— Пока ты скакал за оленем, я заглянул в твою комнату. Надо же посмотреть, как живет мой племянник. — Кейстут испытывающим взглядом посмотрел в глаза Ягайле. — Там мне попались интересные бумаги, с удовольствием прочитал их на досуге.
Кейстут приподнял один из свитков, лежавших на столе, и неторопливо развернул его. Ягайло побледнел и бессильно откинулся на спинку стула. Кейстут держал в руках ту самую грамоту, которую он составил на охоте в Давыдышках и скрепил своей подписью. Ягайло понял, что все пропало, глаза его налились злобой, лицо побагровело. Казалось, еще мгновение, и племянник бросится на дядю. Опасность почувствовал и Кейстут, рука его механически подняла колокольчик, и почти одновременно на пороге появились вооруженные воины.
— Жалко, что я не нашел этого выродка Войдыллу. — Со злобой промолвил Кейстут. — Ну, ничего, он еще попадет в мои руки. Бросьте в темницу этого подлеца. — Приказал князь вошедшим воинам, указывая рукой на Ягайло.
Через неделю возвратился из похода Витовт. Завидев сына, Кейстут поспешил ему навстречу.
— Сынок, как я рад твоему возвращению! Рассказывай, что там у тебя с поляками?
— Убрались обратно в Польшу. На этот раз обошлось без битвы. Несколько мелких стычек, дюжины две пленных, которых отпустили за выкуп — вот и вся война.
— А у меня тоже есть пленники, хоть и не воевал. Ты не поверишь, Витовт, кто сидит в темнице Виленского замка.
— Я уже знаю, отец. Только за что ты посадил под замок Скиргайло?
— Он тоже присутствовал при подписании договора в Давыдышках. Кроме того, несколько раз ездил по поручению Ягайлы в Пруссию и Ливонию. Я нашел черновые наброски договора, написанные рукой Скиргайло.
— И что ты собираешься с ними делать, отец?
— Вот об этом я и хотел с тобой посоветоваться. Если руководствоваться здравым смыслом, то их следует убить. Но тогда мы прослывем братоубийцами.
— Нельзя их убивать, — согласился Витовт, — ибо ни люди, ни совесть наша не простят нам, если прольем кровь моих братьев. Я думаю, отец, что Ягайло после такого разоблачения не посмеет больше строить козни против нас. Скорее всего, он останется до конца дней своих благодарным за то, что ему сохранили жизнь.
— Хорошо, сын, мы еще с тобой подумаем. Теперь уж спешить некуда — жало вырвано у змеи. — Сказал Кейстут и, помедлив немного, добавил. — Странные вещи творятся в этом мире: родной племянник хочет лишить меня жизни и трона, а чужеземец, который если рассудить, должен считаться врагом, спасает мне жизнь.
В мрачной темнице Виленского замка Ягайло давно уже потерял счет дням. День и ночь не имели никакой разницы в этой лишенной солнечного света квадратной норе. Лишь два тусклых светильника освещали мрак побуревших от сырости каменных стен. Ягайло несколько раз пытался заговорить с воинами, приносившими ему хлеб и воду, но те в ответ молчали, как немые. После нескольких недель заключения Ягайло уже был согласен принять смерть, лишь бы только выбраться из этого проклятого каменного мешка. И вот, наконец, дверь раскрылась, и воин, вместо того, чтобы поставить у порога, как обычно, пищу и опять исчезнуть, произнес короткое: — Выходи.
Ягайло перешагнул порог своей темницы и остановился в коридоре, привыкая к яркому свету. Воины его не торопили. Внезапно дверь соседней темницы отворилась, и оттуда в сопровождении стражника вышел Скиргайло. Его трудно было узнать: ранее удалой, всегда веселый Скиргайло превратился в сгорбленного, заросшего густой щетиной старика. Глаза братьев встретились, и Ягайло показалось, что брат посмотрел на него с упреком.
— Ну, пошли, пошли. Хватит глазеть друг на друга, — стражник подтолкнул Ягайлу к лестнице, ведущей наверх.
Обессилевшим братьям понадобилось немало труда, чтобы одолеть подъем по крутым ступеням и выбраться из мрачного подземелья. Несколько недель, проведенных в темнице, отнюдь не пошли им на пользу. Худые, бледные, точно мертвецы, восставшие из гробов, злополучные заговорщики предстали пред грозными очами Кейстута.
— Новое жилье вас сильно изменило. — Заметил Кейстут. — Быстро же с вас слетела спесь. Как теперь, отпала охота бунтовать?
