Пройдет скучная зима с трескучими морозами, не станет страшных метелей, весеннее солнышко исподволь сдернет со степи снежное покрывало, испещренное во всех направлениях следами волков, лисиц, корсаков, зеренов, хорьков — словом, всего живущего в степи и зимою. Настанет весна, опять новая жизнь, опять воздух наполнится различными мотивами прилетевших певцов. Снова весело зашевелилась вся степь, снова роскошная растительность цветет и улыбается!..

Однако ж пора поговорить и о жителе степей — тарбагане.

Альпийский сурок, сходный с забайкальским по фигуре, нраву, обычаю, величине, резко отличается выбором места своего жительства. «Альпийский сурок поселился на самых высотах Альп, на их самых высоких скалистых отлогостях, там, где не встречаются уже более ни рогатый скот, ни коза, ни овца, даже на скалистых островах посреди обширных глетчеров». Забайкальский же сурок, по-сибирски тарбаган, занял обширные степи Даурии и в Южном Забайкалье нигде не встречается в хребтовых местах, а тем более в лесистых отлогостях гор. Мне только дважды случилось найти двух блудящих тарбаганов в лесистых покатостях около Алгачинского рудника, в Heрминском горном округе, в местности, граничащей с началом обширных степей Забайкалья. Впрочем, я слышал, что якутские тарбаганы, известные у нас под именем баргузинских, живут по горам и в лесах. Они больше забайкальских, покрыты более длинною пушистою шерстью, а цветом чрезвычайно подходят к еноту.

Все это взвешено торговым людом и на самых верных весах коммерции, и потому меха баргузинских тарбаганов^{45} ценятся несравненно дороже наших забайкальских.

Нельзя не сделать вопроса такого рода: кто не видал, бывши в Швейцарии, маленьких и красивых альпийских сурков, которые летом так весело играют между каменьями, разбросанными по высоким горным лугам Альп, и которых мальчики-савояры носят по деревням и городам, забавляя их незатейливыми штуками малых и взрослых детей? Кто, быв Забайкалье, не видал сибирских тарбаганов, тяжело и неуклюже бегающих по нашим равнинам, уморительно сидящих на сурчинах (бутанах) или боязливо выглядывающих из своих подземных жилищ и резко, сиповато посвистывающих на проезжих?..

Над альпийскими сурками сделано много наблюдений относительно их природы и образа жизни. Наши тарбаганы во многом подходят под эти выводы и заключения. Хотя тарбаганы и принадлежат к отряду грызунов, но образом своей жизни разительно отличаются от своих товарищей, живущих с ними на одной поляне. «В нем нет ни проворства мыши, ни быстроты и ума зайца».

Тарбаган, обреченный природою преимущественно на подземное существование, довольствуется самою неразнообразною и скудною пищею, которую он находит около своей норы. Он питается исключительно растительностию; на свободе охотнее всего ест питательные даурские травы (которые так любит здешний рогатый скот), а в особенности так называемый здесь вострей. В неволе тарбаган скоро привыкает к человеку и ест всякого рода капусту, разные коренья, но никогда не ест мяса, молоко же пьет в большом количестве. Некоторые туземцы говорят, что тарбаганы изредка поедают яйца, даже самых птенцов небольших степных птичек, которые вздумают сделать себе гнездо около тарбаганьей норы. Не знаю, насколько это справедливо; могу только утвердительно сказать, что мне никогда не случалось находить в их помете каких-либо остатков косточек или перышков, как это видно в каждом помете лисицы, и что, содержимые на дому, они никогда не нападали на цыплят и дворовых утят. Тарбаганы необыкновенно скоро прогрызают самые толстые деревянные помещения и уходят из неволи, поэтому за ними надо наблюдать очень пристально, если держать дома, тем более потому, что они проворно и легко залезают на стены.

Тарбаганы едят обыкновенно сидя на задних лапках; своими острыми желтоватыми зубами тарбаган скоро перегрызает короткую траву, но наедается не скоро; пьет он редко, но много за один раз, при этом сильно чавкает и, подобно курице, при всяком глотке поднимает голову. Нельзя не удивляться, однако же, каким образом живет тарбаган в тех местах степи, где решительно нет и признаков воды, так, например, на плоских пологостях степных возвышенностей, около которых на несколько десятков верст иногда нет не только какой-либо степной речушки, нет ни ключика, ни родника, ни поточинки. Могут сказать, что тарбаган питается дождевой водой или изобильной росой. Положим, что это так, но что же он пьет в сильные засухи, о которых я упомянул выше, когда трава среди лета засохнет на корню и пожелтеет, как глубокой осенью. Чем тарбаган тогда утоляет свою жажду? Многие туземцы говорят, что тарбаганы вовсе не пьют и не едят ветоши (засохшей травы), но это несправедливо; мне несколько раз случалось находить тарбаганов в сильные летние жары не только около степных речушек, но даже лежащими в самых речках, и когда я их убивал, то внутренние их части были переполнены чистой водой.

