Ефим рассмеялся собственной сверх фантазии: «Ишь, куда хватил! Ишь, чего захотел! Скорее солнце вспять покатится, чем партаппаратчики откажутся от бесконтрольной власти и в пять слоев пирога!»
Глава восемнадцатая
В апреле сорок пятого вышел тысячный номер цеховой стенгазеты «Фрезер», одной из многих на заводе. В масштабах Москвы, даже района - событие незаметное. Да и в заводском - не ахти какое!
Однако по чьей-то инициативе решено было в ознаменование этого «выходящего из ряда вон» события совершить праздничные возлияния на лоне природы - в заводском доме отдыха в последнее апрельское воскресенье.
И выдался этот весенний день как на заказ! На безоблачном светло-голубом небе ярко светило доброе солнце, лиственный лес, окружавший дом отдыха, звенел акварельным одеянием, птицы яростно, на все лады, пели, приветствуя набирающую силу природу.
Съезд гостей назначили на одиннадцать утра. Среди приглашенных, конечно же, - и сотрудники заводекой многотиражки.
Ефима несколько удивило предполагаемое торжество в честь такого, в общем-то пустяка, как юбилей цеховой стенгазеты. И все же он не без удовольствия согласился принять участие в загородном празднестве. Причиной тому было и приподнятое настроение от приближающейся Победы - теперь в этом не могло быть сомнения, и возможность провести выходной день на природе, которую он так любил, и, наконец, как бы не старался он сам себя обмануть, не в последнюю очередь его манила встреча там, в иной обстановке, с Тиночкой. Что ни говори, он никак не мог побороть чувства притяжения, которое испытывал к ней.
...Ефим вышел из электрички на полустанке, окруженном вековым лесом. Встретившаяся ему возле платформы женщина указала на прямую, как стрела, уходящую далеко вглубь леса просеку - дорогу к дому отдыха. В этот утренний час она была пустынна. Лишь одна полуторка обогнала неспешно шагающего Ефима, одетого в свой чуть постаревший, тщательно наглаженный серый в черную полоску шевиотовый костюм, в белую, без галстука, рубашку, в «семисезонные» грубоватые штиблеты. Его пышную шевелюру трепал то и дело налетающий озорной весенний ветерок. Ефим не вдыхал, а пил, как бальзам, пьянящий лесной воздух, он и вспомнить не мог, когда ему было так хорошо, так спокойно на душе! Казалось ему, что это не дорога, а сказочный зеленый каньон, и если идти по нему долго-долго, приведет он к морю синему-синему, безбрежному... Но вдруг лес кончился, и Ефим вышел на просторную поляну с небольшим особняком посредине, украшенным колоннадой, разбросанными вокруг него досчатыми постройками. Над входом в особняк развевалось белое полотнище, зеленые буквы на нем приглашали: «Добро пожаловать, товарищи отдыхающие!» Но отдыхающих сегодня здесь не было: одна смена уехала в субботу, другую ждали в понедельник. Встретил Ефима полный лысый человек в синем костюме под белым халатом.
- Прибыли на праздник? - казенно приветствовал он. - Как доехали? - Глянул на свои наручные золотые часы. - Начало, примерно, через час. Советую пока погулять - у нас тут красота отменная!
Когда Ефим вернулся из леса, все гости были уже в сборе. На длинных столах, накрытых в прямоугольном солнечном помещении, красовались бутылки, графины, множество тарелок со всевозможными закусками. За столом - человек восемьдесят гостей, за небольшим отдельным столом - новоиспеченный генерал, директор завода Семен Михайлович Мошкаров и человек пять его свиты.
- Сегал! - услышал он голос Гапченко. - Давай сюда!
Алевтина, Анфиса Павловна, Гапченко, даже Софья Самойловна встретили его улыбками.
- Что-то вы запаздываете, юноша, - кокетливо упрекнула его сияющая, нарядно одетая Крошкина. - Мы для вас место забронировали, садитесь вот сюда. - И Алевтина, к его удовольствию, указала на ступ рядом с собой. - И смотрите у меня! - она погрозила ему пальчиком.
