Ефим улыбнулся канцелярскому обороту, пришедшему ни с того ни с сего ему на ум, - судя по всему, он для нее - приемлемая кандидатура в мужья... А она для него?.. Не углубляясь в дебри, исключая пока что любовь, которая здесь с первого взгляда у него не состоялась, она, кажется, тоже вполне достойная кандидатура в его жены. Сделка может состояться. Сделка?! Резким движением он сбросил с головы одеяло. Луна разом ослепила его. «Фу, ты, дьявол!» - ругнулся он в сердцах, снова натягивая на голову одеяло. Сделка? Нет, это не по нем...

Погоди, тормозил он себя, что ты разошелся? От лунного света, что ли. А вдруг ты полюбишь Розу? Может, и не вдруг - разве нельзя ее полюбить?.. Хуже, что у нее богатые родители, избаловали, небось, единственное чадо!.. Как же все-таки в дорогом наряде, с драгоценностями, она ухитрилась так скромно выглядеть? А, хватит копаться! Поживем - увидим.

Усилием воли, наглухо отгородившись от лунного света, заставил себя уснуть.

Вечер их первого свидания выдался ненастным. После теплых солнечных дней внезапно подул холодный ветер, небо заволокло низкими, пухлыми тучами, мелкий, нудный дождь не прекращался ни на минуту. Зябко кутаясь в прорезиненный плащ, поглубже нахлобучив кепи, без всякой надежды, что Роза придет в этакую непогоду, Ефим направился к станции метро.

Как же он обрадовался, увидев еще издали одиноко стоящую у входа в вестибюль девушку под зонтиком!.. Сердце его невольно забилось чаще, он ускорил шаг до бега и через минуту был рядом с ней.

-    Добрый вечер! - улыбнулась Роза. - С хорошей погодой! Я почему-то не сомневалась, что ненастье вас не остановит...

-    А я, честно признаться, не ожидал вас здесь встретить, в такой-то дождь!.. Но я рад, что вы пришли, очень... спасибо. Что же нам придумать?.. Не стоять же под дождем? Может быть сходим в кино? Кинотеатр рядом.

... Они вошли в полупустой зал. Свет погас. На экране вспыхнули первые кадры известного антифашистского фильма «Семья Оппенгейм».

За все время показа киноленты Ефим и Роза не проронили ни слова. В полутьме он искоса поглядел на нее, заметил слезинки на щеках.

Вспыхнул неяркий свет. Наклонив голову, Роза пошла к выходу, молча следовал за ней Ефим...

Пока они были в кино, дождь прекратился, в темносиних просветах меж рваными косматыми облаками виднелись, казавшиеся влажными, редкие звездочки. Неторопливым шагом Ефим и Роза шли к дому Гофманов.

-    Какой тяжелый фильм, - вздохнула Роза. - Хорошо, что все это в прошлом и не у нас.

-    И мне нелегко было смотреть, хотя я видел этот фильм во второй раз. Впервые он был показан в Москве за год-два до войны, не позже. Позже наши вожди начали тесно общаться с вождями третьего рейха.

Роза боязливо оглянулась по сторонам, тихо спросила:

-    Вы не боитесь произносить вслух такие крамольные слова?

Ефим рассмеялся:

-    Кого я должен сейчас бояться, вас?

Роза снова оглянулась:

-    Мне страшно. Страшно правду слушать. Все боятся, и я боюсь.

Ефим глянул на нее укоризненно.

-    Ну, ладно... теперь поздний вечер, вокруг - ни души. Наберитесь храбрости выслушать меня, хотя бы на этой совершенно пустынной улице. - Он помолчал. — Вы, может быть, запомнили знаменательный снимок, он был помещен во всех газетах на видных местах, осенью 1939 года?.. Впрочем, что я? Ведь вам тогда было...

-    Восемнадцать, - подсказала Роза, - и политикой я не интересовалась. Она и теперь, признаюсь, меня не очень-то занимает... А о каком снимке вы говорите?

-    Снимок исторический: на ступенях рейхстага выдающийся большевик, ленинец-сталинец, нарком иностранных дел СССР Молотов жмет руку выдающемуся фашисту-людоеду Адольфу Гитлеру. Многообещающее рукопожатие! Что за ним последовало - известно всем: война, разруха, десятки миллионов жертв, в том числе евреев... Замучены в концлагерях, просто убиты, сожжены в адских печах. Кстати, зола шла в дело: на удобрение полей и огородов.

