Неся весь этот бессвязный вздор, жертвоприноситель на удивление цепко ухватился обеими руками за попону лошади, решительно не желая ее отпускать.

— Да оставишь ли ты меня, наконец, в покое! — нетерпеливо вскричал рудиарий.

— Нет… я тебе… не-не… от-пущу… пока… не выпь-ешь… со мной…

— Ступай же тогда в ад, отвратительное животное! — воскликнул Черзано и, видя, что его товарищи ускакали, а многие граждане, вооружившись чем попало, бегут к ним, ударил кулаком по лысой голове пьяного фламина с такой силой, что бедный толстяк упал на землю, обливаясь кровью.

Освободившись таким образом от вцепившегося в него пьяницы, Черзано повернул коня и ускакал.

— Держи! Хватай! Лови их, разбойников! — кричали сбегавшиеся со всех сторон люди.

— Хватайте их, вяжите.

— Где эти негодяи?

— Распять их, распять!

— Да, да, отправить их немедленно к Кадму. Пусть пригвоздит негодяев к крестам.

— Нет, четвертовать проклятых разбойников!

— Но позвольте, квириты, — рассудительно сказал один из прибежавших. — Прежде чем повесить, распять или четвертовать, надо поймать преступников, а где же они? Вы их поймали, хотя бы одного? Я, по крайней мере, ничего подобного не наблюдаю.

Эта, хотя и простая, но очень благоразумная речь подействовала на расходившихся квиритов точно ушат воды. И в самом деле, кого можно было вязать, допрашивать, казнить? Имелся только Остий, валявшийся на земле с окровавленной головой, а разбойников и след простыл. Квириты опомнились и притихли.

Между тем из всех щелей, в которые они попрятались во время общей суматохи, повылезали многие гордые патриции, в том числе претор Лукулл, Сулла и Аполлоний.

— Вели убрать эту пьяную тварь! — сказал Лукулл, указывая ликтору на окровавленного Остия, валявшегося под ногами. — И надо немедленно послать отряд верховых в погоню за разбойниками, пока они не успели скрыться в своих проклятых лесах, — продолжал претор.

— Догадываешься ли ты, Лукулл, кто предводитель этих странных разбойников? — спросил Аполлоний.

— Кажется, догадываюсь.

— И если это можно считать установленным, то наш красавчик с этой минуты вне закона.

— О, теперь нет никаких сомнений, что скоро мне представится отличная возможность отомстить.

— Что касается меня, то я в этом никогда не сомневался, — отвечал Аполлоний, — но, однако, необходимо принять безотлагательные меры. Ты все это дело должен описать, оформить и передать уголовным квесторам насилий. Я, между тем, постараюсь распространить слухи, что Тито Вецио учинил святотатство и убил фламина Остия. Завтра у квесторов окажутся все улики для начала уголовного преследования главы римской молодежи, который оказался святотатцем, убийцей и разбойником.

Лукавый злодей сдержал свое слово. Он распустил по городу самые нелепые слухи о Тито Вецио. Уверял всех, что он убил фламина Остия, ограбил фамильный склеп семьи Вецио, пристал к шайке разбойников, что пытается подстрекать рабов к бунту, и все за то, что его лишили наследства. Эти слухи с быстротой молнии облетели город и народ, еще совсем недавно обожавший своего африканского героя, народ, за который молодой всадник собирался положить голову, поверил нелепицам Аполлония. И даже те из них, которые своими глазами видели, что Тито Вецио взял лишь одну урну с горстью дорогого ему пепла, больше ни к чему не притронувшись, и они, в конце концов, поверили в появление на свет разбойника Тито Вецио. Ни один голос не раздался в его защиту. Все его проклинали и требовали применения к нему наказания, как к бандиту, убивающему и грабящему на большой дороге. И за эту бессмысленную, тупую и жестокую толпу мужественный Тито Вецио решил сложить свою благородную голову!

