Шевцов вытер губы салфеткой и закурил.

— Значит, Глухарь пользовался нашей крышей в своих целях. Где его люди?

— Разбрелись по мелким группировкам.

— И кто же будет нас защищать? Где силовики?

— Мы пустим в подвал ментов. Они еще не избалованы красивой жизнью и будут служить с большим рвением. Свято место пусто не бывает.

— Хочешь создать филиал Петровки под эгидой игорного дома?

Четвертый этаж — бордель. Третий — киллеры, второй и первый — рулетка, а подвал — для тех, кто должен все это взорвать к чертовой матери.

— И вернуться к себе в отделение на зарплату.

— Ты слишком много на себя берешь, Яша. Ты ноль. Я решаю кадровые вопросы.

— Результаты нам известны. Вы лишили меня инициативы, сделав марионеткой. Вы вмешивались в каждую мелочь, не давали мне работать. — Хлыст говорил твердо и уверенно. — Что вы хотите? Какие могут быть результаты, если такой структурой руководит слепой?

— Слепой?

— Вы за последний год в казино не появились ни разу, а меня сделали бессловесной куклой в своих руках. Итого два слепца.

В воздухе повисла пауза. Шевцов загасил сигарету и, изменив тон, спокойно спросил:

— Что случилось с Котом?

— То, что и должно было случиться. Его кастрировали и посадили на иглу. Кот работал на наркокартель, который в обход нас реализовывал героин в нашем заведении. Я не стал ссориться с наркодельцами. Но я сдал Кота тем, кто имел на него зуб. Кошек и собак хватает. Кота заменили на человека и Глухаря тоже. Хватит с нас зоопарка.

— У Кота были сообщники?

— Да, два бармена и менеджер. Их отправили на кладбище. Там у нас еще есть свои места и влияние.

— Кот может заговорить.

— Если выживет. Его боссы очень на него обижены. Кота нашел таксист, вызванный к нему на дом. Любопытное зрелище. На столе гора рассыпанного героина, а на вершине продукт кастрации.

— На моих глазах рушится империя, которую я создавал годами. А ты утверждаешь, что все прекрасно!

— В наше время все меняется со скоростью света. Одна система сменяет другую, старые отношения не похожи на новые. Мы меняемся вместе со временем. Вы называете эти процессы гибкостью. Я научился у вас быть гибким и понял, что только я сам могу управлять теми процессами, которые происходят вокруг меня. Машина работает ритмично, казино кует деньги и превышает прошлогоднюю прибыль вдвое. Уходят старые клиенты, приходят новые. Картина резко меняется, это могу замечать я, наблюдая за процессом ежедневно, а не вы, сидя в Думе среди скандальной своры показушников. Если год назад я видел в игровом зале бритоголовых быков и их шлюх, то теперь у нас появись новая прослойка, которой мы еще не дали названия. Денег больше не стало и меньше тоже. Они кочуют из рук в руки. Чем больше нищих, тем больше богатых, и этот крен растет.

Шевцов с опаской взглянул на Корина.

— Вижу. И ты меняешься. Я помню, как ты начинал.

— Мне стало легче дышать, после того как я выскользнул у вас из-под каблука. Я делаю свое дело и знаю, как надо его делать. Вы можете меня уволить. Я не пропаду. Но кто сядет в мое кресло? Где вы возьмете человека, которому сможете доверить такую машину и будете уверены, что он вас не обчистит до нитки? Это я сделал вас одним из самых богатых людей страны. Вы мой большой должник. Я не удовлетворен своим сегодняшним положением. И помните, я свободен и могу уйти в любую минуту. Туда, где мне предложат власть и деньги. Никто никогда не ценил холуйство. Мне оно тоже надоело. Понимаете? Новые времена, новые отношения.

Хлыст встал и направился к выходу.

***

В эту ночь Гном не сомкнул глаз. Он и секунды не думал об отдыхе, в то время как Фил заливался храпом. Как только начало светать. Гном приподнялся на скрипучей раскладушке и взглянул на постель, где спал его пастух. Фил лежал на боку, лицом к стене и ровно дышал. Гном уже придумал отговорку, если душегуб его накроет, к тому же Гном соорудил из кухонного ножа отличное перышко, и если Фил пойдет в атаку, то он ему вкрутит шило в бок.