-    Как вы можете произносить такие слова?! - с возмущением воскликнула Роза, голос ее дрожал. - Ради Бога, перестаньте!

-    Простите!.. Впрочем, извиняться не за что: правда не всегда приятна для слуха, как известно. Но я не хотел вас расстраивать. И давайте сменим пластинку. Я лучше расскажу вам свежий анекдот...

Роза покачала головой.

-    Не-ет, после «Семьи Оппенгейм», да еще с вашим добавлением, мне не до анекдотов, да и вам тоже, не притворяйтесь. И не надо плохо обо мне думать. Я аполитична, верно, но дурочкой вы меня, надеюсь, не считаете?

-    Аполитичность еще не глупость. Но в наше время не стоит прятаться за аполитичность. Покрепче зажмуриться, заткнуть уши и считать: того, чего не видишь и не слышишь, не существует? Это не только ошибочно, но и опасно... Допускаете ли вы, что на месте семьи Оппенгейм может оказаться семья Шмурак, семья Гофман, семья Сегал и так далее?

Роза с удивлением посмотрела на Ефима.

-    Но мы не живем в фашистской Германии?!

Ефим молчал. Что ей ответить? Неужели не понимает, не пытается понять такую, казалось бы, несложную связь между германским тотальным антисемитизмом, рукопожатием Молотов-Гитлер и весьма вероятной вспышкой антисемитизма в Советской Союзе?.. Он мысленно ругнул себя за неуместную беседу - не мог удержаться! - и решил ее прекратить. Не отвечая на ее вопрос, сказал:

-    Если вы разрешите, я напомню вам начало нашего разговора в тот вечер, у Шмураков, о призвании, о любви к профессии... Нам тогда не пришлось его закончить.

-    И вы считаете, что сейчас самое время продолжить ту светскую беседу? Не хитрите! Я не ошиблась: вы находите меня, мягко говоря, не очень умной... Не возражайте. Если бы думали иначе, не оборвали бы вот так неуклюже, даже бестактно, обсуждение вопроса об антисемитизме.

-    Сдаюсь, - засмеялся Ефим, - попался, виноват! Но причина здесь другая: нелегкое это дело, толковать об антисемитизме нам, евреям. Да и уместно ли, мне и вам, в сегодняшний вечер?

-    Очень уместно, - горячо возразила Роза, - подумайте, с кем, кроме вас, я могу говорить об этом? С папой и мамой? Невозможно! Значит, я так поняла: вы допускаете какой-то вариант преследования евреев в обозримом будущем у нас, в Союзе?

-    Не исключаю. Почему бы, например, при определенных экономических, да и политических осложнениях, не натравить другие народы на вечных козлов отпущения - евреев? Может быть, и не санкционировать антисемитизм напрямую, в открытую, но и не препятствовать ему, скажем, не осуждать вслух или делать вид, что его нет. Умолчать на официальном уровне. А молчание, как известно... Логично?

-    Вполне, - уныло согласилась Роза, - а верить не хочется.

-    И мне верить не хочется, но помнить не мешает... Однако давайте поставим точку. Пренеприятнейшая тема! А вот и ваш дом. Кажется, ваши родители не спят, ждут вас.

Сквозь густую, непросохшую после дождя зелень, из широких окон дома пробивался свет.

-    Ну конечно, не спят, - подтвердила Роза, - волнуются, что-то доченька задержалась. Правда, я их предупредила о нашей встрече. Мама сказала: «Если этот парень в такую погоду придет, вернись с ним лучше домой». И наказала не слишком поздно возвращаться - обычная родительская опека. В их глазах я дитя малое. А мне скоро... старушка!

-    Куда там! - поддразнил Ефим. - В таком случае я - святой Мафусаил. Одним словом, жили были старик со старухой, звали его - Ефимием, а ее - Розалиной...

Оба весело рассмеялись, еще немного поболтали, распрощались, конечно, «до скорого»...

Глава двадцать пятая

В среду, как и обещал, Ефим вышел на работу. Софья Самойловна опять заболела, на сей раз серьезно, и попала в больницу, прихворнула и Алевтина. Немудрено, что редактор встретил Сегала с распростертыми объятиями.

- Запрягайся, а то я совсем зашился. Тут, помимо выпуска газеты, накопилась куча писем, - Гапченко протянул Ефиму стопку нераспечатанных конвертов. - Разделайся с ними поскорее, неудобно перед рабкорами.