– А вам кажется, что теперь Питерсен кинется на Бет? Вчера после допроса она была в жутком состоянии. Она уверена, что инспектор подозревает именно ее.

Селдом несколько секунд задумчиво помолчал.

– Нет, вряд ли Питерсен настолько уж туп. Но не забывайте об опасности «бритвы Оккама». Представьте хотя бы на миг: убийца, где бы он теперь ни находился, вдруг решит, что убивать ему на самом-то деле не понравилось или что забаву испортил вид крови и вмешательство полиции. Представьте, что по той или иной причине он сочтет за благо удалиться со сцены. Вот тогда-то Питерсен наверняка прицепится к Бет. Как мне известно, сегодня утром он снова ее допрашивал, но, возможно, это всего лишь отвлекающий маневр или способ спровоцировать настоящего убийцу – иначе говоря, дать тому понять, будто инспектор ничего о нем знать не знает и ведать не ведает, а речь идет о самом обычном деле, преступлении на семейной почве, как пишут в газете.

– А вы что, и вправду верите, будто убийца может прекратить свою игру? – спросил я.

Селдом, видимо, очень серьезно отнесся к моему вопросу, гораздо серьезнее, чем я ожидал.

– Нет, я в это не верю, – ответил он после некоторого размышления. – Только мне кажется, что отныне он будет стараться быть еще более… незаметным, если воспользоваться словом, к которому мы уже прибегали прежде. У вас есть какие-нибудь дела? – спросил он меня и глянул на стенные часы. – Как раз сейчас начинают пускать посетителей в больницу Радклиффа, и я собираюсь туда заглянуть. Не желаете пойти со мной? Я хотел бы познакомить вас с одним человеком.

Глава 8

Мы вышли через галерею с каменными арками, тянувшуюся вдоль задней стены колледжа. Селдом показал мне историческое место – королевский теннисный корт XVI века, где играл Эдуард VII. Сам я скорее принял бы корт за площадку, где обычно ставят стол для пинг-понга. Мы перешли дорогу и нырнули в проем между двумя домами, вернее даже в щель – как будто удар волшебной шпаги рассек общую стену пополам.

– Так мы немного сократим себе путь, – пояснил Селдом.

Он шагал быстро, чуть впереди меня – проход был настолько узким, что мы не могли идти рядом.

