Верно он очень обрадовался такой нечаянной находке?
На другой день поутру он — удавился" (стр. 153–154).
Очерк Погодина близок к рассказам Даля и предсказывает уже "физиологические очерки" натуральной школы. В нем рассыпано много бытовых подробностей, частью сохраненных у Некрасова. Стиль его гораздо проще, нежели нарочито вульгаризованный стиль некрасовской пьесы. Любопытна одна подробность. Некрасовский купец забывает в санях серебро, и эта деталь подчеркнута автором:
Здесь Некрасов исправляет одну не совсем оправданную в бытовом отношении деталь у Погодина. Погодинский купец забывает в санях ассигнации, "новенькие, с иголочки", — а ассигнации могли быть найдены "по приметам". Эта деталь характерна для разницы между ранним, робким «натурализмом» Погодина и острым интересом Некрасова к бытовым деталям.
ТЮТЧЕВ И ГЕЙНЕ[35]
В истории литературы еще недостаточно разграничены две области исследования: исследование генезиса и исследование традиций литературных явлений; эти области, одновременно касающиеся вопроса о связи явлений, противоположны как по критериям, так и по ценности их относительно друг друга.
Генезис литературного явления лежит в случайной области переходов из языка в язык, из литературы в литературу, тогда как область традиций закономерна и сомкнута кругом национальной литературы. Таким образом, если генетически стих Ломоносова, например, восходит к немецким образцам, то он одновременно продолжает известные метрические тенденции русского стиха, что и доказывается в данном случае самою жизненностью явления. Построение генетической истории литературы невозможно; но установка генезиса имеет свою, негативную, ценность: при ней лишний раз выясняется своеобразие словесного искусства, основанное на необычайной сложности и неэлементарности его материала — слова.
Слово в стихе — это прежде всего определенное звучанием (внешним знаком) значение; но это значение определяется еще в значительной степени и подержанностью материала: слово берется не само по себе, а как член знакомого ряда, известным образом окрашенного, как лексический элемент; с этой точки зрения между словами изнуренный и изнурённый, как стиховыми элементами, нет ничего общего.
Это решает вопрос об иностранных «традициях», "влияниях" и т. д. в литературе: здесь идет речь не об явлениях, историческое продолжение или окончание которых представляет данное явление, а об явлениях, послуживших поводом для него. Одно и то же явление может генетически восходить к известному иностранному образцу и в то же самое время быть развитием определенной традиции национальной литературы, чуждой и даже враждебной этому образцу.
Анализ тютчевского искусства приводит к заключению, что Тютчев является канонизатором архаической ветви русской лирики, восходящей к Ломоносову и Державину. Он — звено, связывающее «витийственную» одическую лирику XVIII века с лирикой символистов. Отправляясь от державинской лексики, он значительно смягчает архаические контуры торжественной и философской оды, сливая их с некоторыми элементами стиля Жуковского.
При этих традициях Тютчева становится особенно интересным столкновение его искусства с искусством Гейне 20-х годов — канонизатора художественной немецкой песни.
Первая дата этого столкновения относится к первому периоду Тютчева: в 1827 г. в "Северной лире" появляется его перевод из Гейне ("С чужой стороны" — "На севере мрачном…"). Большая часть остальных его переводов из Гейне падает также на конец 20-х — начало 30-х годов.
