«Эль — остановка падения или вообще движения плоскостью, поперечной падающей точке».

Это модель «двухмерного мира», растекающегося на плоскости. Мир поверхностей населял воображаемыми «плоскатиками» еще Эйнштейн в книге «Эволюция физики». «Плоскатики» не видят объема, для них третье измерение — такая же математическая абстракция, как для нас четвертое. Гусеница, ползущая по листу и не ведающая о дереве, — вот наилучший образ плоскатика. Так мы не видим древа метавселенной и даже не различаем четвертую пространственно-временную координату своей вселенной.

«Эр — точка, просекающая насквозь поперечную площадь».

Это одномерная вселенная. Ее «точечные» обитатели не подозревают о существовании линии или плоскости. Их мир — сплошной дискретный мир точек. Мир квантовый. Они «скачут», как фотоны, из ничего в ничто.

«П» — беглое удаление одной точки прочь от другой, и отсюда для многих точек, точечного множества, рост объема».

Это наилучший образ нашей разбегающейся, расширяющейся вселенной.

«Эм — распыление объема на бесконечно малые части», Образ сжимающейся вселенной, скажем, в областях черных дыр.

«Эс — выход точек из одной неподвижной точки, сияние».

Наилучший образ нашей вселенной в первый момент «творения» — взрыва.

«К — встреча и отсюда остановка многих движущихся точек в одной неподвижной. Отсюда конечное значение К — покой, закованность».

Это опять же в районе черных дыр и максимального гравитационного уплотнения массы.

«Ха — преграда плоскости между одной точкой и другой, движущейся к ней».

Это может быть стена уплотнения В области подлета к черной дыре. Между «нами» и «ними» образуется плотная стена. Уплотняется вся вселенная, пока не перейдет в стадию «Эль» — растекание по плоскости до бесконечности.

«Че — полый объем, пустота» — это наша вселенная В будущем на стадии максимального расширения. Находясь внутри нее, мы окажемся как бы в полом объеме.

«Зэ — отражение луча от зеркала — угол падения равен углу отражения».

Это зримый образ нашей встречи с антимиром, частицы с античастицей. Зеркальное отражение без соприкосновения.

«Гэ — движение точки под прямым углом к основному движению, прочь от него. Отсюда вышина».

Это антигравитация, полет, невесомость и сиигулярность, то есть область преодоленного тяготения.

Модели Хлебникова многослойны: это просто звуки (язык птиц), это звуки-знаки (язык богов), звуки речи (язык людей), звуки — модели пространства, звуки — модели пространства-времени нашей вселенной на разных стадиях существования — то, что мы только что рассматривали, и, наконец, седьмой уровень — «знаки звездного языка» метавселенной. На этом уровне они звучат для нас просто как «заумный язык», поскольку вселенные метавселенной на уровне привычного языка непередаваемы, ибо говорит поэт: «У нас три осады: осада времени, слова и множества».

Осада времени — это разобщенность вселенных, в каждой свое время и свое пространство, не совпадающее с нашим.

Осада множества — множественность вселенных в метавселенной и принципиальная невозможность сведения их к одному знаменателю.

Осада слова — это ясно выражено в теореме Геделя О неполноте, где доказано, что любой язык, любая знаковая система зиждется на противоречивых утверждениях, то есть язык в принципе не может быть полным описанием реальности.

У языковедов появился термин «метаязык», то есть язык из другой знаковой системы, который восполняет неполноту другого. Каждый язык неполон, и в то же время он выступает как абсолют, как метаязык по отношению к другому.

Так «звездная азбука» Хлебникова размыкается на всех уровнях. Язык птиц переходит в язык богов, язык богов становится языком людей, язык людей превращается в систему геометрических символов, в космогонические модели, а космогонические модели размыкаются в «заумный язык» невнятного для человека лепета метавселенной:

Боги великие звука, Пластину волнуя земли, Собрали пыль человечества, Пыль рода людей… Мы, дикие звуки, Мы, дикие кони, Приручите нас:

Мы понесем вас В другие миры…

Хлебников приоткрыл тайну своего метаязыка в записных книжках. В этом языке семь слоев. Это:

1) звукопись — птичий язык;

2) язык богов;

3) звездный язык;

4) заумный язык — «плоскость мысли»;

5) разложение слов;

6) звукопись;

7) безумный язык.

Их комбинации в разных сочетаниях дают множество звуковых вселенных.

Поскольку сам Хлебников объяснил, что звук в его драме «Зангези» — это модель пространства, мы можем вычертить контуры каждой вселенной.

Птичий язык соответствует одномерной вселенной — движение точек на плоскости.

Язык богов — двухмерная вселенная — плоскости разных культур.

Звездный язык — трехмерные модели знакомых нам объемов, движущихся в пространстве.

Заумный язык, или плоскость мысли, — это четырех мерное пространство, то есть то, что нельзя охватить обыденным зрением.

Разложение слова — это пространство микромира, опять же ускользающее от обычного видения.

Звукопись — язык четвертой, пространственно-временной координаты, где звуку-времени соответствует пространственная окраска и форма.

И, наконец, так называемый безумный язык иных вселенных, которые мы в принципе не можем представить, ибо еще Фрэнсис Бэкон писал, что «вселенную нельзя низводить до уровня человеческого разумения… но следует расширять и развивать человеческое разумение, дабы воспринять образ вселенной по мере ее открытия».

Прочитав звездную азбуку, легко понять смысл имени Зангези: «з» — луч света, преломленный и отраженный в косной преграде «н»; преодолев эту преграду, свет знания устремляется ввысь, как возвышенный звук «г», и, преломившись в небесной сфере, луч истины снова возвращается на землю молнией звука «з» — ЗаНГеЗи.

В имени Зангези — композиция и сюжет всего произведения. Имя Зангези похоже на щебет птиц — это «первая плоскость звука» и первое действие драмы. Каждое действие переходит в новую плоскость, новое измерение. Все вместе они составляют действие в эн-мерном пространстве-времени.

Первая плоскость — просто дерево и просто птицы. Они щебечут на своем языке, не требующем перевода:

«Пеночка, с самой вершины ели, надувая серебряное горлышко: Пить пэт твичан! Пить пэт твичан! Пить пэт твичан!..

Дубровник. Вьер-вьёр виру сьек-сьек-сьек! Вэр-вэр-виру сек-сек-сек!

Сойка. Пиу! пиу! пьяк, пьяк, пьяк!..»

Сын орнитолога Велимир Хлебников в юности сам изучал язык птиц. Эти познания пригодились поэту. Звукопись птичьего языка не имеет ничего общего с формализмом. Хлебников никогда не играл словами и звуками.