Услышав эти слова, я ужаснулся. Злодей делал из меня убийцу и палача. Я даже попытался возразить, но Югурта с демоническим смехом сказал:

— Подумай о своей семье и повинуйся.

Дезертир вышел из палатки. Я последовал за ним. Мы сели на лошадей и отправились в путь. После двухчасовой езды под палящими лучами африканского солнца мы увидели оазис. Ряд холмов отделял его от сыпучих песков, прозрачные струи ручейка орошали зеленый ковер травы, мирт, лавровые и оливковые деревья давали тень, укрывая от жгучих лучей солнца. Дивная красота этого места словно чудом оказавшегося среди безводной пустыни, на некоторое время заставила меня забыть о том, с какой целью я здесь очутился.

Должен тебе сказать, что наше путешествие по пустыне проходило в лунную ночь. Подъехав к оазису, мой спутник показал мне сквозь листву деревьев трибуна римского войска то ли спящего, то ли погруженного в свои мысли. Прекрасный конь, покрытый попоной, пасся близ него. Вооружение было развешено на ветвях дерева. Воин сидел к нам спиной и не мог заметить нашего присутствия, даже если бы бодрствовал.

— Вот, — сказал мне дезертир, указывая на сидевшего, — ты должен его убить.

— Убить его? Но за что?

— Безумный! Или ты хочешь ослушаться Югурту? Неужели ты забыл, что от этого зависит жизнь твоих детей?

— Молчи, не напоминай.

— Слезай же с лошади, бери кинжал и иди. Один удар кинжалом пока он ничего не подозревает — и делу конец. Главное, не медли ни минуты, если он обернется, мы пропали. Иди, мягкосердечный ар. Подумай о женах и детях.

Больше я не колебался. Привязав коня к одному из деревьев, я вынул кинжал и стал приближаться к воину. Я был уже на таком расстоянии, что одним прыжком мог очутиться возле сидевшего и вонзить кинжал ему в спину, как вдруг он повернул голову. Выхватить меч и одним ударом выбить у меня из рук кинжал для воина было делом одной секунды. Я начал отступать, но, споткнувшись упал.

— Сдавайся, безумный, — сказал мне юный воин, приставляя к моей груди кончик меча.

— Убей меня! — воскликнул я. — Лучше умереть, чем стать рабом.

— Ты говоришь как храбрец, а минуту назад действовал как подлый трус. Почему ты так поступил, говори, если хочешь спасти свою жизнь?

Я разглядывал лицо моего победителя и молчал. Когда он напал на меня с обнажённым мечом, он показался мне страшным, как разъяренный лев, а теперь вдруг сделался презрительно спокойным, его прекрасное лицо выражало строгость судьи, будто он собирался объявить мне приговор, прежде чем одним ударом покончить с побежденным неприятелем. Я хранил молчание. Мой победитель вложил меч в ножны и с презрением отошел прочь, как видно не считая меня достойным умереть от его руки. Я догадался о его мыслях и возмутился до глубины души. С отчаянием я бросился к его ногам, заклиная выслушать меня или убить. И когда он позволил мне рассказать, что побудило меня пойти на это гнусное преступление, я передал ему всю мою печальную историю, связь с тираном Югуртой и кровавое поручение, которое я должен был выполнить, чтобы не лишиться всех моих близких. Рассказ мой растрогал юного воина до слез, он протянул мне руку и сказал:

— Иди, спасай своих детей от мести тирана, а когда тебе понадобится убежище, приходи в наш лагерь. Мощь Рима защитит тебя. И возьми мою табличку,[26] она тебе, возможно понадобится.

Сказав это, он кончиком кинжала написал свое и мое имя на маленькой дощечке и показывая ее мне, прибавил:

— Не забудь имя твоего нового знакомого: Тито Вецио.

— Так это был он, — с восторгом вскричал рудиарий, — всегда благородный и великодушный.

— Да, это был твой и мой спаситель. Я взял у него драгоценную дощечку и горячо расцеловал протянутую мне руку. Затем я поспешил уехать, желая догнать подлого дезертира, с которым решил посчитаться. Но негодяй давным-давно исчез. Его бегство сильно возбудило мое подозрение, и я отправился прямо в лагерь Югурты, предчувствуя беду.

