— Пусть медведь летает! — заорал он Погодину. — А я больше не полечу. Хватит, чуть не сгорели.

— Чего кричишь, — осадил его Погодин. — Иди отдыхай. К ним Воронов на вертолете полетит.

Кроме патрульного самолета, в Рысеве находился вертолет, на котором Воронов вывозил из тайги парашютистов.

Воронов улетел под вечер и не вернулся. Всю ночь на аэродроме жгли костры, вслушивались в небо. Но оно молчало. Лишь в стороне поселка слабым туканьем тревожил слух поселковый дизель, да жутко, как по покойнику, выла чья-то собака.

Утром Погодин пришел в пилотскую, разбудил Худоревского.

— Собирайся, Миша, — тихо сказал он. — Придется тебе еще раз слетать. Такие, брат, пироги.

— Не полечу, — сонно захлопал глазами летчик. — Что мне, жизнь надоела? Не соображаешь, куда посылаешь, а сейчас бегаешь, людям спать не даешь.

Бешеный огонек промелькнул в глазах Погодина. Но он сдержался, покачал головой и пошел к выходу. На пороге оглянулся:

— Из города Глухарев прилетел. Он просил тебя зайти к нему.

Большим человеком стал Дмитрий Глухарев — старшим инженером управления. Не хотелось Михаилу портить отношения с начальством, он торопливо соскочил с кровати.

В кабинете у начальника с утра полно народу: одни сидели вдоль стены на стульях, другие толпились в коридоре, дымили папиросами.

Глухарев расстелил на столе карту. Рядом с ним ерзает на стуле летчик-наблюдатель Купцов. С другой стороны над картой склонился Сергей Жигунов.

— По прямой отсюда пятьдесят три километра, от ближайшего лесничества до них сорок, — говорит он. — Лагерь пожарников на этой речушке. Площадка под вертолет в километре вверх по течению.

Пришел Худоревский, с порога оглядел, будто переписал, всех. Руки подавать не стал, молча кивнул головой, хватит, мол, вам и этого. Глухарев сразу же взял ого за рога:

— Слетаешь на пожар, выбросишь продукты, а заодно посмотришь, где вертолет.

— Не полечу, — отрезал Худоревский. — Я уже Погодину сказал. А если он в этом деле не соображает, то пусть не суется и других не баламутит. Пусть лучше на баяне играет, это у него здорово получается.

Тихо стало в кабинете, слышно, как о стекло бьется залетевшая в комнату муха.

— Разрешите, я слетаю, — подал голос Сергей Жигунов. — Только пусть нам продлят санитарную норму.

Летает он в Рысево на патрулирование лесов на пару с Худоревским: полмесяца один экипаж, полмесяца — другой. К пятнадцатому числу Сережа отлетал свою норму и остался погостить у отца.

— Сходи, дай радиограмму Буркову, — подумав, сказал Глухарев Погодину. — Если разрешит, то пусть вылетает.

— Я сейчас, мигом, — встрепенулся Погодин.

— Что вы делаете? — свистящим шепотом сказал Худоревский. — Вы там были? Нет. А пацана в огонь суете. Там головешки на тысячу метров подлетают. Попадет одна в самолет — и конец.

— Твои предложения? — повернулся к нему Глухарев.

— Пусть туда идет наземная партия. На самолете там делать нечего.

— Ну а если вертолет потерпел аварию и пилот в тяжелом состоянии, тогда что?

— Воронова посылать не следовало бы, вот что. Посылать вы все мастера, а вот только кто отвечать будет.

— Я отвечу, ты не беспокойся, — рубанул рукой Погодин. — Без тебя найдется кому слетать. Если бы куда рейс подлиннее да подороже, ты бы хвост трубой. А здесь опасно. Как бы чего не вышло. Так что помолчи.

— С какой стати мне молчать, — зазвенел Худоревский. — Бурков, конечно, разрешит. Одного сгубил, можно и другого. По-свойски. За Сушкова.

— Замолчи! — грохнул по столу кулаком Глухарев. — Хватит! Долго я терпел, больше не хочу. Не Бурков, а ты сгубил Павла, ты. Смалодушничал я тогда, думал: нет людей и уж ничем не поможешь. А зря. Тебя надо было тогда кончить, прямо в воде. Я тебе того чеснока в жизни не прощу.

— Так вместе воду хлебали, — обмякшим посеревшим голосом пробормотал Худоревский.

— Только расхлебывал ее он. — Глухарев кивнул на Погодина. — На твоем месте я бы перед ним на коленях ползал.