КАПУЯ

Прекраснейший живописный морской берег Италии между Тирренским морем и Апеннинскими горами по древним италийским преданиям считался ареной мифических сражений между богами и титанами. Вечно улыбающееся небо, серебристые ленты рек, протекающих по долинам, ширь моря, маленькие живописные бухточки производят на путешественника чарующее впечатление и заставляют его согласиться, что название «благословенной» дано очень удачно этой стране поэзии и мирного отдыха.

В золе потухших вулканов, в гранитных скалах, лаве, как будто в архиве, мы читаем историю самых отдаленных эпох этой страны, когда наша матушка-земля мучилась, производя на свет Альпы и Апеннины. Религиозные понятия древних италийцев складывались под влиянием удивительных явлений природы, которые они по своему невежеству объяснить не могли. Отсюда битва богов с исполинами, вдохновение Гомера преданиями древних народов, рассказы мореплавателей о пении сирен, заставляющем слушателя забыть обо всем, погрузиться в сладкие мечты и опомниться лишь тогда, когда над лазурным небом на желтом песке, рядом с широким, вечно колеблющимся морем он увидит белые человеческие кости. Все эти наивные верования ничуть не способствовали мягкости нравов обитателей страны. Кампания, хотя и названа счастливой, благодаря лазурному небу и морю, омывающему ее берега, превратилась в театр военных действий кровожадных завоевателей и ее название «Счастливая» превратилась в горькую иронию. Впрочем, это подтверждает известные слова Цицерона, говорившего, что за обладание земным раем можно было драться насмерть. Кроме голубого, вечно сияющего неба, деревьев, усыпанных фруктами, роскошных виноградников, обильной жатвы, зеленых лугов, усыпанных цветами, самой природой устроенных фонтанов, кроме всей этой естественной роскоши, аппетиты захватчиков разжигали богатые, цветущие города, такие как Форентум, Казилин, Капуя, Вольтурн, Кумы, Путеолы, Неаполь, Геркуланум, Помпеи, Сорентум. Сюда же следует добавить целый ряд живописнейших островов, вынырнувших у моря, словно прелестные наяды: Капри, Проекта, Искья, Евилея, посвященный богине красоты, и Мегарис, где Лукулл выстроил поистине царский дворец — они подчеркивали прелесть этой волшебной страны, возбуждая зависть в людях. О ней можно было повторить слова старых троянцев, что «из-за такой красавицы, больше похожей на богиню, можно очень сильно пострадать, если вовремя не остановиться».

История представляет нам калейдоскоп событий, череду беспрерывно сражающихся друг с другом народов. Первыми обитателями Кампании были, по-видимому, оски, сыновья земли, если принять во внимание, что название этого племени произошло от имени древней богини, впоследствии названной Цецерой, что означало «земля», «мать», «кормилица».

История упоминает еще о пелязгах, вероятно, первыми успевшими напасть на Кампанию приблизительно за полторы тысячи лет до Рождества Христова. Они первыми принесли в Италию искусства и верования Востока. За пелязгами пришли морем халкидийцы и самосцы. Сухопутным путем от низовьев рек По, Арно и Тибра явились тирренцы, основавшие свою священную додепархию, или союз двенадцати городов, как в Этургии, так и долине реки По.

Тирренцы, в некотором смысле более образованные и отдававшие дань искусству по сравнению с предыдущими завоевателями, отличались суеверием и развращенностью. Под роскошным небом Кампании они предавались неге, опускаясь умственно и физически. Их вера в предопределенность судьбы доходила до полного фатализма, что и было одной из основных причин их гибели. Несмотря на всемогущие заклинания авгуров и предсказателей, на жестокие, поистине ужасающие церемонии сожжения человеческих жертв, тирренцы были побеждены сильными и храбрыми горцами Самнита. Победители заняли Волтурн — главный город тирренцев в триста тридцать втором году от основания Рима. Все уважаемые граждане были ими перебиты. Так как название города было дано в честь одного из тирренских богов, то после завоевания оно было изменено. Город стал называться не Волтурн, а Капуя, по имени одного из самнитских военачальников.