– Чего ты хочешь? Зачем так поступаешь?

– Хочу быть со «своими». Очень рада и боюсь.

– Почему ты находишься рядом с двуногими? Какое они имеют к тебе отношение?

– Они тоже «свои»… Не знаю… Живу рядом с ними…

– Зачем?

– Не знаю… Без них одиноко и страшно…

– «Наших» еще много в этом мире.

– Совсем моих (семейной группы) больше нет. Другие «свои» не принимают меня. Наверное, я не такая. Плохая… Я звала… Просила… Плакала… Осталась с двуногими… Давно…

– Конечно, не примут, – фыркнул Рыжий, – ты вся пропахла дымом, словно двуногий падалыцик!

– Что же мне делать?! Вот такая вот я…

– Куда и зачем ты идешь с ними?

– Не знаю… Я всегда иду, куда ОН хочет (обоня-тельно-зрительный образ конкретного человека). Сейчас он сказал, что вам плохо. Поэтому мы идем.

Собственно говоря, запах человека, сидевшего на шее мамонтихи, с самого начала что-то напомнил Рыжему: «Они, конечно, все одинаковы (их различия незначительны), но этот какой-то странный. Его – этого двуногого – знает степь. И я. Почему-то. Наверное, потому, что мы уже встречались. Один на один. Именно с ним. Мы даже говорили. Это, наверное, тот самый человечек, который добил старого вожака, а потом встал на нашем пути через покрытую настом степь. И опять он здесь – девочка принесла его на себе. Этот двуногий – знак беды? Или спасения? Но юная ма-монтиха, кажется, не нуждается в моей защите и помощи. Просто возле нее нет ей подобных, и от этого она грустит. А в остальном она благополучна».

Вожак почувствовал сильное облегчение, ведь он мало что мог предложить молодой самке. Он переключил внимание на двуногого, который осмелел и подошел совсем близко. Кажется, он даже обратился к нему! Значит, это действительно тот самый…

Глаза в глаза – человек и мамонт. Между ними огромные бивни, загнутые вверх и внутрь. У человечка в руках маленькая палочка, на конце которой что-то тускло блестит.

– «Сейчас ты один, Рыжий?»

– «Нет. Нас много – там».

– «Они – твои? Ты отвечаешь за них?»

– «Да».

– «Раз твоих собралось много, значит, опять беда».

– «Беда, – согласился мамонт. Он не считал человечка ни врагом, ни даже оппонентом в споре. – Но зачем ты здесь? Мои еще не собираются умирать!»

– «Чтобы помочь. Чтобы не дать им умереть».

– «Ты?! – Рыжий принял и понял последнюю мысль двуногого, но она мало что значила для него. Она не соответствовала его инстинктивной программе и «матрице» памяти, противоречила им. Он, наверное, даже рассмеялся бы, если б умел это делать, если б обладал фантазией и чувством юмора. Но он был всего лишь животным – пускай очень умным. Поэтому вожак спросил лишь о том, что для него и для «своих» имело значение: – Почему эта самка одна – и жива?»

– «Потому что она со мной, – пожал плечами двуногий. – Поэтому ей хорошо».

– «Не понимаю. О вас сообщают (передают информацию) плохое».

– «Это правда, – признал человечек. – Мы – плохие. Но не все. Мы – разные».

– «Нет (не принимаю к обсуждению)», – отреагировал мамонт.

«Ну, разумеется, – вздохнул Семен, – различия между людьми их не волнуют. Все, что не еда, не самка и не опасность, настоящего интереса для мамонта не представляет. Попробовать пробиться?»

– «Ты – вожак, – сказал двуногий. – Я тоже. "Свои" должны жить. Для этого нам обоим нужно уметь узнавать врагов. Нужно уметь отличать их от друзей. Ты должен научиться различать нас. Люди – разные».

Ответ мамонта можно было понять примерно так: «Вы слишком ничтожны, чтобы представлять для нас интерес. Глупости все это». Что возразить, Семен не знал. Он совсем не был уверен, что перед ним тот самый вожак, которого он прошлой зимой уговорил свернуть с гибельного пути. Но даже если это тот самый мамонт, вряд ли он понимает происшедшее тогда. Может быть, все получилось случайно, и, кроме того, как теперь доказать, что животным действительно грозила гибель?

Семен посмотрел вниз – на реку. Его спутники копошились на льду возле самого берега. Судя по всему, они уже просверлили дырку и теперь расширяли ее ударами топоров и пешни.

– «Ладно, – махнул рукой Семен, – не веришь – не надо. Там уже есть вода – надо напоить мамонтиху. Ты и "твои" тоже могут пить там».