Приехав на место, я уже не нашел лагеря. Югурта, вечно подозрительный, мучимый угрызениями совести и страхом за свою жизнь, после измены своих приближенных Бамилькара и Надбалса, никогда долго не оставался на одном месте. Долго я расспрашивал пастухов о том, куда же направился тиран, пока не пришел к заключению, что он, скорее всего, решил укрыться в укреплении неподалеку от границ Мавритании, где надеялся сберечь свои сокровища и семью и где он, вероятно, заключил в тюрьму моих жен и детей. Я помчался во весь опор к этой крепости. Увы, доскакав до подножья горы, на которой она возвышалась, я встретил одного моего приятеля.

— Беги, Гутулл, — сказал он мне, — не теряй ни минуты. Твоя жизнь в опасности. Беги и беги как можно скорее!

— Не могу, — отвечал я, — моя семья в руках у царя и служит залогом моей верности.

— Ты идешь на верную смерть.

— Что делать, если рискуя своей головой, я этим могу смягчить гнев царя и спасти жизнь своих жен и детей.

— Спасайся, Гутулл. Твоя голова уже не спасет жизнь дорогих тебе людей.

— Что ты говоришь? — зарычал я как дикий зверь.

— У тебя нет больше ни жен, ни детей. Царь, поговорив довольно долго со злодеем дезертиром, приказал умертвить всю твою семью и назначил награду за твою голову. Спасайся и готовься к мести.

Я, как безумный, в дикой злобе проклинал Югурту, себя и даже богов. Какое-то время я скакал без цели, без мысли, без направления, пока в моей голове мало-помалу не возникла мысль как отомстить низкому тирану. Я повернул лошадь и во весь дух помчался к горе. Здесь я остановился и стал караулить моего врага. Мне почему-то казалось, что он должен проехать тут. Предчувствия меня не обманули. Вскоре я увидел отряд всадников, отправлявшихся из укрепления на рекогносцировку. Вслед за ними показался и сам Югурта. Пропустив отряд, я пустил коня в карьер и поскакал прямо к злодею. Благодаря моей нумидийской одежде и головному убору, солдаты ничего не заподозрили, приняв меня за посланного царем курьера.

Отчаяние удесятерило мои силы. Я сорвал Югурту с коня, швырнул его поперек на свою лошадь и поскакал. Напрасно весь отряд пустился за мной, напрасно тучи дротиков летели в меня, лошадь моя мчалась, словно ветер пустыни. Мой враг, стиснутый железной рукой, кричал, молил, плакал — напрасно. Я был глух ко всему и крепко держал его.

Так скакали мы всю ночь, ни на минуту не останавливаясь. Чувство мести и звездное небо указывали мне путь. Наконец, я добрался до римского лагеря. Представившись как гость Тито Вецио, я был принят с почетом. Но я был одержим лишь одной мыслью и успокоился только тогда, когда Югурту посадили под стражу. Я надеялся, что римское правосудие, хотя бы под пыткой, вынудит его признаться во всех преступлениях и открыть имена сообщников. Напрасная надежда! На следующее утро было объявлено, что пленник исчез.

Квестор Сулла, казалось, был крайне возмущен этим бегством и без всякого суда приказал убить часового солдата. Гораздо благоразумнее было бы сперва допросить его, но Сулла не любил тянуть, и когда появлялась возможность кого-либо казнить, никогда не беспокоился ни об уликах, ни о свидетелях. Вскоре все было забыто. Что же касается меня, то соображения безопасности, жажда мщения, благодарность и дружба — все это влекло меня в римский лагерь, который стал моим вторым домом. Я был поставлен во главе отряда нумидийских всадников Рима. Югурта неоднократно в испуге бежал от нас. Горе ему, если бы он тогда попался в мои руки.

Наконец, как ты знаешь, Сулла, к которому тянулись нити всех лагерных интриг, успел захватить Югурту благодаря измене Бокха, и теперь тиран ожидает заслуженной казни. Но Рим, окончательно освободивший Африку от самого жестокого и кровожадного зверя, к несчастью сам порождает зверей не менее опасных, чем Югурта. Мне это хорошо известно. Ты, конечно, понял кто был тем самым беглым легионером из римского лагеря.

— Макеро! Я об этом догадывался и уверяю тебя, что ему не поздоровится, когда он узнает как умеет обращаться с ножом рудиарий.