Русские войска (два батальонных каре) встали между собственно Эчмиадзином и монастырем Шогикат линией длиной чуть более 400 метров, между ними расположилась конница. Еще три каре прикрывали вагенбург[733]. В изложении самого Цицианова события в районе Эчмиадзинского монастыря выглядели следующим образом. Сразу после прибытия русский корпус был атакован персами (около 18 тысяч человек). Первые налеты конницы стали серьезным испытанием для солдат, многие из которых не имели боевого опыта. Однако дружные залпы и щетина штыков сделали свое дело: противник откатился и два дня держался в буквальном смысле слова на расстоянии пушечного выстрела от русских позиций. Персы даже начали отступать за реку Араке, но воспрянули духом после подхода многочисленного ополчения эриванского хана. Цицианов усилил защиту обоза, а с остальным отрядом, «составленным из 4 каре, двинулся к персидскому лагерю, в противоположной стороне Эривани стоявшему. Во время же следования… с войсками чрез труднейшие ущелья и чрезвычайно гористые места, защищаемые множеством персиян… встречен был ружейным огнем и стрельбой из фальконетов». Несмотря на это, егеря, «составлявшие авангардное каре, со всех мест сбили неприятеля. Наконец, достигнув высокой скалистой горы и затруднительной по крутизне своей и излучинами лежащей на ней дороги, куда собрались почти все Баба-хановы войска, командуемый полковником Козловским батальон гренадер штурмовал гору, и Козловский, не взирая на 50-саженную высоту ее, покрытую каменьями и крутыми утесами, первый взлетел на оную». Персидская армия потеряла всякую способность к сопротивлению и бросилась в бегство, оставляя в руках победителей множество трофеев. На этот раз добычу составило всё, что находилось в персидском лагере, — огромные запасы провианта, несколько десятков верблюдов, сто пудов пороха. При этом русские потеряли всего одного убитым и 37 ранеными. Противник был так устрашен, что не оказал серьезного сопротивления при обороне предместий Эриванской крепости, которые попали в руки русских без больших потерь[734]. А вот как этот же бой описан в воспоминаниях генерала С.А. Тучкова: «Лишь только персияне приметили мое движение, как, оставив свой лагерь, заняли лежащие на пути моем высоты. Потом, бросивши их с великой поспешностью, окружили меня со всех сторон. Но скорое построение из колонн двух каре в положение перекрестных выстрелов, и картечных, и ружейных, очень скоро их опрокинуло. Они отступали, собирались, нападали, ретировались и так водили меня с места на место до самого вечера. Я не имел конницы и потому не мог их преследовать. Одни только пушки заставляли их часто отступать»[735].

Сопоставление различных материалов позволяет восстановить следующую картину событий: в первый день сражения при Эчмиадзине русские войска были разделены на две части. Первая, предназначавшаяся для штурма монастыря, состояла из двух гренадерских батальонов и егерского полка. Командовал ею сам Цицианов. Вторая часть, из трех пехотных батальонов и полка драгун, под начальством генерала Тучкова заняла позицию, позволявшую прикрыть штурмовую группу от удара многочисленной персидской конницы. Но атака противника оказалась столь мощной, что русскому корпусу пришлось соединить свои силы ценой оставления без защиты собственного лагеря. Впрочем, Тучкову удалось вовремя отправить отряд, изгнавший персов из вагенбурга. На следующий день сражение продолжилось. «…Персияне атаковали нас со всех сторон… Мы стали неподвижно в каре, имея внутри оного слабую нашу конницу. Они перестреливались с нами на дальнем расстоянии, так что едва их ружейные пули могли достигать к нам почти без вреда. Артиллерия наша редко имела случай действовать, потому что они сгущенными толпами старались не приближаться на пушечный выстрел, а продолжали перестрелку, рассыпавшись. Одна их конная артиллерия (если только так можно назвать фальконеты, возимые на верблюдах) иногда нам вредила. Легкой или заменяющей конную артиллерию у персиян являются продолженные фальконеты, по большей частью железные, от 1 до 2 фунтов калибра, из которых стреляют они свинцовыми ядрами. На седле верблюда передняя лука сделана из весьма толстого дерева, укрепленного со всех сторон железом. Посредине ее находится скважина, в которую вставляется железный стержень, раздвоенный вверху, и пушка утверждена запорами своими посредине оного так, как обыкновенно утверждают фальконеты на корабельных бортах. Ее можно оборачивать во все стороны, возвышать и опускать дуло. При каждом седле утверждено маленькое красное знамя, по сторонам кожаные сумы с зарядами, а на седле канонир, имеющий в руках пальник и прочую принадлежность. Они обыкновенно по нескольку десятков следуют один за другим в один ряд, довольно скоро занимают назначенные им места. Когда остановятся, то канониры дергают своих верблюдов за особые шнуры, при уздах прикрепленные, отчего все верблюды ложатся на землю, подогнув ноги под брюхо. Тогда канониры с них сходят, ложатся за верблюдами, заряжают свои пушки и действуют. Сии животные довольно стойко выдерживают пушечные ядра, так что если убьют одного верблюда, другой, находящийся подле него, остается неподвижным. Но гранаты весьма их пугают, и нередко случалось, что от одной удачно выпущенной гранаты целая такая батарея рассеивалась по всему полю, оставя своих канониров на месте»[736].