Как Гном ни храбрился, но, пока он надевал штаны, все тело покрылось противным липким потом. Гном боялся своего пастуха, несмотря на то что в последние недели Фил утратил бдительность. Они жили и общались спокойно, как бы найдя общий язык. Гном ни разу не сделал ни одной попытки бежать.

Последние недели хозяин перестал запирать двери на ночь и прятать ключи под подушку. Даже когда он уезжал в город, он не приковывал Гнома наручниками к отопительной трубе. Гном и сам понял, что побег — это еще не свобода. Ему торопиться некуда. Он наблюдал за Филом и поражался его нюху. Сыщик разделил участки на квадраты и очень скрупулезно обследовал каждый. Предварительная работа, которую они сделали зимой, оставив в лесу не одну версту лыжных полос, дала свои результаты. Снег сошел, круг поисков сузился, теперь они месили грязь в резиновых сапогах. Такая настырность, целеустремленность и грамотность не могли не увенчаться успехом. Гном оставался человеком в себе, как улитка, и не любил сильных личностей, которые оказывали на него давление. За последнее время Фил внушил ему, что истинная свобода заключается в деньгах. Гном оказался способным учеником и многое сумел усвоить, оставаясь послушной овечкой.

Гном подошел к двери и, оглянувшись, посмотрел на спящего. Поза хозяина не менялась, сон казался крепким и глубоким.

Гном вышел во двор. Небо выглядело пасмурным, густые тучи висели низко, едва не цепляя макушки сосен. Гном соскочил с крыльца и, подобравшись к машине, достал нож и пропорол два колеса с левой стороны, затем перебежал к сараю, скинул навесной замок, открыл створку и вывел на тропинку старый велосипед. Эта штука была отлажена и исправлена заранее, в те самые дни, когда Фил выполнял заказ азиата в Москве. Запертые двери никогда не были проблемой для высококвалифицированного форточника, особенно когда наручники с легкостью соскальзывали с узкой тонкой руки маленького человечка.

Гном пробрался «задами» и через огород вышел к оврагу. Через несколько минут он появился на дороге, которая была здесь единственной. За поселком начинался лес. Пять километров пути до станции были зоной риска.

Возле платформы он оставил велосипед, поднялся на перрон и ждал.

Отвратительный дождь и ветер хлестали по лицу и пронизывали насквозь. Гном не оглядывался. Или ему повезет, или не судьба. Бесполезная суета тут не поможет.

Электричка подошла через пять минут. Он запрыгнул в тамбур и бросил последний взгляд на платформу. Народу в это время ехало много. Люди торопились на работу. Когда двери захлопнулись, он облегченно вздохнул. Он не хотел больше падать с моста в ледяную воду.

На какое-то мгновение в маленькой бритой голове мелькнула светлая мысль. Он подумал о заброшенной деревеньке в Курской области, о старой матери, сидевшей возле дома и не спускавшей глаз с дороги. Она вечно будет так сидеть и ждать его. Сколько ей еще жить? Бог его знает, может, и померла. Вспомнил он и могилу отца с красной железной звездой, соседку Дашку, которой в детстве обрывал соломенные толстые косы, речушку и сеновал. Там его никто не найдет. Но как идти в дом с пустыми руками?

Мысль как пришла, так и ушла, не задев за живое. Неожиданная вспышка памяти. Так часто бывало, когда он валялся на нарах, но теперь эта мысль лишь мешала сосредоточиться.

Двери электрички открылись. Капли падали на платформу и разбивались, дождь усиливался. Гном вышел. Он уже не мог управлять собой, он делал то, что ему предначертано судьбой. «Если взял стакан водки, то надо пить, а не ставить на стол». Таковы правила, так он воспитан.

На Комсомольской площади он перешел к другому вокзалу и сел на другую электричку. Опять долгий, изнуряющий путь, затем автобус, деревня, сельпо. Здесь Гном купил лопату и дальше пошел пешком.

Три остановки вдоль шоссе, лес, утопающие в лужах ноги, и он вышел к цели. Когда вчера они проходили этот участок, он тут же узнал его. Никаких зарубок на дереве не существовало, эту лапшу он повесил на уши Филу, и тот обходил каждое дерево вокруг. Здесь стоял красный столбик, на котором черной краской написали число «63», а ниже слово «кабель». Шесть шагов в глубь леса от столба, и точка.