Проскучав десять дней в разрушенном землетрясением Лиссабоне, Чосер направил свои стопы к Педро Жестокому. Королевский дворец, построенный в классическом мавританском стиле, не поражал особыми красотами, но был хорошо приспособлен для местных условий. Внутренний дворик с фонтанами дарил отдохновение и прохладу в знойные часы сиесты. Наполненные тонким благоуханием жасмина ночи оглашала соловьиная трель. Постоянно затевались охоты, прогулки, пиры, на которых подавали всевозможные экзотические плоды: померанцы, финики, смоквы, рожки. После почти аскетического регламента Лиссабона, где неумеренно предавались постам и молитвам, вальядолидская нега приятно разнообразила жизнь.

Не обманули ожидания и принцессы, особенно старшая. Чосер искренне огорчился, вызнав, что она уже просватана. Впрочем, и обе младшие оказались весьма и весьма пригожи. Под внешним смирением и напускной скукой таился такой огонь, что становилось чуточку страшно за будущего счастливца. Особенно пикантна была Констанция. Кажется, она первая раскусила истинную подоплеку секретной миссии.

Если бы не Педро, Чосер, наверное, совсем бы растаял под обаянием королевских дочек. Но в том-то и суть, что Педро был настоящим исчадием ада. С ним следовало держать ухо востро.

В настоящий момент он, дабы сохранить изрядно пошатнувшийся трон, всячески домогался военной поддержки Черного Принца и не скупился на обещания. Тягучий мед сладкоречия так и обволакивал англичанина, но сладость ощутимо отдавала ложью.

— Не надо ничего! — вкрадчиво повторял он. — Ни финансовой помощи, ни внушительных контингентов. Стоит только принцу Уэльскому появиться в Испании, и наши враги расточатся. Дракон заранее трепещет перед ликом святого Георгия.

Лестное сравнение было тщательно продумано и нацелено по точному адресу.

Чосер понимал, что такому человеку нельзя верить ни в большом, ни в малом. Слова ничего не значили для него, он лгал даже без особой надобности, просто так, из любви к импровизации. Ну и репутация у него была соответствующая. Иначе как убийцей, клятвопреступником и тираном его не называли. Он был способен, как то случилось в Толедо, утопить в крови целый город. Умерщвляя знатнейших грандов, в том числе самых близких родственников, он зачастую входил в такой раж, что не гнушался палаческим ремеслом. Воспылав вожделением к жене сводного брата Хуана, этот необузданный монстр не постеснялся начать штурм обители, где укрылась беглянка. Лишь обезобразив себе лицо стилетом, несчастная женщина спаслась от домогательств порочного злодея. Рассказывают, что, умирая, она прокляла его. Узнав об этом, Педро развеселился.

— Вот дурочка! — ласково помянул он усопшую.

Адских мук, как это явствует из его поступков, Педро ничуть не страшился. Одного аббата он зарезал только за то, что тот возвестил о явлении святого Дионисия, другого монаха велел умертвить за пиршественным столом великого магистра военного ордена Калатравы. И все же справедливости ради Чосер вынужден был признать, что кастильский душегуб навряд ли существенно отличался от ближайших соседей — властелинов Португалии и Арагона.

По иронии судьбы оба они тоже носили имя святого апостола Петра, что ничуть не препятствовало им творить всевозможные гнусности. Разумеется, каждый выделялся сугубо индивидуальными особенностями. Если король Кастилии и Леона открыто смеялся над папским отлучением, то Педро Португальский, напротив, славился ханжеской набожностью. Он, в частности, завещал похоронить себя возле жены и детей в убогом отшельническом одеянии. Столь похвальное смирение не помешало ему в один прекрасный день разрыть могилу любовницы и учинить непотребное представление. Обрядив извлеченный из гроба труп в королевские регалии, он распорядился водрузить смердящий прах в тронное кресло и заставил придворных воздать покойнице надлежащие почести. С целованием руки и подола, с обязательными верноподданническими заявлениями.

