое княжество, думал, что имеет право надеяться Смоленского княжества, то со стороны Василия было бы большою неосторожностию выпустить из рук этот давно желанный, драгоценный Смоленск, ключ к Днепровской области, отдать его Глинскому хотя бы и с сохранением права верховного господства) отдать его Глинскому, которого характер, способность к обширным замыслам, энергия при их выполнении не могли дать московскому государю достаточного ручательства в сохранении этого важного приобретения.

Обманувшись в своих надеждах относительно Смоленска, видя (если верить приведенному известию), что ему надобно дожидаться завоевания еще другого княжества в Литве, завоевания сомнительного, ибо король уже приближался с войском, Глинский завел переговоры с Сигизмундом, обнадеженный еще прежде в милостивом приеме братом Сигизмундовым, Владиславом, королем венгерским и богемским. Сигизмунд действительно очень обрадовался предложению Глинского, придавая советам последнего большое влияние на успехи московского оружия. Глинский решился покинуть тайно московский отряд, ему вверенный, и бежать в Оршу; но один из ближних его слуг в ту же ночь прискакал к князю Михайле Голице, объявил ему об умысле Глинского и указал дорогу, по которой поедет беглец. Голица, давши знать об этом другому воеводе, Челяднину, немедленно сел на коня с своим отрядом, перенял дорогу у Глинского и схватил его ночью, когда тот ехал за версту впереди от своих дворян; на рассвете соединился с Голицею Челяднин и повезли Глинского в Дорогобуж к великому князю, который велел заковать его и отправить в Москву; королевские грамоты, вынутые у Глинского, послужили против него явною уликою. Распорядившись насчет Глинского, великий князь велел своим воеводам двинуться против короля; тот, оставив при себе четыре тысячи войска в Борисове, остальные под начальством князя Константина Острожского отправил навстречу к московским воеводам, у которых, по иностранным известиям, было 80000 войска, тогда как у Острожского – не более 30000. После нескольких небольших стычек в конце августа Челяднин перешел на левый берег Днепра у Орши и здесь решил дожидаться неприятеля, не препятствуя ему переправляться через реку, чтоб тем полнее была победа. 8 сентября 1514 года произошел бой: русские начали нападение, и долго с обеих сторон боролись с переменным счастием, как наконец литовцы намеренно обратились в бегство и подвели русских под свои пушки; страшный залп смял преследующих, привел их в расстройство, которое скоро сообщилось и всему войску московскому, потерпевшему страшное поражение: все воеводы попались в плен, не говоря уже об огромном количестве убитых ратников; река Кропивна (между Оршею и Дубровною) запрудилась телами москвитян, которые в бегстве бросались в нее с крутых берегов. Сигизмунд, извещая ливонского магистра об Оршинской победе, писал, что москвичи из 80000 потеряли 30000 убитыми; взяты в плен: 8 верховных воевод, 37 начальников второстепенных и 1500 дворян; но после из литовского же обстоятельного перечисления узнаем, что всех пленных, как взятых на Оршинской битве, так и в других местах, было 611 человек. По московским известиям, Острожский сначала занимал Челяднина мирными предложениями, а потом внезапно напал на его войско; первый вступил в битву князь Михайла Голица, а Челяднин из зависти не помог ему; потом литовцы напали на самого Челяднина, и тогда Голица не помог ему; наконец, неприятель напал в третий раз на Голицу, и Челяднин опять выдал последнего, побежал и тем решил судьбу битвы; но московские источники согласны с литовскими относительно страшных следствий Оршинского поражения.