4 апр.

Милый Жан и дачный муж! Поздравляю Вас с благополучным окончанием Вашей книжной торговли, с весенней хандрой и с бабушкой^*. Простите, что так долго не отвечал на Ваше письмо: лень и весна обуяли. Да и ничего не могу написать такого, что пришлось бы Вам по душе. Мало веселого, много скучного…

Баранцевич и К^о столкнулись нос к носу с Евреиновой и К^о в одном и том же деле (памятник Гаршина) и, точно испугавшись конкуренции, облаяли друг друга «лжелибералами». Судя по письмам той и другой стороны^*, доброе дело оказалось дурным, ибо поссорило порядочных людей. Я не знал, что Баранцевич так нервен! Оказывается, что по части нервов он может дать Вам 20 очков вперед. В своем письме ко мне он написал очень много несправедливого.

Гольцев говорил мне, что Ваш рассказ^* он передал Соболевскому и «умывает руки». Вообще все эти Гольцевы хорошие люди, но где касается литературы и литературных порядков, то там следовало бы мыть им не руки, а хари. Бездарны, сухи и туги, как оглоданные вороньи кости.

Если пришлете отзывы о «Степи», то скажу большое спасибо. Высылайте и «завистливо-ругательные». Отзывы^* «Нов<ого> вр<емени>», «Пет<ербургских> вед<омостей>» и «Бирж<евых> вед<омостей>» у меня уже есть.

Пишите мне, капитан. Если будете у padre А<лексея> Н<иколаевича>, то поклонитесь этому симпатичному старику. Как я жалею, что книжная коммерция, на которой Вы нажили кукиш с маслом, помешала нам видеться чаще.

Поклонитесь Вашей жене. Будьте здоровы и богом хранимы.

Ваш А. Чехов

(Потемкин).

Плещееву А. Н., 4 апреля 1888

405. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ^*

4 апреля 1888 г. Москва.

4 апр.

Дорогой Алексей Николаевич!

Я получил Ваше письмо. Очень жаль, что «Северн<ый> вестник» и Баранцевич не пришли к соглашению^*. Два сборника, освященных одной и той же целью и выходящих один тремя месяцами раньше другого, составляют чувствительное неудобство друг для друга. Насколько не обманывает меня мое грошовое чутье, я почти уверен, что сборник, выпущенный вторым, успеха иметь не будет, т. е. сядет на мель. Впрочем, можно пуститься на хитрость: объявите теперь, пока впечатление смерти еще свежо, подписку на предполагаемый сборник, объявите и объявляйте без перерыва до сентября.

Быть может, в этих делах я ничего не смыслю. Если так, то простите за советы.

Теперь об Украйне. На лошадях Вам придется ехать только две версты. Самое лучшее время — май. Самое невеселое — июнь; самое сытое и разнообразное по наслаждениям — июль. Август хорош арбузами и дынями. Советую Вам ехать в мае. Мне хочется, чтобы Вы понюхали украинский сенокос.

На даче я усажу Вас под надзор медицины и убавлю Вам Ваш живот, который делает одышку. Придумаем такой режим, к<ото>рый, не требуя с Вашей стороны никаких жертв, принес бы пользу Вам и моей медицинской репутации.

Напрасно Михайловский огласил свой уход^*. Прощайте. Будьте здоровы и богом хранимы. Передайте Короленко, что я жду его. Имею сказать ему нечто приятное. Поклон Вашим.

Ваш А. Чехов.

Получил от Фонда приглашение^* читать на Гаршинском вечере. Отвечаю, что не могу выехать из Москвы по домашним обстоятельствам. Откровенно говоря, нет денег на дорогу.

Чехову Ал. П., 4 апреля 1888

406. Ал. П. ЧЕХОВУ^*

4 апреля 1888 г. Москва.

4 апреля.

Прорва! Умоляю: надень скорее штаны, побеги (лейф а гейм^*) в магазин «Нового времени» и поторопи там выслать мне возможно скорее 2 экз. «Сумерек». Пожалуйста!

Если дорогая бумага дорога, то надо печатать на дешевой. 2-е издание «Сумерек» печатай, конечно, по-прежнему на дешевой бумаге.

Посылаю Суворину письмо с просьбой прогнать тебя.

«Сумерки» высылай заказной бандеролью. Не прошу извинения за беспокойство, потому что ты обязан слушаться.

Поклоны.

Твой авторитет А. Чехов.

Киселевой М. В., 5 апреля 1888

407. М. В. КИСЕЛЕВОЙ^*

5 апреля 1888 г. Москва.

5 апр.

Многоуважаемая Мария Владимировна!

Сегодня у меня был издатель «Русского вестника» Берг. Я спросил его, видел ли он повесть г-жи Киселевой. Он сказал, что не видел, а о г-же Киселевой слышит только первый раз в жизни^* (ах, какая непопулярная писательница!). Он спросил меня: талантлива ли г-жа Киселева? Я ответил:

— Гм… Как Вам сказать? Пожалуй…

Он сказал: я буду ее иметь в виду.

Итак, повести Вашей он не видел и не читал, с чем Вас и поздравляю (не без ехидства). Вы наказаны за многократное непослушание, что же касается меня, то я не перестану и впредь при всяком удобном случае говорить: гм..

В литературных сферах я теперь сила, которая может принести Вам много добра или много зла, смотря по тому, как Вы будете вести себя по отношению к моей гениальности. Если не будете угощать меня наливкой, восхвалять мой талант и будете позволять Вашим большим глазам шпионить за мной, то я уроню Вас во мнении всей Европы и не позволю Вам напечатать ни одной строки…

Что касается размера Вашей повести, т. е. девяти листов, то, правда, такое половодье составляет для журнала и для автора чувствительное неудобство. Не найдете ли Вы возможным сократить Ваше детище (некрещеное) до 5–6 листов? Дело в том, что большие повести долго ждут очереди, а маленькие подобны городничему, который найдет себе место в церкви, даже когда негде яблоку упасть. Ведь 9 листов придется дробить на 3 номера! В одном номере автор может располагать maximum тремя листами. Правда, в моей «Степи» шесть листов, но ведь для Чеховых и Шекспиров закон не писан, особливо если Шекспир или Чехов берет редакторшу за горло и говорит:

— Печатай, Ма-Сте^*, все шесть листов, а то получишь кукиш с маслом!

Вы же не Шекспир и не Чехов, хотя, впрочем, и мечтаете (о, я знаю Ваши хитрости!) дать в будущем Вашей дочери мое имя с тем, чтобы свои произведения выдавать за ее и подписывать вместо «Киселева» — «Чехова». Но это Вам не удастся!

Если найдете возможным сокращать повесть, то не особенно усердствуйте и не выбросьте того, что нужно и важно.

Я посматриваю за Вашим мужем, а потому относительно его поведения будьте покойны.

Поклон Василисе и Елизавете Александровне. Коклюшу передайте, что мы уже очистили для него чуланчик^*, где он будет жить с собачкой без спины и с кошкой. По условию, заключенному у меня с Алексеем Сергеевичем, Коклюша мы будем сечь два раза в неделю, а Василису всякий раз, когда она будет приезжать. За сеченье особая плата. Обедать будем давать пансионеру на Пасху и на Троицу.