Летняя жизнь тарбагана весьма непродолжительна. Ночью тарбаганы спят в норах и наружу не выходят. С наступлением же дня показываются из норы сначала старики; они осторожно выставляют голову, высматривают, прислушиваются и, только не видя никакой опасности, отваживаются уже выйти; сначала они крадутся тихо, потом совсем вылезают из норы, сядут на бутан, долго озираются кругом и наконец, сделав несколько шагов вперед, начинают с необыкновенною быстротою щипать траву; это продолжается долго. После старых вылезают молодые сурки, но уже гораздо смелее и проворнее, надеясь на опытность и осторожность своих старожил. Наевшись досыта, иногда тарбаганы всем семейством ложатся на бутан и лежат таким образом частенько по нескольку часов сряду, греясь на солнце. В сильные летние жары они лежат на бутанах даже во время небольших дождиков; некоторые из них резвятся и забавно играют между собою. Всякую минуту озираются они кругом и с большим вниманием осматривают местность. Первый, который заметит что-нибудь опасное, птицу ли хищную, лисицу ли, волка или человека, тотчас начинает громко свистеть, сидя на задних лапках, другие подхватывают свист, и в одну минуту все исчезают. Даже другие тарбаганы, отдыхающие на соседних норах, иногда за несколько десятков и сот сажен, сами не видя еще никакой опасности, но только слыша предохранительный свист, тотчас свистят сами и прячутся в норы. Свист передается дальше по норам, и все тарбаганье население какой-нибудь местности, какого-либо лога, отклона горы, заслыша опасность, засуетится, засвистит и быстро попрячется в норы. Захваченные врасплох, отошедшие на несколько сажен от своих жилищ, тарбаганы в суматохе со всех ног бросаются спасаться к своим подземельям и только в случае самой крайности решаются залезать в ближайшие чужие помещения, откуда хозяева их тотчас выгонят. Несмотря на эту негостеприимность, тарбаганы любят общежитие и даже бегают друг к другу, но только полежать и посидеть общим собором на бутане, но отнюдь не в норе. Вот тут-то и беда, если вдруг невзначай подойти к такой беседе, — хозяева тотчас юркнут в свою нору, а гости торопливо и неуклюже бросятся бежать к своим домам. Уморительно смотреть со стороны, как иногда испугавшийся жирный тарбаган пустится ковылять к норе, понуря голову и помахивая хвостиком, и если расстояние далеко, то останавливается и отдыхает, прячась за каждым кустом, за каждым камешком, а добежав до своей квартиры и видя на пятах опасность, с неимоверною быстротою юркнет в свою нору. Если же опасность неблизка или была ложная, тарбаган, добежав до норы, иногда еще долго озирает окрестность, свистит, а успокоившись, ложится отдыхать на бутане. Преследуемый же, он пускается на хитрость — западает в ямки, как бы спрятавшись в нору, прилегает в густой траве и т. п. Достигнутый собакой, лисицей или волком, он тотчас становится на задние ноги, защищаясь передними лапами, жестоко царапается огромными когтями и язвительно кусается. Вся беда заключается в том, что он тихо бегает, так что и от человека уйти не в состоянии. Вот что и заставляет тарбагана быть настолько осторожным и пугливым. Но природа не совсем несправедлива относительно тарбагана: не дав ему быстрого бега, она наделила его чрезвычайно тонким зрением, слухом и обонянием. На открытом месте тарбаган видит чрезвычайно далеко, а слышит, например колокольчик проезжих, за несколько верст. В тех местах, где их мало бьют и часто проезжают, тарбаганы бывают до того смелы, что лежат на бутанах даже и тогда, когда ухарская тройка пробегает мимо их иногда в трех саженях. Не надеясь на свой бег, они никогда не отходят далеко от своей норы, и мне ни разу не случалось видеть тарбагана, убежавшего от своего жилища далее 80 и много-много ста сажен, но это уже большая редкость, обыкновенное же расстояние 20–50 сажен.