— Стив поднес к губам бокал, поколебался и допил залпом. Закрыл глаза, улыбнулся. — Бросил, — повторил он. — Отыгрался. Завязал. — Хихикнув, Дельмарио встал и снова направился к бару.

— А я — играю, — веско произнес Банниш. — Я стал мастером.

Дельмарио споткнулся, застыл на месте и, медленно обернувшись, метнул на хозяина такой откровенно презрительный, злобный взгляд, что, казалось, если бы мог — убил бы. Питер заметил, как задрожали его руки.

— Что ж, я рад за тебя, Брюс, — сказал Э.К.Стюарт, вставая. Он хмуро одернул жилет. — Будь счастлив, радуйся жизни, наслаждайся, ради Бога, своим мастерством, своими деньгами и своим Баннишлендом. Позвольте откланяться.

— Как, уже? — огорчился Банниш. — Так скоро? У тебя неотложные дела?

— Банниш. — Экс остановился перед ним, посмотрел в упор. — Если тебе нравится играть в свои игры — играй. Со Стивом, с Питером, с кем угодно. Меня все это не занимает. Ты для меня по-прежнему пустое место, а посему я предпочитаю заниматься своими делами, а не торчать здесь, наблюдая, как ты выдавливаешь десятилетний гной. Я доступно выразился?

— Вполне, — ответил Банниш.

— Вот и отлично. — Экс обратился к остальным. — Рад был с вами познакомиться, Кэти. Жаль только, обстановка не слишком способствовала общению. Питер и Стив, если кто-нибудь из вас в ближайшем будущем окажется в Нью-Йорке, — милости прошу в гости. В справочнике есть мой телефон.

— Экс, а может быть… — начал было Питер, уже зная, что все бесполезно. Экс и раньше отличался упрямством.

— До встречи, — перебил Стюарт своего бывшего капитана и не мешкая зашагал к лифту.

Все молча проводили его глазами, подождали, пока створки дверей сомкнутся, а потом Банниш загадочно улыбнулся.

— Ничего, вернется.

— Навряд ли, — отозвался Питер.

Продолжая улыбаться, Банниш поднялся с места. Две глубокие ямочки заиграли на его круглых щеках.

— Вернется, Нортен, вернется. Теперь моя очередь отыгрываться. Скоро Экс поймет.

— Что? — очнулся Дельмарио.

— Не волнуйся, ты тоже скоро поймешь. А пока прошу прощения — пора приниматься за стряпню. Все наверняка изрядно проголодались. Я, знаете ли, отпустил прислугу и сегодня готовлю сам, так что обедать будем в узком кругу, наслаждаясь обществом старых друзей. — Брюс взглянул на массивные швейцарские золотые часы. — Соберемся в столовой, скажем, через часок. К тому времени все будет готово, тогда и поболтаем вволю. О жизни, о шахматах… — И, все так же лучась улыбкой, вышел.

У Кэти блестели глаза.

— Знаешь, все это гораздо занятнее, чем я думала, — сказала она Питеру, когда хозяин удалился. — Такое чувство, словно я перенеслась в пьесу Гарольда Пинтера.

— К…кто такой? — полюбопытствовал Дельмарио, вольготно разваливаясь в кресле. Питер пропустил его вопрос мимо ушей. — А мне все это не нравится. Какие, к черту, розыгрыши? Что он задумал?

Ответ не заставил долго себя ждать. Не успела Кэти смешать второй мартини, как снова загудел лифт. Они повернулись, и в комнату ступил сумрачный Экс.

— Где Банниш? — требовательно спросил он.

— Отправился на кухню, — сказал Питер. — А в чем дело? Он намекал на какой-то розыгрыш…

— Ворота гаража не открываются, — сообщил Стюарт. — Машину не вывести, а без нее здесь делать нечего. До ближайшего жилья, должно быть, не меньше полусотни миль.

— А… вот я сейчас пойду и протараню их своей «букашкой», — расхрабрился Дельмарио. — То-то будет кино!

— Не валяй дурака, — осадил его Экс. — Их только танком прошибешь. — Он хмуро потеребил ус. — Проще выбить спесь из этого индюка. Где тут его чертова кухня?

Питер вздохнул.

— Не знаю. И не связывайся ты с ним, Экс. Я бы не стал. Судя по всему, он с превеликим наслаждением упек бы тебя за решетку. А оскорбление действием — лучшего повода не придумаешь.

— Позвоните в полицию, — предложила Кэти.

