Несмотря на свое подавляющее численное превосходство, персы ничего не смогли сделать с русским корпусом. Однако тут появился новый враг — жажда. Русские генералы неосмотрительно выбрали позицию, не имевшую прямых выходов к воде, и на третий день, когда ее запасы иссякли, солдаты перестали слушать команды и самовольно двинулись к ручью. Генерал Тучков вовремя заметил эту перемену в настроении войск. Он сформировал отряд, направил его на захват источников и сумел восстановить порядок. Уставший противник прекратил атаки, но и русские оценили настойчивость персов, а также опасность недостатка воды. Корпус Цицианова отступал, используя тактическое построение, многократно испытанное в войнах с турками. Пехота образовывала огромный прямоугольник, внутри которого помещался обоз, а на углах — артиллерия. Многочисленная и маневренная конница противника роилась вокруг, но ничего не могла сделать. Недостатком такого образа действий была малая скорость передвижения из-за задержек, связанных с частой поломкой обозных телег. Чтобы вновь жажда не стала союзником врага, войско расположилось в укрепленном лагере на берегу реки Залга. На следующий день Цицианов разделил свои полки на несколько батальонных каре и, переправившись через Залгу, двинулся на персов, занявших позиции на вершине горы. Персы отступили. Русские потеряли ранеными двух офицеров и 16 солдат и убитыми трех солдат. За десять дней отступления умерли пять офицеров и 140 нижних чинов.

Одной из причин отступления Цицианова, несмотря на разгром персов у Эчмиадзина, стали проблемы в самой Грузии: необходимость восстановления сообщения с Россией по Военно-Грузинской дороге, внутренние мятежи. «Надлежало б быть в Тифлисе другому князю Цицианову, чтоб действовать внутри границ соответственно внешним предприятиям, — писал один из первых историков Русско-персидской войны 1804—1813 годов П. Санковский. — По незнанию края и духа народов, как живущих в Грузии, так и окружающих сию страну, допущены были ошибки, которые имели неблагоприятные последствия. Важнейшие неосторожности состояли в действиях, которые распространяли уныние между своими и поощряли дерзость противников. Нет, может быть, края, где бы молва неслась так быстро и пускала бы столь многоразличные отрасли, как Закавказский. Кажется, что природа, которая, наполнив здешнюю землю горами и ущельями, дала ей свойство вторить один звук в тысячах различных раскатах, сообщила в то же время подобную способность и ее жителям — быстро разносить и повторять в тысячах видов один и тот же слух»[746].

Царь на известие о снятии осады с Эривани ответил милостивым рескриптом от 8 ноября 1804 года, в котором признавал, что Цицианов действительно был вынужден это сделать: «…Я совершенно с вами согласен, что Эривань необходимо должен уже теперь быть покорен, считая, что чем скорее цель сия достигнута будет, тем большее впечатление произведет она в персиянах и других тамошних народах, кои, по легковерию своему, могли в случайной удаче сей находить важные успехи, а потому и представляю я совершенно на усмотрение ваше избрать время и средства к предприятию новой против Эривани экспедиции…»[747]

«Спросите кого угодно за Кавказом о предприятии князя Цицианова против Эривани, и вам будут отвечать неопреде-лительно как о малоизвестном и даже малозначущем событии, — писал П. Санковский. — Отчего же такое невнимание к знаменитым победам, одержанным в сем достопамятном походе, к славному отступлению генерала Портнягина и к подвигам сынов России, отличившихся в сей экспедиции многими частными примерами, достойными Истории? Потому что Эривань не была взята. Таким образом видит происшествия неразборчивая толпа современников; не будучи в состоянии исследовать причины, она судит о делах по одному только счастливому окончанию; но не с той точки зрения глядит на происшествия глаз просвещенного наблюдателя. Беда для историка, если, увлеченный мнением толпы, он опрометчиво дерзнет основывать на оном свои суждения, но счастлив, если, сравнивая действия с причинами, ему удастся представить потомству события в настоящем их виде и если, озаряя светом критики деяния, по своевольству судьбы покрывающиеся мраком несправедливого забвения, он может хотя несколько содействовать к умножению славы своих соотечественников. Я говорю соотечественников, ибо не вполне верю существованию Историка Космополита. Без сомнения я убежден в том, что, рассматривая события, он должен быть одушевлен одной чистейшей истиной, но никогда не поверю, чтоб он мог равнодушно упоминать о добродетелях своих единоземцев и чтобы кровь его не кипела при описании какого-нибудь подвига соплеменных ему людей»[748].

