Дужина Н. И. Путеводитель по повести А. П. Платонова «Котлован»

Введение

Повесть Андрея Платонова «Котлован» не имеет авторской датировки. Только анализ исторической основы содержания позволяет предположить, что она написана, вероятнее всего, в первой половине 1930-х гг. Именно на это время пришелся один из самых драматических периодов отечественной истории, по глубине осмысления и оригинальности изображения которого Платонову нет равных в русской культуре XX века.

В конце 1920-х годов наша страна, согласно официальной политической фразеологии, приступает к «построению социализма». Цель предыдущего курса — новой экономической политики — определяли более скромно: восстановление разрушенной в гражданскую войну экономики и «строительство социалистического фундамента народного хозяйства»[1]. Считалось, что к 1927 г. нэп выполнил свою задачу: «социалистический фундамент народного хозяйства» был построен; далее предстояло воздвигнуть само здание социализма. 1929 год, который начинал «первую пятилетку по строительству социализма», Сталин назвал «годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства»: в области производительности труда, «строительства промышленности» и «строительства сельского хозяйства». Оптимизм вождя поддержала и «служанка» режима — советская литература. Однако реальность, отраженная в многочисленных документах времени, причем не только неофициальных (письма), но и официальных (периодическая печать), говорила об обратном: глубоком равнодушии большинства населения к проводимым в стране преобразованиям и низкой производительности труда, а также отсутствии у власти реальных средств для развития промышленности. «Строительство» же сельского хозяйства, закончившееся насильственной коллективизацией 1930 г., привело к окончательному «слому» деревни и позволило переосмыслить знаменитое сталинское выражение.

Значение этих событий и безусловный приоритет Андрея Платонова в литературе о них М. Геллер объяснил так: «Реальным событиям, строго определенным временем и пространством, Платонов придает символический смысл, превращающий „Котлован“ в единственное в литературе адекватное изображение событий, значение которых в истории страны и народа превосходит значение Октябрьской революции»[2].

М. Геллер указал на две особенности платоновской прозы: реальность и конкретность событий, положенных в основу содержания, и символический смысл, который придает им Платонов. Если символизм платоновских образов давно признан и стал предметом литературоведческого анализа, то их реальная основа осталась практически без внимания исследователей. И это при том, что тексты Платонова отличает почти публицистическая насыщенность фактами реальной жизни. Третья черта платоновской прозы, на которой отчасти и основан ее символизм, тоже неоднократно называлась: опора писателя на философский (точнее, литературный в широком смысле) контекст. Вот как об этом пишет М. Золотоносов, делая особый акцент на реализме Платонова: «Философский контекст естественно сопрягается в произведениях Платонова с современным ему политическим контекстом. Собственно говоря, попытка философского осмысления политических реалий 20-х годов и создает своеобразие платоновских художественных текстов <…>: с помощью философии как универсального знания писатель пытался объяснить (или скомпрометировать) конкретную политическую реальность, обступавшую его со всех сторон и чрезвычайно интересовавшую его. Отсюда наложение политического и философского контекстов <…>; отсюда же необычайное внимание и почти исчерпывающее знание социально-политической и идеологической повседневности <…>. Проза Платонова реалистична, можно сказать, изощренно реалистична»[3]. Синтез трех этих черт — реальной основы образов, их философского подтекста и символического смысла — и создает феномен прозы Платонова. Данная особенность в сочетании с оригинальностью платоновской оценки происходящего делает «Котлован» не только одним из самых необычных произведений русской литературы XX века, но и одним из самых сложных и «непрочитанных».

Своеобразная поэтика, обилие реалий времени, непонятных современному читателю, очень непростой философский контекст, но главное — то особое место, которое занимает Андрей Платонов в русской культуре XX века и современном осмыслении нашей истории, приводят к мысли о необходимости подробного комментария к платоновской повести. Потребность в таком комментарии вызвана еще и тем обстоятельством, что «Котлован» входит не только в вузовскую, но и школьную программу по литературе.

При составлении комментария мы опирались на манеру Платонова сопрягать современную реальность с тем, что можно назвать «культурным контекстом»: мифологическими, философскими, религиозными идеями, а также собственным ранним творчеством. Поэтому рассмотрели следующие мини-сюжеты «Котлована» сначала на фоне событий общественно-политической жизни страны, а затем — в ретроспективе культуры:

Главный герой повести Вощев: его увольнение с предприятия и поиски истины.

«Другой город», в который приходит Вощев в поисках истины и нового места работы; артель строителей, к которой он присоединяется.

Основной строительный объект этого города — башня «общепролетарского дома»: разные стадии ее строительства; девочка Настя и ее мать, связь Насти с «общепролетарским домом».

Деревня и коллективизация.

Вощев: собирание «вещественных остатков потерянных людей».

Даже при таком схематичном воспроизведении содержания «Котлована» бросается в глаза иносказательность и «литературность» его сюжета и образов. Более неожиданным становится то, что повесть полностью вписывается в социально-политическую повседневность 1929–1930 гг. При этом и ее название, и композиция имеют свои объяснения и параллели как в современной Платонову действительности, так и в значимых для него по каким-то причинам произведениях культуры.

В процессе работы над рукописью повести Платонов значительно сократил ее текст. Однако некоторые из таких исключенных фрагментов дают представление об общей атмосфере, в которой создавался «Котлован», и проливают свет на наиболее спорные вопросы его проблематики. Их мы тоже включили в наш анализ и прокомментировали. Динамическая транскрипция рукописи «Котлована» опубликована в сборнике материалов его творческой истории, изданных Пушкинским Домом: Андрей Платонов. «Котлован»: Текст, материалы творческой истории. СПб.: Наука, 2000. Текст повести цитируется по этому изданию.

Глава 1. События общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: Город и деревня

Первое, что производит впечатление на всякого читателя «Котлована», — это заглавный образ. Он настораживает и вызывает тревожные предчувствия. Современный читатель может не знать, что котлован был распространенным в первую пятилетку строительным объектом, а знаменитая повесть Платонова названа по аналогии с популярным в конце 1920-х — начале 1930-х годов индустриальным романом: «Доменная печь» (1925) Н. Ляшко, «Домна» (1925) П. Ярового, «Стройка» (1925) А. Пучкова, «Цемент» (1925) Ф. Гладкова, «Лесозавод» (1927) А. Караваевой, «Бруски» (1928–1932) Ф. Панферова и др. Многие из этих названий не лишены метафорической переносности или даже, как писали в учебниках советской литературы, символического подтекста. Например, гладковский цемент — это не только продукция завода, но и «рабочий класс, скрепляющий трудовые народные массы и становящийся фундаментом новой жизни»[4]. Платонов не отступает от литературного шаблона: котлован в качестве производственного объекта, на котором происходит действие, выносится в заглавие. И точно так же, как у современных Платонову советских писателей, этот образ несет дополнительную смысловую нагрузку. Его символический подтекст опирается на ассоциации, подкрепляемые сюжетом, — яма и могила. Такое восприятие заглавного образа признают практически все. Вот, например, как пишет об этом А. Павловский: «Образ Котлована как углубляющейся Могилы является одним из символов этой горькой, пророческой и, к несчастью, оправдавшейся мысли художника»[5]. Так обычный строительный объект первой пятилетки становится символом исторического тупика, а повесть А. Платонова вписывается в современную ему литературу.