— Очередь на членство громадная, несколько сотен человек, — вещал водитель с таким видом, словно все это принадлежало ему. — В том числе половина Бирмингема.

Гладкая, как шелк, подъездная дорога шла между все более низкими стенами, которые вскоре сменились столбиками, соединенными цепью.

— Очень аккуратно, — заметил Хью, чувствуя, что пора и ему подать голос.

— Еще бы! — откликнулся шофер только что не благоговейно. — Говорю вам, мистер Хантер, это последний писк!

Перед зданием клуба (низким и протяженным строением со сплошной верандой, к которому так и просились прерии Техаса) в лихорадочном возбуждении переминались председатель и другие официальные лица. Чемпион, которому полагалось перерезать ленточку, ухитрился подхватить сальмонеллу, и выяснилось это буквально в последний момент. Попытка найти ему замену ни к чему не привела — никто не мог освободиться так спешно (в смысле никто, о ком стоило упоминать). Церемония была под угрозой. При виде Хью все бросились к нему, в буквальном смысле хватая за лацканы и пытаясь перекричать друг друга.

— Что же делать, мистер Хантер?! Что делать?

— Ну, наверное, придется обойтись только мной.

— Однако, мистер Хантер… — забормотал председатель, — это, знаете ли, как-то…

— Или это, или вообще никакой церемонии, — пожал плечами Хью. — Выбирайте. Не понимаю, что вас беспокоит? Я вот сроду не играл в гольф, и то не беспокоюсь, а знаете почему? Потому что за тридцать лет своей карьеры привык ко всему. — Он приветливо помахал ребятам с телевидения. — Эй, вы там, с добрым утром!

Оператор, которому уже приходилось с ним работать, помахал в ответ. Официальные лица переглянулись.

— Долго вы еще собираетесь мяться? — поощрил Хью. — У вас всего полчаса до первого матча. Да не бойтесь вы, ради Бога, все пройдет в лучшем виде! Клянусь, этот клуб будет открыт так, как не открывался ни один клуб в мире. Что скажете об уроке гольфа вживую, прямо перед камерой? А как насчет энергичной пробежки по зданию — так сказать, покажем товар лицом? Могу даже побарахтаться в джакузи, если будет минутка. Словом, «все, что душа пожелает» с подачи единственного и неповторимого Хью Хантера. — Он взял председателя под руку. — Доверьтесь мне, и вы не пожалеете.

Джордж и Эдвард, в одинаковых халатиках (темно-синих с пурпурной отделкой), восседали перед телевизором, по очереди ныряя рукой в миску с орешками. Обычно им не разрешалось смотреть на экран в такой поздний час, но в этот вечер на «Мидленд телевижн» в региональных новостях давали репортаж с открытия гольф-клуба. Позади близнецов на диване цвета сливочного мороженого сидели родители: Хью со стаканом виски, Джулия с бокалом белого вина пополам с содовой. В гостиной копилась аура нетерпеливого ожидания.

Наконец на экране появилась мраморная доска с надписью. Джулия вслух прочла для детей:

— «Гольф-клуб «Рапсуэлл». Посторонним вход воспрещен».

Голос за кадром сообщил, что ранее в этот день в присутствии более чем восьмиста зрителей произошло торжественное открытие клуба звездой голубого экрана Хью Хантером. Доска вместе со столбом поехала в сторону, открывая взгляду весьма протяженное псевдотехасское строение. Далее последовали: интерьер зала, изобилующего мягкой мебелью; группа людей, кто с бокалами, кто со стаканами; девушка в купальном костюме и такой широкой улыбкой, словно у нее было вдвое больше зубов, чем положено. Наконец появился и Хью.

— Где же твой пиджак, папа? — хором воскликнули близнецы.

— Пришлось снять. Погодите, сейчас начнется!

Все послушно затаили дыхание.