— Дмитрий Иванович, — поднялся со стула Жигунов. — Я пойду готовиться к вылету.

— Да, да, иди готовься. Я полечу с тобой.

В кабине самолета душно, пахнет бензином, краской. Разогретые тумблеры обжигают пальцы. Самолет бежит долго, жара расплавила воздух, крылья не сразу находят в нем опору. После взлета Сережа мгновенно потерял из виду землю, привычную линию горизонта съел дым, желто-серая мгла всосала в себя самолетик. Они долго набирали высоту, по полметра царапались вверх. Вскоре откуда-то сбоку, как лампочка в парной, проглянуло далекое и тусклое солнце, и почти в одно время стали видны пожары. Они огромными черными волдырями смотрели в небо.

Жигунов сделал круг над пожаром. Лагерь парашютистов находился в распадке, на берегу речушки.

Но вертолета там не оказалось. Не было его и на площадке.

— Где же он может быть? — заглянул в кабину Глухарев.

— Кто его знает, разве в таком дыму разберешься, — ответил Жигунов. Он посмотрел на горящий лес и добавил: — Надо сбросить продукты. Мы сейчас развернемся, снизимся и пойдем к ним по распадку. Как только дам сигнал, бросайте.

Закручивая спираль, они потеряли высоту. Самолет вошел в затянутый дымом распадок. Винт наматывал на себя стальную ленту узкой речушки, справа и слева от летчиков дымящей шубой выворачивалась наизнанку тайга.

— Следи за склоном, — крикнул Жигунов летчику-наблюдателю Купцову. — Будет приближаться, кричи!

Серые, выгоревшие на солнце палатки пожарников, будто курицы, выскочили из-за кустов на дорогу. Жигунов не успел открыть рот, чтобы подать команду, как они нырнули под капот.

— Эх, черт, — выругался он. — Придется новый заход делать.

Глухо взревел двигатель, самолет набрал высоту, они вышли из дыма.

— Может, хватит? — опасливо поглядывая на пожар, сказал летчик-наблюдатель. — Пошлем наземную партию.

— Сделаем еще заход, — сквозь зубы процедил Жигунов. — Перед палатками метров за сто через реку три поваленных сосны. Как только проскочим их, бросай груз, и все будет в ажуре.

Следующий заход они выполнили так, как и рассчитали: груз упал точно на поляну.

После посадки к ним подошел Погодин, его взгляд скользнул по лицам пилотов и замер тревожно.

— Дым там, ничего не видно, — точно оправдываясь, сказал Сергей. — Продукты сбросили.

Погодин некоторое время смотрел на него, затем повернулся и, сгорбившись, зашагал к аэровокзалу. Его догнал Глухарев, стал что-то объяснять, тыкая в небо.

Сережка присел на теплое самолетное колесо. Ему было жалко отца, хотелось догнать его, успокоить. Ночью Погодин не спал. Не спал и Сергей.

— Брошу все и уеду, надоело, — шепотом говорил Погодин Анне. — Устроюсь где-нибудь в городе, буду машины править. Сейчас машин много развелось, работы хватит.

— Перестань, Николай, — спокойно говорила Анна. — Здесь ты человеком наконец-то стал, уважают тебя.

«Ты, как всегда, права, мать, — подумал Сергей. — Что бы мы без тебя делали?»

Вспомнилось детство, как однажды он с Васькой Косачевым залез в дом к Грише-тунгусу. Васька почему-то решил, что у Гриши спрятан пистолет. Оружия он не нашел, но на обратном пути прихватил с собой охотничий нож. Дома прятать побоялся, оставил его у Сережки. Анна случайно наткнулась на него и сразу же догадалась чей — знала наперечет все поделки мужа. Ох и выдрала же она тогда Сережку! А потом сидела вместе с ним и плакала: «Ты что, хочешь, чтоб тебя, как и Косачева, в милицию таскали? Сначала нож спрятал, потом еще что-нибудь».

К утру наконец-то пошел дождь. Он подкрался тихо и незаметно, словно кот, поцарапался в окна, стих на некоторое время, а когда погас в окнах свет, забарабанил, уже не стесняясь.

Как только рассвело, из тайги вышел Гриша-тунгус. Он прямиком прошел через летное поле к Погодиным.

— Нужен врач, — поблескивая черными запавшими глазами, сказал он. — Летчика лесиной придавило. Пошел смотреть место для взлета — и тут тебе раз, повалилась. Нести нельзя. А вертолет мы укрыли брезентом и водой поливали, чтоб не сгорел.