- Внимание, товарищи! - раздался низкий женский голос. - Разрешите мне от имени парткома сказать несколько слов. - Ефим узнал в говорившей коротко стриженной особе с крупными мужскими чертами лица заместителя секретаря парткома Дубову. Она выталкивала из себя слова резко, громко, то и дело пристукивая о стол веснушчатым кулаком, поросшим золотистыми волосками; славила партию Ленина-Сталина во главе с мудрейшим из мудрых, гениальнейшим из гениальных, великим и т.д. Иосифом Виссарионовичем Сталиным...
Ефим заранее знал набор трафаретных фраз, предназначенных для всякого рода собраний, трескотню партийной дамы он пропустил мимо ушей. Не без облегчения отметил отсутствие Зои Александровны Гориной. Правильно, что ей здесь делать? А рыжеволосая Дубова продолжала ораторствовать... Собравшиеся, как и Ефим, наверняка не слушали ее, все с нетерпением поглядывали на графины, бутылки с веселящей жидкостью, на аппетитные закуски. И вот, к всеобщей радости, Дубова смолкла, за что ее с удовольствием наградили бурными аплодисментами. И... пошло-поехало!
Водки и какого-то крепкого красного вина - море разливанное, пей не хочу! Но пить сегодня хотели все. Граненые стаканы быстро опустошались и тут же наполнялись снова. Провозглашали тост за тостом: за генералиссимуса Сталина, за генерала Мошкарова, за то и это... Только почему-то никто не произнес тоста в честь виновников торжества-юбиляров, редколлегии стенгазеты «Фрезер». О ней, видать, попросту забыли...
Застолье гудело хмельно и весело, в одном конце орали «Катюшу», в другом «Ой, при лужке, при лужке». Стараясь всех перекрыть, кто-то зычно заревел «Шумел камыш»... Крик, шум, мешанина звуков. Ароматный лесной воздух, заполнявший помещение через открытые окна, был изгнан сивушным смрадом.
Ефим встал. Наполнил стакан вином, высоко поднял его и во всю силу легких крикнул:
- Тихо, товарищи! Тихо!
Все замерли, недоуменно уставились на него. В наступившей тишине, понизив голос, сдерживая злость, он раздельно сказал:
- Предлагаю тост за виновников этого торжества, за редколлегию «Фрезера», за тысячный номер!
- Урра! - гаркнуло застолье и с удовольствием отправило в глотки очередную порцию хмельного.
Ефим тоже захмелел, правда не очень, как говорят в народе, был хорошо навеселе.
- На воздух, товарищи! На воздух! - звонко призвал молодой человек в военной форме без погон. Он лихо растянул меха аккордеона, грянул марш.
Гости с трудом поднимались со своих мест, напевая каждый свое, шаткой походкой повалили за массовиком к выходу. Ефим взял под руку сияющую, казавшуюся ему сейчас красавицей, Тиночку и вместе с редакционными сотрудниками последовал за толпой. На свежем воздухе все слегка отрезвели. Под руководством массовика начались танцы, пляски, игры... «Веселей! Веселей!» - командовал массовик, выжимая из аккордеона все, что мог.
В сумасбродном веселье активнейшее участие принял порядком захмелевший директор завода - среднего возраста, среднего роста, с расплывшимся сытым лицом и хитрыми нагловатыми глазками. Он с откровенным хвастовством и бравадой щеголял в новом, с иголочки, генеральском мундире, который не шел к его грузной, с изрядным брюшком фигуре без тени военной выправки. После танцев массовик затеял всеобщую игру в салочки. Демонстрируя нецеремонность и демократичность, генерал немедленно включился в забавную ребячью игру, даже взял на себя роль входящего. Подпоясанный золотым плетеным поясом, позвякивая на бегу тремя орденами Ленина, множеством прочих наград на его кителе, неуклюжий генерал, задыхаясь, безуспешно пытался догнать легкую на ногу, тонкую в талии хорошенькую молодку. От натуги лицо генерала побагровело, глаза выкатились, рот раскрылся, губы обвисли.
- Замаю! - кричал он, напрасно силясь дотянуться толстой рукой до вертящейся вокруг него бойкой красотки. - Замаю!
А она игриво хохотала, ловко увертывалась от жадно протянутых рук, для пущего задора хлопала слегка ладошкой по генеральскому погону.
- Догоняйте, ха-ха-ха!
Генерал, запыхавшись, остановился, чуть отдышался, расстегнул золоченый пояс, зажал пряжку в правой руке, завертел им над головой, угрожающе крикнул: