В тридцати милях от Мехико, у подножия господствующей над равниной «Пирамиды Солнца», под пристальным взором вырубленного в камне ока солнечного божества ацтеков Уицилопочтли сотни мужчин и женщин упорно трудились на невыносимой жаре.

Потные поденщики терзали землю кирками и лопатами, отбрасывая комья почвы на грохоты – большие бочки с днищами из проволочной сетки, используемые для отделения камней больших и малых, кусков металла или керамики, а также всего остального крупнее мексиканского песо. Ученые‑археологи и аспиранты ползали на четвереньках, тыча в землю садовыми лопатками, чтобы выковыривать оттуда осколки гончарных изделий и свинцовые шарики, четыреста лет назад вылетевшие из ружей конкистадоров.

Организатор этого проекта, профессор Себастьян де Роса, наблюдал за управляемым хаосом с рубежей места раскопок. Де Роса был атлетично сложенным мужчиной, чьи черты лица унаследовали как оливково‑кожее тепло его матери‑сицилийки, так и словно высеченные из камня аристократические углы его отца‑флорентийца. Именно отцу, мужественному летчику, который сражался за Муссолини во Второй мировой войне, прежде чем стать удачливым бизнесменом, Себастьян был обязан своей решимостью и целеустремленностью. От матери к нему перешли замечательное самообладание, терпение и шарм – те качества, которые обожали многие его студенты и коллеги по работе.

Тем не менее, пока профессор бродил по периметру раскопок, приближающийся лимузин с гербом Мексиканских Соединенных Штатов пробил серьезную брешь в характерной невозмутимости Себастьяна. Отмахнувшись от администратора раскопок с банданой на голове, профессор так сменил направление своего маршрута, чтобы пересечься с курсом прибывающего транспортного средства.

Черный лимузин, весь в дорожной пыли, направлялся к участку за главной рабочей площадкой, который был определен как лагерь для персонала. Там были установлены палатки, а с подветренной стороны воздвигнут целый ряд переносных пластмассовых туалетов. Имелась там и столовая с кухней, а также импровизированная душевая в виде бочки, водруженной над выкрашенной масляной краской для водонепроницаемости коробкой из фанеры.

По ту сторону лагеря участок пыльной земли был занят измочаленными пикапами, грязными лендроверами, помятыми джипами и тремя выцветшими желтыми автобусами, которые использовались для транспортировки поденщиков в окрестные мексиканские городишки и обратно. Эти рабочие – плотники, электрики, землекопы – варьировались по возрасту от энергичных тинейджеров до измученных жизненными невзгодами стариков. Все они говорили по‑английски, курили американские сигареты, носили пыльные джинсы и с полудня до поздней ночи пили червецу.

Пока Себастьян проходил мимо палаток, чтобы встретить лимузин, он помахал группе аспирантов, которые тоже решили устроить себе перерыв на червецу. Все до единого американцы, они были молоды и полны энтузиазма. Все они носили модную, особого пошива экипировку – шорты Банановой республики, ботинки от Л. Л. Бина, жилеты и пиджаки от Дж. Крю. Как коллегам и ассистентам‑археологам, им препоручалась самая неблагодарная работа на площадке, что, разумеется, вполне соответствовало академическому порядку вещей. Так один аспирант в типично прямой американской манере написал на табличке у себя над палаткой: «Ишачить – наша судьба».

Неофитам всегда приходилось нелегко, и Себастьян вспомнил нескончаемые годы изнурительных собственных взносов. Прежде чем омыться во славе опубликованных работ частных грантов и появлений в телепередаче «Доброе утро, Америка», эта чересчур образованная порода должна была заработать все эти радости посредством упорного учения и тяжкого труда на археологических раскопках.

Выше в неофициальной иерархии раскопок стояли специалисты: компьютерщики, инженеры, археологи, антропологи и администраторы. Все они находились в непосредственном подчинении у Себастьяна. Пока он продолжал приближаться к лимузину, эти специалисты, в свою очередь, снова и снова подходили к нему с вопросами, требованиями и предложениями. Профессор же проскальзывал мимо всей этой публики с безмятежным спокойствием и участливыми извинениями, которые обычно исцеляли изрядно потрепанное самолюбие первоклассных профессионалов, чьи требования либо отвергались, либо игнорировались.

