Чудо, случившееся сегодня, надо было ещё обдумать. Свершилось то, о чём мы вслух даже и мечтать боялись. Только молча. Только про себя.

Тихон что-то набрасывал в блокноте. Похоже, это был портрет. Неужели рисует своего деда? Он не мог его помнить. Или мог? Перед отъездом мы обошли дом, надеясь найти фотографии или письма. Увы: если что-то и было, за десять с лишним лет случайные гости успели всё растащить или уничтожить.

С собой мы ничего не взяли. Но Тихон заколотил досками окна. Было чувство, что мы уезжаем, бросив мучительно умирающего родственника. Лучше бы он умер у нас на руках! У меня было сильное желание поступить, как жители Аркаима: сжечь дом. На короткое время из него изгнана нежить, но ещё много лет ему предстоит умирать в одиночестве. Стало понятно, почему сжигали дома аркаимцы: так сжигают в конце зимы чучело Масленицы. Душу, живущую в этой форме, надо отпустить на свободу. Так могли поступать только люди, убеждённые, что жизнь не заканчивается со смертью тела. Мы же, и усердно молясь, делаем вид, будто смерти нет, мира мёртвых не существует. И стоя на его пороге, оборачиваемся назад, тянем руки к врачам, вместо того чтобы тянуться к Богу.

В избе, где умирал человек, распахивали двери и окна: лети! Если смерть была тяжёлой, снимали крышу: свободен! Человек мог умирать в постели, но можно было лечь на пол, на солому — так тело ближе к земле, так она заберёт его быстрее. На подоконнике для умирающего — вода. Он знает: как только душа его покинет тело, она взлетит на подоконник, омоется в воде. И ещё сорок дней может возвращаться душа в родной дам, подниматься и выходить по рушнику, вывешенному в окне, подкрепляться медовой водой, что стоит на божнице или на подоконнике. Прилетают души предков и в дни, когда печётся хлеб, в дни больших праздников, — тут для них первый блин. Садятся души на рушники или на божницу между иконами (потому иконы не ставят плотно другу к другу) и смотрят на своих потомков, готовые посодействовать и нужную минуту.

Красный угол — главный в доме. Самые ценные предметы помещали в нём, в божнице: иконы, свечи, за иконами — четверговая соль[15], маленькие шкатулки-коробочки со сбережениями. Долгое время вместе с христианскими символами в красном углу находились и предметы с более древней символикой. Например, паучок, сделанный из соломы и бумаги. Его подвешивали в начале весны, приговаривая: «Солнышко, вёдрышко». Паук был тесно связан с солнцем, не зря его второе название — круг. На Севере и сейчас не редкость другой символ солнца: голубок — щепная птица. Ставили в красный угол последний сжатый сноп и троицкую берёзку.

Что есть в моём даме такого, с чем я ни за что не расстанусь? Пожалуй, то, что сейчас заброшено на антресоли. Среди этого богатства самое ценное — старинное бабушкино полотенце. Такими полотенцами украшалась божница. Ничего общего, кроме названия, эти полотенца с современными не имеют. Были они шириной 39–42 сантиметра, а длиной… до пяти метров. Руки и лицо ими никто не вытирал, для этого у рукомойника висели специальные тряпки — рукотёрки, утирки — коротенькие и не так ярко расшитые. Полотенцами же убирали избу по большим праздникам. Вроде бы никакой практической пользы, но в жизни наших бабушек рушник был едва ли не главным предметом. Полотенце — от слова «полотно» (льняная материя). Другое название полотенца — рушник — от слова «рушить», т. е. отрывать от полотна часть. На Украине говорят: «Хата без рушника, что семья без детей». Что же скрывалось в куске полотна? На полотенцах хозяйка вышивала символы, которые можно было читать как книгу. Для разных случаев были свои полотенца: для свадьбы, для похорон, на рождение ребёнка и крестины, для икон. В праздники ими украшали дверные проёмы и окна, привязывали к деревьям и на могильный крест, скрепляли руки молодожёнам и стелили под ноги, подавали на рушнике хлеб-соль. Голову невесты покрывали полотенцем от нечистой силы (отсюда и фата). Девушка на выданье должна была подготовить к свадьбе не меньше ста полотенец. На второй день после свадьбы молодуха развешивала их поверх рушников свекрови, чтобы все могли оценить её работу. Во время похорон полотенцем завешивали зеркала. Малейшее движение вывешенного за окном полотенца означало присутствие души в доме. Через сорок дней после кончины полотенце встряхивали за околицей, отправляя душу из этого мира в иной.

