— Понятно, учитель. Что нужно сделать?

 — Избежать колючек соя и не напороться на шипы ганга. Ты знаешь, как арестовали Дыка и Хоанг Тхи Кхюе? Как выследили Мынь?

 — Я должен встретиться с этим французом?

 — И как можно скорее. Но помни, яйцо лежит на краешке стола. Мне легче отрубить себе руку, чем послать туда нового человека. Ты особенно дорог мне. Но именно поэтому я выбрал тебя, Кыонг, лучшего моего ученика… Теперь слушай меня внимательно. — Танг поборол волнение и заговорил с суховатой четкостью: — Всех, кто работал с Фюмролем, рано или поздно взяли. В любом случае за ним пристально наблюдают. Только жизненно необходимые для нас сведения могут оправдать принесенные жертвы. Восстания на севере и на юге, как ты знаешь, были жестоко подавлены. Но не будь их, страна оказалась бы под двойной оккупацией. В ходе борьбы нам удалось создать боеспособные отряды, накопить драгоценный опыт народовластия. Может пройти десять и двадцать лет, но крестьяне не забудут, что мы, коммунисты, отдали им землю реакционных помещиков, справедливо поделили рис. Одним словом, события не застали нас врасплох, и этим мы во многом обязаны сведениям, которые приносили Студент, Дык, Мынь и товарищ Тхуан. Не исключено, что мы имеем дело с тонкой игрой французской контрразведки, которая, помимо основной задачи подавления освободительного движения, пытается ослабить натиск японцев. Это подозрение усиливается и странной непоследовательностью Фюмроля. Я не запугиваю и не пытаюсь отговорить. Я лишь знакомлю тебя с обстановкой. Собираясь оседлать дикого слона, изучи его нрав. Идя на риск, необходимо осознать степень риска. Данные, которые мы получали от Фюмроля, он подсовывал нам почти открыто. Причем это зачастую делалось ошарашивающе неуклюже. Теперь ты знаешь все. Товарищи, которые передавали сведения, повторяю, арестованы.

 — В чем заключается мое задание?

 — Занять их место. Ценность получаемой информации — кстати, она всегда была абсолютно надежной — оправдывает любой риск. Ценой одной жизни мы спасаем сотни, тысячи… Как видишь, я ничего от тебя не скрываю. Вывод делай сам.

 — У меня возникло одно сомнение, учитель. Не в обычае контрразведки снабжать подпольщиков достоверными сведениями. Пойти на такое они могли только под давлением крайних обстоятельств.

 — Не исключено, что так и есть.

 — Вряд ли, учитель. Они бы не стали тогда арестовывать всех подряд. Мне кажется, что тут, не сговариваясь, в тайне друг от друга, работают сразу две руки: одна зачем-то подкармливает жертв, другая хватает их с алчной всеядностью акулы.

 — Молодец, Кыонг. Твоя оценка совпадает с моей. Как видишь, я не случайно остановился на тебе. Мне и радостно и очень больно.

 — Не беспокойтесь, учитель. Я попытаюсь избежать всех и всяческих колючек. Надеюсь, что смогу разобраться в загадке.

 — На это не нацеливайся. У тебя просто не будет времени. Если за Фюмролем следят, что почти несомненно, тебя довольно быстро схватят.

 — Неужели такой высокопоставленный чиновник не более чем подсадная утка?

 — Не забывай, что его охраняют и охрана теперь настороже. Она и может оказаться той самой акулой, что бросается на любую добычу.

 — В таком случае другая рука — сам Фюмроль… Что же ему нужно от нас? Чего он хочет?

 — Вот мы и подошли к главному, Кыонг. — Танг плотнее закутался в одеяло. — Холодновато… Тебе ни в коем случае не следует являться к нему домой. Подстереги его на улице, когда он будет один, в баре, на берегу Западного озера, куда он приезжает иногда по утрам полюбоваться туманом. Скажешь ему, что тебя послал Тхуан.

 — Тхуан? — удивился Кыонг. — Но ведь он…

 — Да, ты скажешь, что в предвидении ареста Тхуан просил тебя заменить его.

 — В должности повара? Но я совсем не знаю французской кухни!

 — В роли связного. Ты назовешь себя вьетнамским патриотом и предложишь Фюмролю работать с нами.

 — Едва ли он согласится.