— Прости нас, дядя, наваждение какое-то нашло. Сами не ведали, что творили. — Униженно-жалостливым голосом промолвил Ягайло.
— И в который раз, Ягайло, ты просишь у меня прощение? Или ты думаешь, я буду прощать бесконечно. Такие поступки, как ваш, нельзя оставлять безнаказанными. Простить можно человека, который случайно наступил на ногу или толкнул плечом. Ты же сам, племянник, отлично знаешь, что делают с людьми, которые заключают союз с врагами своего народа, замышляют лишить трона и убить законного государя.
— На все твоя воля, великий князь, — смиренно произнес Ягайло.
— Проклятые изменники, следовало бы вас повесить, но лишь память покойного Ольгерда и Витовт удерживают меня от этого шага. Благодарите Витовта, предатели, что упросил сохранить вам жизни.
Ягайло с братом облегченно вздохнули, поняв, что останутся живы. Кейстут же, тем временем, продолжал свою речь.
— Тебя, Ягайло, я лишаю права на великокняжеский трон, но оставляю в управление наследственные владения отца — Витебск и Крево. Я запрещаю тебе покидать вышеупомянутые земли без моего согласия. Скиргайлу, так как у него нет владений в Литве, я повелеваю выехать за пределы Великого княжества Литовского. Срок изгнания для тебя три года. За это время вдали от родины, я думаю, ты сможешь осмыслить свои поступки, и впредь будешь умнее. При несоблюдении этих условий, вы будете лишены жизни. Помните, я прощаю в последний раз. Если опять начнете строить козни, просьбы Витовта вас не спасут — моя милость не может быть бесконечной к врагам.
— Благодарим тебя, справедливый князь. — Бросились в ноги Кейстуту братья.
— Ступайте вон, у вас мало времени для того, чтобы собраться в путь. Завтра я не должен видеть ваши облезлые рожи в Вильно.
Вечером того же дня к Кейстуту зашла княгиня Ульяна.
— Ты отправляешь в изгнание моих сыновей. — Сказала она. — А куда прикажешь деваться мне?
— Ты вольна жить, где хочешь.
— В таком случае, я уеду вместе с Ягайло.
Лишь когда утром следующего дня доложили, что Ягайло, Скиргайло и их мать покинули столицу, Кейстут облегченно вздохнул. Чтобы Ягайло вел себя в Витебске как подобает верному вассалу, Кейстут возвратил в соседний Полоцк князя Андрея Ольгердовича. Многолетняя вражда этих братьев, по замыслу великого князя, будет теперь сковывать их, и держать в повиновении обоих.
Разобравшись, наконец, со своими племянниками и став единовластным правителем Великого княжества Литовского, Кейстут получил возможность заняться внешними соседями своего государства.
По-прежнему, несмотря на многочисленные договоры о мире и дружбе, врагом Литвы номер один оставался Тевтонский орден. Зимой 1381 года Кейстут организовал большой поход в Пруссию. Литовцы одержали много славных побед, разрушили несколько крепостей и захватили около пятисот пленных. В апреле 1382 года Кейстут вновь осадил немецкий пограничный замок Бейербург, но взять его не смог. После неудачной осады жаркие схватки на литовско-прусском пограничье немного поутихли.
В борьбе с врагами Кейстут опирался на своего нового союзника Дмитрия Ивановича московского, с которым у него завязались дружеские отношения. Кроме Тевтонского ордена, у Литвы и Москвы был еще один общий враг — молодой золотоордынский хан Тохтамыш. Союзники начали готовиться к совместному походу против Золотой Орды. Нужно было обезопасить свои южные границы, а в случае успеха и расширить владения за счет обширных территорий наследников Чингисхана.
Тохтамыш тоже не дремал. Опасный для него союз, как ни старались Дмитрий с Кейстутом держать в тайне, не укрылся от шпионов татарского владыки. И он решил опередить своих соседей.
Мятеж Корибута
Изгнанный из Вильна Ягайло выбрал своей резиденцией построенный еще отцом неприступный Кревский замок. От пребывания в более крупном и оживленном Витебске он отказался, дабы не находиться вблизи ненавистного брата Андрея Полоцкого. В тихом замке, окруженные немногочисленной челядью, Ягайло с матерью целыми днями скучали по шумному и пышному Виленскому двору. Ягайло, низведенный до положения обычного удельного князя, печалился об огромных утратах, ранимую душу княгини Ульяны больно жгли нанесенные Кейстутом оскорбления, но на первых порах мать с сыном жили мирно и целиком отдавали себя оставленным им в управление землям.