В чем-то они были очень похожи, Педро Кастильский и Педро Португальский, и, состоя в союзе, охотно выдавали друг другу политических противников. Англия была кровно заинтересована в дружбе с примыкающей к Риени страной, но цена, которую требовалось за это уплатить, могла перевесить сомнительные выгоды. Последующие события целиком подтвердили опасения Джеффри Чосера. Он оказался провидцем, за что и подвергся опале. Вопреки рекомендациям королевского посланника, Черный Принц с присущей ему скоропалительной решимостью поддержал Педро Жестокого. Как и ожидалось, это окончательно превратило Арагон в союзника Франции.

С королем Педро Четвертым Арагонским король Кастилии пребывал в перманентной распре. Не случайно, что именно в Арагоне получили прибежище его сводный брат Энрике, граф Трастамарский, и единственный законный наследник Кастильской короны дон Фернандо, приходившийся сводным братом арагонскому королю. В интересах Педро Жестокого было ликвидировать обоих соперников, на что он и подбивал коронованного соседа. Но, пройдя ту же школу низости и коварства, Педро Четвертый играл в свои игры. Для него опасность представлял один Фернандо. Обсудив несколько способов его устранения на совете министров, он остановился на самом простом. Роль наемных убийц сыграли люди Трастамары. Столь хладнокровное братоубийство поставило пиренейских соседей в один ряд. Да и Трастамара недалеко ушел от остальных. Недаром чувствовал себя в этом клубке змей как рыба в воде. Его спас лишь внушительный эскорт из восьми сотен кастильцев. Когда в обмен на голову высокородного графа был выдвинут приз в виде нескольких пограничных городов, которые Жестокий пообещал уступить Арагону, Педро Четвертый дрогнул. Остановила его малоприятная перспектива серьезной стычки. А тут, как нарочно, наваррский король подоспел, Карл Злой, и наметился новый альянс. Вместе с Энрике Трастамарским против Кастилии и Леона. В случае успеха добычу предстояло поделить поровну. В качестве ударной силы Карл Злой предложил наемников. Этих отчаянных сорвиголов, не боящихся ни черта ни бога, он обещал привести самолично. Разумеется, за надлежащую мзду, поскольку их предводитель Бертран Дюгеклен вновь сидел в плену у Черного Принца. Требовалось как можно скорее собрать выкуп.

Об искусстве бретонского кондотьера Карл Злой мог судить по собственному опыту. Дюгеклен, чье воинство состояло из французских рыцарей, а также волонтеров, набранных во Фландрии, Брабанте и немецких землях, чувствительно пощипал владения наваррского короля. Теперь, когда у Наварры вновь установился мир с Францией, а наемники Дюгеклена находились у Карла Злого на жалованье, можно было забыть старые счеты. Тем более что Дюгеклен, как никто другой, устраивал и Трастамару. Неотесанный и невзрачный, но удивительно прямодушный и целеустремленный, бретонец уже однажды помог графу в его борьбе за кастильскую золотую башню и лазурного льва.[21] Дело едва не сладилось. Педро Жестокий чуть ли не в ночной рубашке бежал морем в Гиень к Черному Принцу, который за пятьсот тысяч флоринов и Бискайю в придачу обещал ему возвратить трон. Верные заключенным ранее договорам, англичане послали союзнику подкрепления через прославленное еще Роландом Ронсевальское ущелье. В сражении при Нарехе Черный Принц оказался победителем. Педро получил назад свое несчастное королевство и тут же беззастенчиво надул благодетеля. Он не только не заплатил обещанного вознаграждения, но даже не возвратил денег, одолженных у британского наследника под честное слово.

Едва ли Эдуарду, принцу Уэльскому, задолжавшему по его милости всем ростовщикам христианского мира, захочется вновь окунуться в испанские дрязги.

Узнав, что англичане отвернулись от Педро Жестокого, граф Трастамара приободрился. Определенно стоило попытать судьбу еще разок. Зная, с кем придется иметь дело, Энрике потребовал надлежащих гарантий. Кроме священных клятв, которые вместе со своими сюзеренами должны были принести высшие сановники обоих королевств, он настаивал главным образом на заложниках. В их числе оказался наследный принц Арагонский. Как-никак временная резиденция Трастамары находилась в этом государстве, и именно здесь следовало заручиться наиболее весомым залогом. А цену клятвам и всяким красивым словам он знал.