Человек повернулся и направился вниз по склону. Рыжий почувствовал, что мамонтиха сначала растерялась, но потом, наверное, привычка взяла верх, ведь странный двуногий звал ее за собой, а он, мамонт-самец, не предложил ей остаться. Она догнала человека, а потом обогнала, перегородив дорогу, и склонила голову. Человек пристроил за спиной свою палку, ухватился рукой за волосы челки и встал ногой на бивень. Мамонтиха подняла голову, и человек аккуратно перелез ей на шею. Они двинулись к берегу, а Рыжий стоял и смотрел им вслед.

На таком расстоянии Рыжий плохо различал детали, но ему показалось, что мамонтиха собирается идти через речку на ту сторону. Двуногие, конечно, не остановят ее, и она, наверное, погибнет. Вожак не знал, что делать в такой ситуации – он же не принял ее в свое стадо. Тем не менее он решил подать голос – предупредить, остановить. Этого не потребовалось: мамонтиха остановилась – у самой кромки. Потом двуногие и животные, похожие на волков, ушли вверх по долине. Мамонтиха осталась одна. Она позвала его – не попросила о помощи, а просто позвала – и Рыжий пошел к берегу.

Лед возле берега был пробит. Чтобы дотянуться до воды, перемешанной с ледяной крошкой, нужно было встать на колени и наклонить голову. Он так и сделал. И пил вволю. Потом мамонтиха пошла вслед за людьми – туда, где паслось стадо. И вожак пошел за ней.

Двуногие снова пробили лед возле берега – теперь уже на виду у пасущихся мамонтов. И ушли. Рыжий еще раз попил, а потом затрубил, созывая «своих»: «Тут есть вода, и нет опасности!»

Люди двигались вместе со стадом мамонтов несколько дней. Там, где были надежные подходы к воде, они пробивали лед и отходили в сторону. Мамонты пили, но полыньи за ночь успевали замерзнуть – приходилось вскрывать их или пробивать новые. Стадо почти смирилось с присутствием двуногих и больше не образовывало вокруг них широкое пустое пространство, даже когда они разводили огонь.

Зато Варя подходила к людям все реже. Мамонты к ней привыкли, что, наверное, означало принятие в стадо. Правда, стадо у мамонтов явление временное. Оно состоит из самостоятельных семейных групп, но ни одна из них больше не отворачивалась, не отвергала чужую. Кажется, Варя была почти счастлива. В отличие от Семена, который был уверен, что мамонтиху он потеряет. Он решил воспользоваться напоследок остатками своей власти и устроить «показательное выступление».

Полдня люди рубили ножами и пальмами ветки тальника и складывали их в большую груду. Потом Семен подвел к ней Варю и заставил есть. В данном случае нужды в этом никакой не было, но он хотел, чтобы другие увидели, что мамонтиха ест пищу, приготовленную ей людьми. Мамонты смотрели с интересом, но не понимали. Семен пошел к вожаку:

– «Мы дали ей еду».

– «Это бессмысленно».

– «Да – сейчас. Хочу, чтобы ты увидел и понял – так бывает».

– «Почему? Зачем?»

– «Впереди зима – холод и голод. Если детенышам станет совсем худо, приводи их туда, где живем мы. Убивать не будем. Дадим еду – хоть немного».

Мамонт не ответил ничего. Но и не возразил, не отказался. Возможно, впрочем, он просто не счел полученную информацию достойной внимания. Семен, однако, не сомневался, что в памяти вожака останется образ «своего», жующего ветки, нарубленные двуногими. Расчет был на то, что в случае длительной бескормицы вожак будет искать любой способ, чтоб облегчить положение «своих». Может быть, тогда он и воспользуется сделанным предложением.

«Насколько обещание выполнимо со стороны людей? – размышлял Семен. – На реке в районе поселка всевозможных зарослей хватает с избытком. Только мамонтам до них не добраться, разве что зимой, когда установится толстый и крепкий лед. Но кто будет его проверять? Значит, нужно рубить ветки и таскать их на берег. Впрочем, даже если все взрослые члены племени будут заниматься этим круглые сутки, вряд ли они смогут прокормить хотя бы одного взрослого мамонта. А вот молодняк… Если и не прокормить, то хотя бы поддержать кое-кого мы, наверное, сможем. Собственно говоря, это важно не столько для мамонтов, сколько для людей – как элемент служения священным животным. Затея с водой, к примеру, у руководства племени вызвала однозначное одобрение – в экспедиции вызвался участвовать сам Черный Бизон. Ее целесообразность даже не обсуждалась, поскольку идеологическая подоплека осталась прежней – не дать мамонтам покинуть Средний мир».