В числе главных проблем Цицианова в кампании 1804 года была проблема царевича Александра, который, несмотря на поражение от передового отряда русских войск, оставался в опасной близости от Грузии. При движении русского корпуса к Эривани мятежный царевич оказывался в тылу, имея «под рукой татарские дистанции, коих жителей мог по произволу направлять к возмутительным действиям»[749]. 9 июня генерал Тучков получил известие, что неподалеку находится около семи тысяч армянских семейств, пытавшихся переселиться в Грузию. Эти люди оказались в страшной опасности: персидская конница была послана для того, чтобы вернуть беглецов или перебить их до единого человека, дабы другим христианам неповадно было эмигрировать в российские пределы. Быстрый рейд русских войск позволил спасти беженцев. Однако приближение огромного персидского войска обеспокоило коменданта крепости Елисаветполь (Гянджи) полковника Карягина, у которого имелось в наличии всего 582 солдата. Два неполных батальона могли успешно отбиваться в чистом поле от иррегулярной конницы, но оборонять городские укрепления протяженностью более 1800 метров таким числом солдат было решительно невозможно. Только в начале мая 1804 года прибыло подкрепление — батальон Севастопольского полка, после чего солдаты Карягина воспрянули духом. Для того чтобы исключить мятеж внутри города, из него выслали большое количество «ненадежных» жителей.

Впереди авангарда персидской армии летели «фирманы» Баба-хана, направленные различным владетелям и старшинам вольных обществ. Они пугали малодушных, испытывали нестойких и воодушевляли враждебно настроенных к России. Митрополит Иоанн Бодбели 18 апреля 1804 года получил одно из таких посланий: «Государь (шах. — В.Л.) весьма разгневался и двинул такие войска, что они увлекают с собой горы и долы. Его державство говорит, что, дескать, мои славные войска должны идти до Кизляра и Моздока. Не слыхано и не видано такого колеблющего землю войска, — уверяю вас клятвой. Я думаю, что всю Грузинскую землю они взроют на 9 аршин. Теперь все зависит от того, какое мужество окажете. Для того я вам докладываю, что за Багратионов вы много мучений перенесли от русских и теперь постарайтесь показать перед славным государем вашу верность, чтобы воспринять взаимно милость по мере трудов… Постарайтесь и потрудитесь, чтобы искра Грузии не погасла. Клянусь Богом, если все тамошние, приверженные русским и изменившие Багратионам, пойдут сюда навстречу, то ни в чем не должны сомневаться — напротив, получат большую милость. Насчет находящихся в вашей стороне царевичей не сомневайтесь. Шах своеручно опоясал Александра мечом, и перстень ему велел сделать, и Грузию ему же пожаловал. Поверьте этому и вы, и народ — всё это точно и истинно».

Не забыл Баба-хан и о населении самой Грузии: «Известно, что Грузия составляет часть иранских владений. По оплошности Грузинских царей, заблужденные русские уже начали помышлять утвердиться в этой стране. Александр-мирза и Теймураз-мирза прибыли к нашему двору. Наша высочайшая воля состоялась в оказании покровительства этим царевичам и отторжении Грузии от проклятых русских. А потому ныне, удостоя их высочества монарших милостей, командировали их к наследнику нашему Аббас-Мирзе, которого отрядили в Грузию с 50 000 армией и всеми снарядами и приготовлениями. Царевичи будут находиться при нем и служить в его отряде. Мы же сами… снимемся из столицы и направимся в Грузию и Кизляр. По милости Божьей те страны будут очищены от гяуров русских и истреблены мечами победоносных воинов, и царевичи будут утверждены в Грузии. А потому вы должны собрать свои ополчения и быть в готовности, чтобы по прибытии нашей армии в те страны содействовать ей в истреблении русских своим самоотвержением и заслугами и сделать себя достойными наших монарших милостей и благоволения»[750].