 — Неизвестно. Мынь и Дыка он вызывал на контакт. Выслушай его условия, если, конечно, они будут. Действовать придется самостоятельно. Никаких явок не даю. Сюда не возвращайся. После выполнения задания проберешься к нашим в Каобанг. Я уже буду там.

 — Много времени потеряем.

 — Иначе нельзя. Можешь привести хвост. Если Фюмроль согласится на тех или иных условиях помогать нам, сразу же дай знать. Тайник, где оставить письмо, я назову потом.

 — А если не согласится?

 — Поступай по обстановке. Но только не ставь никаких условий, не угрожай ему. Выскажи свои предложения и жди ответа. Потом решишь, как поступить.

 — Он может потребовать немедленных гарантий.

 — Едва ли. Он умный человек и поймет, что тебе нужно будет запросить инструкции.

 — Какие доказательства я смогу, в случае необходимости, представить? Вдруг он примет меня за провокатора?

 — Резонный вопрос. — Танг задумался.

 — Нет никаких доказательств, — прервал молчание Кыонг.

 — Пожалуй, что так, — согласился Танг. — Вот и скажи ему об этом. И еще скажи, что знаешь про каждую бумажку, которую он оставлял на столе, про Мынь и про Дыка.

 — Полиция тоже может про это знать.

 — Пусть он сам судит о твоей искренности.

 — Я должен быть искренним?

 — Предельно искренним. Не называя имен и явок, можешь ответить на все его вопросы. Они последуют, не сомневайся, иначе зачем ему было допытываться у Дыка и Мынь.

 — С пистолетом в руке?

 — Попробуй встать на его место, Кыонг. Он ведь тоже рискует.

 — Еще бы! Оттого меня и волнуют доказательства.

 — Твоим паролем будет готовность убить и умереть самому. Других доказательств, как ты сам сказал, нет. Дай ему заглянуть к себе в душу.

 — Он фап.[23] Я знаю о том, как помогали нам французские коммунисты. Но он не из таких. Едва ли он захочет понять нас.

 — Что ж, тем хуже для него… И все же мне почему-то кажется, что он сам ищет связей. Не обязательно с нами, но все-таки ищет! Обстановка в мире нынче очень сложная, Кыонг. Я бы не стал делить людей только на коммунистов и некоммунистов. Ты же сам знаешь, что одни французы сражаются с фашизмом, другие — служат ему. Тхуан считал, что его хозяин не одобрял политику Виши. Здоровый ложится вдоль, усталый — поперек. У нас нет другого выбора — нам необходим этот француз. Но будь начеку. Не крути усы у спящего тигра — тигр проснется, останешься без головы. И не забудь срезать косичку. — Танг бережно провел рукой по волосам Кыонга. — Я верю в твою звезду, мальчик. Старый бамбук дает молодые побеги. Они должны жить сто лет.

Глава 15

Как завидишь на веточках конга пепельно-красные листья, спеши посеять рис на рассаду. Трижды пылает лихорадочным румянцем конг в круговороте года. Когда он в первый раз загорится, в предгорьях сеют ранний рис мо, затем — зе, а в третий, последний раз — лим, который уберут только в десятом месяце. Сама природа указывает крестьянину наилучшее время посева и жатвы. Но темен и смутен язык природы. Только зоркому глазу, способному найти синих птичек в синей листве горного леса, откроется тайное действо, где каждому цветку и каждой твари отведено особое место, назначен строжайший срок. В одиннадцатом месяце рвут листья тяма, из которого варят индиго. Когда зацветает фать, наступает черед бобов. Только чуткое ухо, могущее различить в свисте тайфуна рокот спелых кокосов, внемлет грозному ликующему гулу, в котором слиты от века первый крик и последний бессильный протест.

Как отличить мертвое от живого, если горы рождают лес, а дождь плодотворит стонущую землю? Исполнятся сроки древних пророчеств, и «горы, далекие от моря, станут морем, удаленным от суши». Но пока горы твердо стоят на своих местах, и леса, карабкающиеся по склонам, приноравливаются к закону вершин. В долинах, наполненных жарким туманом, они подступают к подножью свирепым напором джунглей. Травяные непролазные дебри, в которых слоны незаметны, словно мыши, сменяются вечнозелеными дубами, лианы и бамбук дубрав — замшелыми соснами тунг.