К несчастью, фирменный невозмутимый шарм Себастьяна набирал ноль целых и ноль десятых по шкале эффективности государственной чиновницы в слегка помятом костюме, которая вылезала из лимузина, сжимая в ухоженной руке пачку бумаг.

– Мисс Аренас, как я рад вас видеть, – совершенно искренне начал Себастьян, обрадованный тем, что визит наносит всего лишь она, а не ее начальник Хуан Рамирес. Затем он непритворно улыбнулся, отчаянно стараясь уловить в поведении этой женщины хоть какие‑то приятные аспекты, на которых можно было бы сосредоточиться.

Одним из наиболее ценных навыков, которым Себастьян выучился, взрослея в длинной тени своего отца, общительного, в высшей степени энергичного и обманчиво покладистого главы собственного импортно‑экспортного бизнеса, была способность сосредоточиваться на позитивных моментах при взаимодействии с людьми. В случае мисс Аренас он в итоге остановился на ее прелестных, достаточно разумных глазах и восхитительной чистоплотности.

– Я вижу, вы получили мой отчет – любезно сказал он женщине и с любопытством взглянул на ее кулак, безжалостно душащий его совершенно невинные бумаги. – А у вас уже нашлось время его прочесть?

– Все это весьма тревожно, доктор де Роса. Действительно весьма тревожно, – сказала Ольга Аренас, замминистра культуры Мексиканских Соединенных Штатов. – Вы уже три месяца обещаете результаты, но пока что мы ровным счетом ничего не увидели. Этот отчет только подтверждает вашу несостоятельность. Когда министр его прочтет, он будет в ярости.

– Мы уже рядом, – безупречно солгал Себастьян. – Совсем рядом.

Женщина нахмурилась.

– Вы уже полтора года «рядом».

Потея, мисс Аренас потянула за лацканы своей слегка помятой пиджачной пары и с прищуром взглянула на яркое дневное солнце. Чувствуя ее гнев, Себастьян подумал, что ему следует найти более достойное применение негативной энергии этой женщины. Надеясь, что его лекция студентам на тему «Моцион истощает эмоцию» с тем же успехом сработает и на практике, он бодро направился прямиком через заваленный всевозможным мусором центр оживленной площадки. Мисс Аренас на своих высоких каблуках нетвердо заковыляла следом.

– Археология не является точной наукой, – сообщил ей Себастьян.

Мисс Аренас уже открыла рот, чтобы заговорить, но ее ответ утонул во внезапном реве бензинового мотора. Рев этот к тому же сопровождался громкими криками восторга.

Доктор де Роса ободряюще махнул рукой сотрудникам, которым все‑таки удалось запустить генератор, – двум инженерам‑электрикам и двум спецам по электронике, уволенным в отставку из Военно‑морского флота Соединенных Штатов. Они наладили экспериментальное эхолокационное устройство, которое – по крайней мере, теоретически – способно было регистрировать подземные сооружения, гробницы, руины и другие твердые структуры, погребенные за многие века. Однако проверка их устройства оказывалась невозможна из‑за того, что электрический генератор с бензиновым мотором много дней был неисправен. Теперь же, когда ток от генератора пошел к эхолокационному устройству, один из бывших флотских электронщиков щелкнул переключателем, и экран сонара ожил. Триумф, однако, оказался недолгим. Испуская целую россыпь искр и клубы черного дыма, генератор рванул. Языки пламени энергично прыгали в небо, пока один сообразительный наблюдатель не обработал машину огнетушителем.

От такого зрелища Себастьян помрачнел. А мисс Аренас еще пуще нахмурилась.

– Знаете, профессор, я здесь вообще никакой науки не вижу, – заявила женщина.

Взгляд ее прелестных глаз был тверд, а горячий тон явно не жаждал охлаждения.

«Ч‑черт, – подумал Себастьян, – вот неудача».

Делая вывод, что замминистра ему уже не очаровать, профессор решил прибегнуть к своему последнему трюку. Он резко развернулся и попытался сбежать от бюрократической барракуды. Однако путь ему перегородила гряда бочек‑грохотов, и мисс Аренас, пусть с риском для своих каблуков, но все же его догнала.