Личное общение поэтов (Мюнхен, весна — лето 1828 г.) (Об этом см. письма Гейне от 1 апреля 1828 г. Фарнгагену (Heinrich Heines Briefwechsel. Hrsg. von Fridrich Hirth. Bd. I. Munchen und Berlin. 1914, S. 507–509); от l октября 1828 г. к Тютчеву (ib., S, 529–531); от 11 июня 1830 г. к Фарнгагену (ib., S. 627); от конца 1832 г. к Гиллеру (Heines Briefe. Hrsg. von H. Daffis, Bd. II. Berlin, 1906, S. 16) и Ad. Stahr. Zwei Monate in Paris. Oldenburg, 1851, S. 338. Также: G. Karpeles. H. Heine. Aus seinem Leben und seiner Zeit. Leipzig, 1899, S. 114–115.) дает нам повод к установке двух фактов. Гейне в своей мюнхенской статье (1828) о "Немецкой литературе" Вольфганга Менцеля передает, по-видимому, один из образцов «тютчевианы»[36]; говоря о молодом и старом Гете, Гейне замечает: "Очень метко сравнил один остроумный иностранец нашего Гете со старым разбойничьим атаманом, который отказался от ремесла, ведет честную обывательскую жизнь среди уважаемых лиц провинциального городка, старается исполнять до мельчайших подробностей все филистерские добродетели и приходит в мучительное смущение, если случайно с ним встречается какой-нибудь беспутный парень из Калабрийских лесов и хочет напомнить старые товарищеские отношения" (H. Heines samtliche Werke. Hrsg. von Prof. E. Elster, Bd. VII. Leipzig und Wien, 1890, S. 256; Г. Гейне. Полн. собр. соч., т. IV. СПб., изд. А. Ф. Маркса, 1904, стр. 462[37]).
"Тютчевиана" — любопытное явление, подчеркивающее сверхличность, невольность искусства: комический род по многим причинам остался чужд архаическому течению лирики, к которому примыкал Тютчев; его эпиграммы при лапидарности и меткости лишены комического элемента, которым богаты эпиграммы Пушкина; таким образом, рядом с высоким литературным творчеством у Тютчева сосуществовало комическое устное, не нашедшее себе литературного выражения; комический стиль Тютчева восходит к французскому каламбуру и старинному анекдоту, причем в последнем случае (к которому относится и приведенный пример) главную роль играет не словесное выражение, а мимика и жест. С остротой, приведенной у Гейне (Острота приведена у Гейне непосредственно после «тютчевской» фразы: "Произведения Гете <…> которые будут жить еще тогда, когда немецкий язык давно уже будет мертв <…>"), сходна следующая тютчевская: "Некто очень светский был по службе своей близок к министру, далеко не светскому. Вследствие положения своего обязан он был являться иногда на обеды и вечеринки его. "Что же он там делает?" — спрашивают Ф. И. Тютчева. "Ведет себя очень прилично, — отвечает он, — как маркиз-помещик в старых французских оперетках, когда случается попасть ему на деревенский праздник, он ко всем благоприветлив, каждому скажет любезное ласковое слово, а там при первом удобном случае сделает пируэт и исчезнет" (Ф. И. Тютчев. Полн. собр. соч. СПб., [1912], стр. 601).
Вторым фактом является загадочное для всех исследователей Гейне место в XXX главе III части "Путевых картин" ("Италия. I"), написанной непосредственно после Мюнхена, отчасти по мюнхенским записям, в котором Гейне говорит рядом с Наполеоном о России: "<…> при постоянной странной смене лозунгов и представителей в великой борьбе, обстоятельства сложились так, что самый пламенный друг революции видит спасение мира только в победе России и принужден смотреть на императора Николая как на гонфалоньера свободы"[38] <…> "Россия — демократическое государство, я назвал бы его даже государством христианским, если бы хотел применить это часто злоупотребляемое слово в его отраднейшем, самом космополитическом смысле, потому что русские, уже благодаря объему их государства, свободны от узкосердечия языческого национального чувства" и т. д. (H. Heines samtliche Werke, Bd. III, S. 277–280; Г. Гейне. Полн. собр. соч., т. I, стр. 319, 321 3.)
В этом, приводящем в удивление Штродтмана, Гирта и др., построении Гейне, по-видимому, претворил тютчевскую схему России по закону своего творчества в поэтически оправданное слияние противоречий[39].
35
ТЮТЧЕВ И ГЕЙНЕ
Впервые — "Книга и революция", 1922, № 4, стр. 13–16. С незначительными изменениями вошло в АиН, где датировано: 1921. Печатается по тексту АиН.
Статья представляет собой извлечение из незаконченной монографии "Тютчев и Гейне" (см. раздел «Приложения» в наст. изд.), над которой Тынянов работал в 1917–1920 гг.
На обороте последней страницы рукописи 1-й главы монографии набросан следующий план:
"1. Генезис и традиция. 2. Историческая справка: выборка — тютчевиана, "Neuer Fruhling; Наполеон и Россия (Тютчев — "Напол[еон"]; Гейне, Итал[ьянское] путеш[ествие]"), внизу о ст[атье] "Россия и Германия". Стихотворение] "Из края в край". 3. Традиции Тютчева и трад[иции] Гейне. 4. Доказательство] на переводах и "влияниях"" (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 56, л. 16 об.).
Как нетрудно заметить, это — почти точный план статьи, опубликованной в "Книге и революции". Статья была уже готова к лету 1921 г.: так датировано авторское предисловие к "Методике русского лирического стиха" Б. М. Эйхенбаума, в которой имеется ссылка на "приготовленную к печати работу Ю. Н. Тынянова "Тютчев и Гейне"" (стр. 77 издания 1922 г.; в ЭП, стр. 395, составители отредактировали эту ссылку, исключив из нее указание на знакомство автора с работой Тынянова в рукописи). Около того же времени Тынянов сопоставляет Гейне с другим русским поэтом — Блоком (см. статью "Блок и Гейне" в сб.: Об Александре Блоке. Пб., 1921; доклад на эту тему был прочитан им 9 октября 1921 г. в Обществе изучения художественной словесности при ГИИИ — ЗМ, стр. 221) — сопоставление, к которому он позднее утратил интерес (см. критическую автооценку в предисловии к АиН — стр. 396 наст. изд.); к 1921–1923 гг. относятся и усиленные занятия вопросом о месте Тютчева в истории русской поэзии (см. прим. к статье "Вопрос о Тютчеве" и монографии).
В монографии "Тютчев и Гейне" большое место занимали собственно историко-литературные и биографические задачи, тогда как одноименная статья носит преимущественно теоретический характер и нацелена на освещение некоторой общей проблемы. Эта проблема, узловая для опоязовского подхода к истории литературы, заключалась в том, чтобы в массе разнородного и «движущегося» историко-литературного материала выделить, с одной стороны, область явлений закономерных, с другой — незакономерных, случайных, составляющих фон, среду, внутри которой происходит некоторым образом упорядоченное историческое движение. Последнее понималось как специфическая динамика искусства, совершающаяся под действием имманентных факторов (см.: Б. Эйхенбаум. Литература. Л., 1927, стр. 145–146, 282–286). Явления первого типа ("традиция" по Тынянову, позднее он подчинил это понятие более общей категории литературной эволюции) подлежат теоретическому изучению, которое и позволит построить научную историю литературы. Явления второго типа ("генезис") — сфера вспомогательной документалистики (хронология, биография, регистрация заимствований, в том числе из иноязычных литератур, влияний и т. п.) либо соседних наук (социология, психология). Статья Тынянова — яркий пример методологических поисков в этом направлении, продолженных в ряде его работ 20-х годов — ""Аргивяне", неизданная трагедия Кюхельбекера", "Литературный факт", "О литературной эволюции" (см. прим. 1 к этой работе). В то же время в статье уже нашли применение некоторые положения из области стиховой семантики, позднее развитые в ПСЯ.
Факты в конспективном описании Тынянова, где следует особо отметить впервые сделанное указание на зависимость от Гейне стихотворения Тютчева "Из края в край…", прочно вошли в научный оборот. Ср.: Е. Казанович. Из мюнхенских встреч Ф. И. Тютчева (1840-е гг.) — "Урания. Тютчевский альманах". Л., 1928, стр. 130; D. Cizevskij. Literarische Lesefuchte. 4. Tjutcevs "Из края в край". — "Zeitschrift fur slavische Philologie", Bd. VIII, Doppelheft 1–2, 1931, S. 51; O. Stremooukhoff. La poesie et l'ideologie de Tiouttchev. Paris, 1937; A. Kerndl. Studien uber Heine in Rusland. II. Heine und Tutcev. — "Zeitschrift fur slavische Philologie", Bd. XXIV, H. 2, 1956, S. 327–328. К. Пигарев. Жизнь и творчество Тютчева. M., 1962, стр. 59–62; см. также ранние его работы: «Звенья», тт. II, III–IV; Е. Рубинова. О значении переводов Тютчева из Гейне. — Уч. зап. Казахского ун-та им. Кирова, т. XXXIV, вып. 3, 1958; Я. И. Гордон. Гейне в России (1830-е 1860-е годы). Душанбе, 1973, стр. 62–68; М. П. Алексеев. "Дневной месяц" у Тютчева и Лонгфелло. — В кн.: Поэтика и стилистика русской литературы. Памяти акад. В. В. Виноградова. Л., 1971, стр. 156–157. См. еще прим. 39.
36
Так, употребляя выражение П. А. Вяземского ("Русский архив", 1873, стлб. 1994), называли дошедшие в воспоминаниях и пересказах современников остроты, mots Тютчева. См.: Тютчевиана. Эпиграммы, афоризмы и остроты Ф. И. Тютчева. Предисл. Г. Чулкова. М., 1922.
37
Перевод цитаты из Гейне не совпадает с текстом собрания сочинений, на которое ссылается Тынянов, и, по-видимому, принадлежит ему самому. То же относится к цитате, приведенной в следующей авторской сноске.
38
В этой цитате Тынянов восстановил слова "и принужден смотреть на императора Николая как на гонфалоньера свободы", опущенные в указанном им русском издании Гейне, как и в прочих русских изданиях поэта. Впервые полностью на русском языке это место было воспроизведено в изд.: Г. Гейне. Собр. соч. под ред. А. Блока, т. VI. Пг., 1922, стр. 86; до этого в русском переводе оно только цитировалось — в кн.: Г. Брандес. Л. Берне и Гейне. СПб., 1899, стр. 96 (см. также другие изд. этой работы).
39
Ср. в статье Чулкова "Тютчев и Гейне" (независимой от штудий Тынянова) о той же главе "Путевых картин": "Мысли этой статьи как будто продиктованы Тютчевым. Они совершенно неожиданны в устах немца, ибо едва ли у Гейне могло сложиться самостоятельно такое определенное мнение о загадочной России <…> Мнение, парадоксальное в устах Гейне, совершенно естественно в устах Тютчева. И странно было бы предположить обратное влияние" ("Искусство", 1923, № 1, стр. 363–364). К этому месту автор дал следующее примечание: "Статья эта была ужо написана, когда Ю. Н. Тынянов любезно прислал мне свою статью "Тютчев и Гейне" в гранках а (не знаю, для какого издания предназначенную). В этой статье Ю. Н. Тынянов также отмечает возможную зависимость Гейне от Тютчева в его тогдашних суждениях о России. Автор статьи делает любопытные сопоставления стихов Гейне и Тютчева в плане формальном". В упоминавшейся уже блокнотной записи, сделанной в 1927 или 1928 г., возможно в связи с подготовкой АиН, Тынянов подтвердил свою точку зрения: "По поводу указанного мною <…> политического влияния тютчевских бесед на Гейне мюнхенского периода вряд ли может быть сомнение". К. В. Пигарев считает, что рассуждения Гейне соответствуют тютчевским мыслям, "высказанным значительно позднее" (К. Пигарев. Жизнь и творчество Тютчева, стр. 61). Ф. Гирт, напротив, высказывал предположение, что отразившаяся у Гейне тютчевская оценка России как "прибежища свободы" связана с тем, что Тютчев уехал из России в 1822 г. и во многом жил еще представлениями о "днях Александровых" (Н. Heine. Briefe, Bd. IV. Mainz, 1951, S. 186; точности ради надобно отметить, что в 1825 г. Тютчев несколько месяцев провел в России). Р. Лейн, как и Ф. Гирт, считает влияние Тютчева на Гейне в этом случае неоспоримым (R. С. Lane. Russia and the Revolution in Tutchev's Poetry: Some Poems of 1828–1830, - "The Slavonic and East European Review", 1973, v. LI. № 123, p. 217).
а Эти гранки сохранились и архиве Чулкова (ГБЛ, ф. Г. Чулкова). В одной из блокнотных записей Тынянов отметил, что гранки его статьи были посланы Чулкову "неизвестно кем" (АК).