Сражение у Эчмиадзина походило на многие другие схватки неевропейских полчищ с европейскими войсками XVIII — первой половины XIX века. Регулярная пехота выстраивалась в каре и отражала яростные атаки конницы или нестройных толп пеших воинов. При этом кавалерия, практически всегда немногочисленная и уступающая в индивидуальном ратном мастерстве, фактически укрывалась между радами солдат. Наибольшие потери нападавшие несли от залпов пушек, стоявших либо в интервалах между каре, либо на углах этих построений. После нескольких неудачных атак под воздействием вида массы убитых и раненых неевропейские ополчения постепенно теряли кураж, а затем бежали, бросая снаряжение и артиллерию.

Поражение персов у Эчмиадзина можно было бы довести до полного их разгрома, но для этого требовалась многочисленная конница, а ее-то у Цицианова и не было. Поэтому разбитый противник без помех покинул поле боя, но на всякий случай убрался подальше — на целый дневной переход — и двое суток не показывался на горизонте. Затем, осмелев, персы приблизились и сделали простой, но эффективный в условиях знойного лета ход: отвели воду из ручья, протекавшего через русский лагерь. Однако они не учли, что строевых навыков у русских достаточно не только для того, чтобы четким квадратом стоять на месте, но и для того, чтобы двигаться. Построившись в каре и ощетинившись штыками, отряд прошагал до ближайшей речки, наполнил бурдюки, котлы и фляги водой и вернулся на место прежнего расположения. Неудачей закончилась и попытка персов овладеть холмом недалеко от лагеря, поскольку Цицианов заблаговременно поставил там укрепление (пригодились его фортификационные знания).

Несмотря на победу, Цицианов не стал штурмовать монастырь, опасаясь значительных потерь и не желая ослаблять корпус, направлявшийся на Эривань. И оказался прав: 30 июня в русский лагерь явился армянский монах и сообщил, что персы покинули монастырь, который тут же был занят двумя ротами пехоты. В последующие дни движение войск сопровождалось стычками с персами, а сам Цицианов продолжал переписку с Магомет-ханом, который под разными предлогами пытался избежать ввода русских войск в его столицу. Хан писал: «Мы ничего у вас не просим, кроме убежища от мщения шаха. Что до наших заслуг, то мы со всею охотой готовы служить вам и, ежели вам угодно, без всякого медления примем в крепости ваши войска, для коих только опасен здешний жаркий климат, ибо и герои не могут противиться природе. Между прочим, за нужное почитаю уведомить вас, что шах непременно будет сюда с гораздо большим числом войска, тогда-то мы понесем последние бедствия, а вы с многочисленным войском, расположенным в таком месте, может быть, не в состоянии будете отразить силы силой»[737]. Успех у Эчмиадзина сказался на тоне и лексике Цицианова: если в предыдущем письме он проявил корректность, то в послании от 3 июля 1804 года предложил своему корреспонденту выбор: «…при женоподобном персидском войске оставаться или быть уверенным, что вы во всю жизнь вашу и с глазами, с ушами и с носом пребудете»[738].