На экране к Хью приблизился импозантный человек с седыми усами и клюшкой для гольфа. С минуту он показывал, как ее держать и как делать взмах. Хью принял позу, размахнулся, безнадежно промазал и, по инерции развернувшись вокруг своей оси, растянулся во весь рост на аккуратно подстриженном газоне. Встал, отряхнулся, вторично сделал взмах и снова не попал по мячику. На этот раз он рухнул на даму в красном, прямо ей в объятия. Она при этом хохотала так, что сама не удержалась на ногах. Пытаясь выбить мячик из ямки, он поднял целый фонтан баснословно дорогого аравийского песку, а загоняя в лунку, вырвал огромный кусок дерна, который приземлился на мужчину с усами. Все это время тот что-то говорил, не то объясняя, не то пытаясь урезонить, но в конце концов махнул рукой и согнулся пополам от смеха. Дальше и вовсе началась комедия. Вот разгоряченный, растрепанный Хью врывается в здание клуба, преследуемый толпой кричащих людей. Вихрем проносится по комнатам и плюхается в небольшой круглый бассейн со множеством блестящих штуковин с краю. Толпа пытается его выудить, он вылезает с другой стороны и несется дальше, как торнадо, увлекая за собой всех, кто попадается по дороге. Музыка все громче, громче… высокий рвущийся аккорд — и тишина. Застывший кадр с Хью в кресле: руки и ноги в стороны, глаза закрыты.

Близнецы, забыв про орешки, вскочили с места под двойной счастливый визг.

— Прежде чем начнешь критиковать, — сказал Хью Джулии, — учти, что все были в восторге.

— Я так и поняла.

— Мне предложили вести у них рождественский бал.

— И ты согласился?

— Как я мог отказать? Они же удвоили гонорар. За двойную сумму я уж как-нибудь смирю свою гордыню.

— О, Хью! — воскликнула Джулия, с улыбкой беря его руки в свои.

— Давным-давно (думаю, ты тогда еще не родилась) я был исключительно хорош в комической пантомиме. Представляешь, совсем из головы вон, а сегодня вот вспомнилось. — Он склонился к близнецам, которые все это время с хохотом катались по полу. — Ну, что скажете? Славно вас насмешил ваш папуля?

— Славно! — завопил Эдвард и, подражая ему, пустился бегом по комнате. — Я тоже так умею, я тоже так умею!

— А я так умею еще лучше! — Джордж присоединился к гонке, и скоро со столика уже летела настольная лампа.

— Довольно, — сказала Джулия, не переставая улыбаться.

— А я еще могу, как ты в кресле! — Джордж запрыгнул в кресло, послав во все стороны разноцветные подушечки.

— А я могу, как ты в бассейне! — Эдвард повалился на пол с задранными ногами.

— Странно, правда, Джулия? — Хью тоже заулыбался, глядя на их возню (Господи, каким счастливым и гордым он себя теперь чувствовал!). — Странно, что за такое дают шестьсот фунтов и ящик шампанского.

— Это не так важно, как то, что ты им понравился.

Хью помолчал. Глотнул виски.

— Верно, понравился, — сказал он с неописуемо самодовольным видом, — но я добьюсь, что они полюбят меня до безумия.

Глава 6

Марк Хатауэй купил Кейт капуччино с шапочкой взбитых сливок, сверху сдобренных шоколадной крошкой. В этот день он был в джинсах и черной куртке неописуемой элегантности и, пожалуй, больше всего напоминал французский секс-символ. Помимо этого, он выглядел очень молодо. Не то чтобы это не нравилось Кейт, но смущало — кавалер мог оказаться совсем юнцом.

— Выглядите просто потрясающе! — сказал он, как только они оказались за столиком.

— Я бы предпочла более прозаическую беседу.

— Например?

— Например, анкетные данные.

— Что, так прямо и перечислять?

— Если вы не против.

— Конечно, нет. — Марк помолчал, в уголках его губ задрожала лукавая улыбка. — Так, что мы имеем? Рост — метр восемьдесят, вес — семьдесят шесть кило, возраст — тридцать два года. Место рождения — Хирфорд. Окончил городскую среднюю школу (внеклассные занятия — певчий в церковном хоре). Потом Оксфорд, практика, снова Оксфорд. Отец умер, мать жива. Есть один брат, женатый, имеет двоих детей. Сам я холост. Жалованье хорошее, работа перспективная. Мм… что еще? Натура беспокойная. Все. Теперь ваша очередь.

— Так… — В горле стоял комок, и Кейт сухо глотнула. — Возраст — тридцать шесть лет. Не замужем. Четырнадцатилетняя дочь. Место рождения — Оксфорд. Окончила среднюю школу. Высшее образование — нет, профессиональное обучение — никакого. Родители живы, но отношений мы не поддерживаем — они ревностные католики и не одобряют тот факт, что я невенчанной восемь лет живу с мужчиной. Есть два брата, один в Лондоне, другой дальше к северу. Рост — сто шестьдесят три, вес — сорок девять. Натура беспокойная.