Вышивка на полотенце — всё равно что план, по которому должно строиться событие. Само полотно — чистая белая дорога. По краям — символы счастья, плодородия, богатства. На главном рушнике, который передавался по наследству, — древние мифы, то, как представляли славяне мир. Рушник был летописью, паспортом рода, семьи. Других предметов с древними символами в нашей семье не сохранилось. А ведь они были! Не только обрядовые вещи несли на себе сокровенные знаки — узоры покрывали лавки, двери, кадки, корзинки и коробки, ложки, горшки, скобкари, солонки, превращая утварь в оберег. Во многих селениях было принято расписывать печи, стены, даже потолки. Художники рисовали цветы, сказочных птиц, коней — всё, что нравилось людям, что казалось красивым и важным. Могли изобразить и… поезд с железнодорожником. С появлением дешёвых печатных листовок на стену, а также на внутреннюю часть крышки сундука стали помещать лубочные картинки, позже — иллюстрации из журналов. А с появлением фотографии в каждой избе появилась рама, в которую вставлялись снимки родных; они, как и иконы, часто украшались полотенцами.

Цветы украшали избу не только в виде орнамента — приносили живые цветы, полынь, крапиву, веточки вербы и берёзы, пихту и можжевельник. Летом пол засыпали богородской травой. Венки, известные теперь как атрибут католического Рождества, наши предки плели и летом — из трав, и зимой — из пихты и еловых веток, и вешали на двери и стены дома, хлева. Запах травы на какое-то время перебивал тяжёлые запахи домашних животных, хотя делалось это не для освежения воздуха, а всё с той же целью: обеспечить защиту.

Какой запах самый вкусный? Ночная фиалка? Чабрец? Пожалуй, нет. Совсем по-особому, празднично пахнет свежий хлеб. Где-то читала, что в тот момент, когда хозяйка доставала из печи хлеб, приоткрывалось окно, чтобы запах попал и в «чужой мир». Хлеб бережно укрывали рушником. Человек, которому не довелось попробовать корочку вынутого из печи каравая, навряд ли поймёт, почему наши предки так трепетно относились к хлебу: оброненную крошку поднимали с пола и целовали, не оставляли воткнутым в хлеб нож, не переворачивали ковригу «лицом» вниз. Ничего вкуснее и душистее свежего хлеба на свете просто не бывает. Возвращаясь с похорон, можно было вернуть себе силы, заглянув в печь или в квашню с тестом. Запах свежего хлеба изгонял Смерть. Хлебню (хлебницу), в которой хранился хлеб на день, ставили на лавку под иконы. Хлеб, протянутый врагу, означал перемирие. Хлеб мог обеспечить мир и с невидимыми силами. Когда рубили дерево для дома, рядом с ним клали кусочек хлеба, чтобы душа дерева полакомилась и рассталась со своим жилищем без страданий. Кусочек хлеба оставляли на лугу и перед сбором лекарственных трав. Хлеб — лучшее, что боги могли подарить человеку и что он мог пожертвовать богам и предкам.

Отдохнуть мы остановились, не доезжая Новосибирска. Пирожковая была чистой и солнечной. Я достала ноут — вдруг заработает вай-фай и можно будет найти интересующую меня информацию. Не хотелось лишний раз беспокоить тётушку: она всё ещё молчала и дышала тяжело, как после марафона.

— Вечером будем дома, — сказала я, чтобы её подбодрить.

— У бабушки, у бабушки, — мурлыкала Младшая.

— Хочется побывать в старом дедовом доме. Там сейчас кто? — спросила я тётушку. Та пожала плечами.

— Я его видела! — вдруг завопила Младшая, заглянув в блокнот Тихона, — он заканчивал портрет старика. — Это тот, кто сидел на пороге, а потом зашёл в твою комнату! Это домовой!