Питер обвел помещение взглядом.

— Мне с самого начала что-то показалось странным. А сейчас ты сказала, и я понял: здесь нет телефона. — Все промолчали, переваривая открытие. — И в наших комнатах тоже нет. А у вас?

— Точно! — удивился Стив Дельмарио. — Питер, ты — голова!

— Похоже, нам мат, — проговорил Экс, опустившись на край кресла.

— Верно, — согласился Питер. — Банниш играет с нами в какую-то игру. Шутки шутит.

— Хм! Ты предлагаешь посмеяться вместе?

Питер пожал плечами.

— Пока поедим, а там, глядишь, и выясним, за каким дьяволом мы ему понадобились.

— Э-э, нар…род… — пьяно вмешался Стив. — Надо обставить его, вот что!

Экс недоуменно воззрился на старого друга.

— Что ты несешь?

Дельмарио хитро ухмыльнулся и приложился к бокалу.

— Питер вот говорит, что Банни и…якобы затеял с нами игру, пр…ально? Ну и все путем. Сыграем и поставим нахала на место. — Он прыснул в кулак. — Черт возьми, ребята, это ж Фанни-Банни. Какая разница, во что с ним играть! Может, он и мастер, только, провалиться мне, найдет способ продуть даже в выигрышном эндшпиле. Да вы чего, з…забыли? Решающие партии Банни всегда, абсолютно всегда проигрывал. И эту тоже проиграет.

— Посмотрим, — пробормотал Питер. — Посмотрим.

Захватив с собой вторую бутылку «Хайнекена», он уселся на скамеечке в «патио» и, попивая пиво, наблюдал за Кэти, которая принимала горячую ванну.

— Неземное блаженство, — мурлыкала Кэти, нежась в благоухающей пене.

— Я воспаряю к недосягаемым высотам чувственности. Прыгай ко мне.

— Спасибо, не тянет.

— Ты должен купить мне такую же, дорогой.

— Хорошо, но поставим в гостиной. Соседи снизу будут страшно рады.

Глотнув из бутылки, Питер покачал головой.

— О чем задумался, милый?

Он насупился.

— О шахматах.

— Ах! Не может быть.

— Хочешь — верь, хочешь — нет.

— Поделись же сокровенным.

— Жизнь во многом схожа с шахматами, — изрек Питер.

— В самом деле? — Кэти засмеялась. — А я как-то не замечала.

Питер не поддался на провокацию.

— Суть сходства — в свободе выбора. Предпринимая какой-либо шаг на жизненном пути или делая очередной ход в шахматной партии, человек делает выбор, который приведет к тому или иному продолжению. Это точка ветвления. А сделаешь этот шаг или ход — и оказываешься перед новой развилкой. И только значительно позже видишь, что выбранный вариант совсем не так хорош, как казалось. Иногда и вовсе проигрышный, но выясняется это только под конец.

— Надеюсь, ты повторишь свою речь, когда я вылезу, — проворковала Кэти. — Необходимо записать ее для потомства.

— В универе казалось, что впереди столько дорог, столько, как сказал бы Стив, вариаций функционала под названием «жизнь»… Я, конечно, понимал, что каждому дано прожить лишь одну из всех воображаемых линий, но в те годы любой путь, любое продолжение этой «партии» представлялось теоретически возможным. То я мечтал стать романистом, то знаменитым вашингтонским журналистом, потом уж не знаю — политиком, профессором, да мало ли кем. Мои мечты жили во мне, а я в них. Воображал, как добьюсь богатства, встречусь с невероятными красавицами, займусь массой интересных вещей и буду жить во множестве райских уголков… Разумеется, большинство моих грез в действительности исключали друг друга, но, пока ни одна из них не реализовалась, я в каком-то смысле обладал всем миром. В точности как за доской перед началом партии: вот они перед тобой — сицилианская защита, французская или, скажем, защита Лопеса — все мыслимое разнообразие вариантов, сосуществующих в мозгу, пока не сделаны первые ходы. Конечная цель — всегда победа, независимо от выбранного дебюта, но путь к ней не единственный… — Он отхлебнул еще. — Но вот часы пущены, число вариантов сокращается с каждым ходом, простора для воображения все меньше, и наконец остается то, что есть — позиция, созданная наполовину тобой, наполовину противником. А противник этот — судьба. Хорошо ли ты сыграл или проглядел свой шанс и угодил в ловушку — расстановку фигур уже не изменить. Ходы не возвращаются.