– Надеюсь, вы спокойно относитесь к больницам, – небрежно бросил он. – Радклифф порой производит тягостное впечатление. Там семь этажей. Вероятно, вы слышали имя итальянского писателя Дино Буццати? Так вот, у него есть рассказ, который именно так и называется: «Семь этажей». Там описывается то, что случилось с Буццати здесь, в Оксфорде, когда он приехал к нам, чтобы прочесть лекцию. Об этом, кстати, он рассказывает и в своем путевом дневнике. В тот день стояла страшная жара, и писатель на краткий миг потрял сознание – вскоре после окончания публичного выступления, едва он покинул аудиторию. Организаторы, проявив, возможно, излишнюю осторожность, настояли на том, чтобы знаменитого гостя осмотрели в больнице Радклиффа. Буццати был доставлен на седьмой этаж – тот, что предназначен для самых легких случаев, а также для общих обследований. Там ему сделали первые анализы, потом осмотрели. И сказали: все в порядке, но, чтобы не осталось ни малейших сомнений и для полного спокойствия, надо пройти более глубокое обследование. И писателя отправили на шестой этаж. Представители университета тем временем остались на седьмом и ждали, пока пациента отпустят. Буццати посадили в кресло-каталку, что показалось ему явной перестраховкой, но он отнес эту меру на счет британской основательности и добросовестности. На шестом этаже он увидал такую картину: в коридорах перед дверями кабинетов на скамейках сидели люди в бинтах, некоторые с обожженными лицами; там же стояли каталки, на которых лежали несчастные – слепые, калеки без рук и без ног. И его самого тоже положили на каталку и повезли делать рентген. Когда он захотел встать, врач-рентгенолог объявил, что обнаружилась небольшая аномалия, скорее всего ничего серьезного, но лучше, конечно, пока соблюдать постельный режим – до получения результатов всех остальных обследований. Иначе говоря, вставать ему ну просто категорически не рекомендуется – только горизонтальное положение. А еще писателю сказали, что должны понаблюдать за ним в течение нескольких часов и для этого придется спуститься на пятый этаж – там он полежит в отдельной палате. На пятом этаже в коридорах уже никого не было, но некоторые двери остались приоткрытыми. И Буццати успел заглянуть в одну из них. И увидел банки с раствором, недвижные тела, руки, к которым тянутся какие-то трубки. Его на пару часов поместили одного в небольшой бокс, прямо на каталке. Естественно, он не на шутку встревожился. Наконец явилась медсестра, она несла на подносике ножницы. Ее прислал врач с четвертого этажа, доктор X, который должен был поставить окончательный диагноз. Врач велел выстричь пациенту волосы на макушке – маленькую тонзуру – для очередного обследования. Наблюдая, как падают на подносик пряди волос, Буццати спросил, поднимется ли доктор сюда, на пятый этаж. Медсестра улыбнулась, словно услышала такое, что может прийти в голову только иностранцу, и объяснила: каждый врач предпочитает работать на своем этаже. Поэтому она сейчас же спустит каталку с пациентом по пандусу и на какое-то время оставит у окошка. Здание больницы имеет форму буквы П, поэтому Буццати, глянув в окно четвертого этажа, увидел, что на первом все занавески наглухо задернуты. Он описывает это в рассказе. Да, только на нескольких окнах занавески оказались раздвинуты, все остальные наглухо задернуты. И он спросил у медсестры, кто же находится там, на первом этаже. Она ответила: там, внизу, работа есть только для священника. По словам Буццати, в те ужасные часы, пока он ждал врача, его преследовала мысль, похожая скорее на математическую задачу. Он понимал, что четвертый этаж расположен ровно посредине – считай хоть сверху, хоть снизу. И суеверный ужас нашептывал ему: если он спустится хотя бы еще на один этаж – все пропало. Он то и дело слышал какие-то звуки, с перерывами доносившиеся с третьего этажа, словно они карабкались по шахте лифта. Ему чудилось, что это отчаянные крики человека, который обезумел от боли, которого душат рыдания. И Буццати решил ни за что на свете не соглашаться, если ему – под тем или иным предлогом – предложат спуститься на третий этаж. Но тут появился врач. И не доктор X, а докторУ, тот, кто руководил всеми процедурами. Он немного говорил по-итальянски и, как выяснилось, читал книги Буццати. Он бросил взгляд на результаты анализов, рентгеновские снимки и выказал удивление: зачем это его молодой коллега потребовал выстричь пациенту тонзуру; наверное, сказал он, собирался на всякий случай сделать пункцию, хотя абсолютно никакой нужды в том нет. У вас все отлично. Все в полном порядке. Потом врач извинился и спросил, не слишком ли ему мешали крики, доносившиеся с третьего этажа. Там лежит мужчина, попавший в страшную автомобильную катастрофу. Из всех, кто находился в машине, выжил он один. Вообще, третий этаж иногда бывает довольно шумным, и многие медсестры затыкают уши ватой. Но можно надеяться, что скоро несчастного переправят на второй этаж и здесь снова воцарятся тишина и покой.

Тут Селдом кивнул в сторону громады из темного кирпича, всплывшей перед нами. И добавил, стараясь завершить свой рассказ в том же небрежно-спокойном тоне, в каком он его и начал:

– Запись в дневнике Буццати сделана 27 июня 1967 года, через два дня после аварии, в которой погибла моя жена, погибли Джон и Сара. А человеком, который умирал на третьем этаже, был я.

Глава 9

Не обменявшись больше ни словом, мы поднялись по каменным ступеням к больничным дверям. Потом вошли и пересекли большой вестибюль. Селдом, шагая по коридорам, здоровался почти со всеми врачами и сестрами, которые встречались нам на пути.

– Я провел здесь почти два года, целых два года, – проговорил он. – А потом еще год ходил сюда раз в неделю. До сих пор иногда просыпаюсь среди ночи, и мне кажется, что я лежу в одной из этих палат. – Затем он показал мне закуток, где начинались стертые ступени винтовой лестницы, и пояснил: – Нам надо подняться на второй этаж, так мы попадем туда быстрее.