– Склеп того типа, где гробы стоят на полках, – задумчиво сказал Фокс. – Доктору негде будет развернуться, да и света там, конечно, нет. Наверно, придется выносить тело наружу и огораживать брезентом. Как вы считаете?

– Да, пожалуй.

Фокс открыл и снова защелкнул крышку своих больших серебряных часов.

– Уже пять, сэр. Если хотите выпить чаю и успеть на поезд, нам пора двигаться.

– Тогда пошли, – тихо отозвался Родерик, и они повернули назад, к деревне.

Глава пятнадцатая

НОВАЯ СИСТЕМА

I

Дожидаясь Родерика, Агата мысленно раскладывала по полочкам все то, чем была наполнена их жизнь за короткий период со дня его возвращения. Отдельные события, фразы, жесты, ощущения – она перебирала их в уме, придирчиво вглядываясь в мельчайшие детали. Как немного, оказывается, ей нужно для счастья! Было слегка забавно сознавать, что она живет в постоянном предвкушении радости и даже испытывает некое умиротворенное самодовольство. Она была желанна, она была любима, и сама тоже любила вновь. Будут и беды, и неприятности, в этом она не сомневалась, но пока все шло чудесно, она могла расслабиться и чувствовать себя уверенно.

И все же ее счастье не было идеальным, его нарушало упорство Родерика, не желавшего, чтобы его работа занимала хоть какое-то место в их личной жизни – так суровая нитка, примешиваясь к узору из шелка, нарушает гармонию. И мысли Агаты, словно пальцы вышивальщицы, то и дело с раздражением натыкались на эту нитку и пытались ее выдернуть. Она знала, что сопротивление Родерика рождено ее собственным отношением к его работе, проявившимся несколько лет назад при очень тяжелых и страшных обстоятельствах; роль, которую ему пришлось тогда сыграть в расследовании нескольких убийств, привела ее в трепет; к тому же она никогда не скрывала, что смертная казнь как мера наказания вызывает у нее ужас.

Агата прекрасно понимала, что в ее тогдашней реакции Родерик усмотрел неотъемлемые черты ее характера и принял их как данность. И она понимала: он не верит, что ее любовь к нему – это отдельный мир со своими законами, неподвластный законам, действующим за его пределами. Он ошибочно считал, что если в силу своей профессии иногда помогает отправить убийц на виселицу, то в сознании своей жены мало чем отличается от палача. И ему казалось чудом, что она подавляет в себе отвращение и продолжает его любить.

Но если уж начистоту, то все очень просто, беспомощно призналась она себе: ее принципы и чувства далеко не одно и то же. «Я вовсе не такая тонкая натура, как он думает, – рассуждала она. – Мне безразлично, какая у него профессия. Я его люблю». И хотя такого рода расхожие истины были ей чужды, мысленно добавила: «Я ведь женщина».

Ей казалось, что, пока в их отношениях остается эта запретная зона, они не будут полностью счастливы. «Может быть, история с Анкредами наконец все изменит, – подумала она. – Может быть, для нас это своеобразный наглядный урок. Я оказалась замешана в этих жутких событиях. И он не сумеет отгородить меня от них. Я – свидетель по делу об убийстве». Поймав себя на мысли, что факт убийства сэра Генри не вызывает у нее сомнений, Агата похолодела от страха.

Как только Родерик вошел в квартиру, она по его лицу поняла, что не ошиблась.

– Рори, – Агата шагнула к нему навстречу, – все-таки это убийство, да?

– Похоже, так. – Родерик прошел мимо нее. – Завтра утром пойду к начальству, – добавил он на ходу. – Пусть это дело передадут другому следователю. Так будет гораздо лучше.

– Нет, не надо.

Родерик круто повернулся и поглядел на нее. Она, наверно, впервые так ясно ощутила, какая большая у них разница в росте. «Когда он выслушивает признания преступников, у него, должно быть, такое же лицо», – подумала она и занервничала.

– Не надо? – переспросил он. – Но почему?

– Потому что красивые благородные жесты здесь неуместны, и я буду чувствовать себя очень глупо.

– Зря.

– Всю эту ситуацию я рассматриваю как своего рода проверку, – горячо сказала она и с досадой подумала, что надо бы говорить спокойнее. – Может быть, это испытание, нарочно ниспосланное нам Богом; хотя, должна заметить, мне всегда казалось несправедливым, что Бог чаще являет себя людям через землетрясения и прочие стихийные бедствия и очень редко – через обильные урожаи и сотворение гениев, подобных Леонардо и Сезанну.

– Не понимаю. Что за чушь? – мягко сказал он.

– А ты мне не груби, – перебила Агата. Родерик хотел было подойти к ней, но она его остановила. – Подожди. Выслушай, пожалуйста. Я правда очень хочу, чтобы тебе разрешили довести дело Анкредов до конца. И хочу, чтобы на этот раз ты ничего от меня не скрывал. Наши с тобой отношения… мое отношение к твоей работе – мы во всем этом запутались. Когда я говорю, что ничего против твоей работы не имею, ты мне не веришь, а стоит мне спросить тебя про какое-нибудь страшное преступление, ты видишь во мне этакую маленькую героиню, которая добровольно обрекает себя на нечеловеческие страдания.

Губы у него невольно дрогнули в улыбке.

– А я никакая не героиня, – торопливо продолжила она. – Да, помню, я была не в восторге, что наш роман с тобой начался в доме, где произошло убийство, и я действительно считаю, что вешать людей нельзя. Ты считаешь иначе, но ведь это ты работаешь в полиции, а не я. И глупо делать вид, будто ты гоняешься за мелкими воришками, когда я прекрасно знаю, какие жуткие преступления ты расследуешь, и, если уж быть до конца откровенной, часто до смерти хочу знать подробности.

– Тут уж ты, наверно, чуть-чуть преувеличиваешь?

– Нет. Мне правда было бы в сто раз легче, если бы мы с тобой говорили обо всем без утайки. Пусть я буду вместе с тобой переживать и ужасы и потрясения – мне это будет в сто раз легче, чем бороться со страхом в одиночку и волноваться неизвестно из-за чего.

Он протянул к ней руку, и Агата подошла к нему.

– Поэтому я и говорю, что история с Анкредами послана нам в испытание.

– Какой же я был дурак! – сказал он. – Я не заслуживаю такой жены.

– Давай поговорим о вещах поважнее.

– Я могу найти себе лишь одно оправдание, хотя и оно, логически рассуждая, ничуть меня не оправдывает. В книгах о следователях по особо тяжким преступлениям пишут, что для следователя разоблачать убийц – такая же обычная работа, как для простых полицейских ловить карманников. Но это неверно. Конечный результат разоблачения убийцы делает работу следователя не похожей ни на одну другую. Когда мне было двадцать два года, я, трезво глядя на вещи, выбрал себе эту профессию, но, думаю, полностью осознал все связанные с ней моральные и психологические трудности лишь пятнадцать лет спустя, когда в мою жизнь вошла любовь, когда я полюбил тебя всем сердцем.

– Я тоже заставила себя взглянуть правде в глаза, только когда возникла история с Анкредами. Пока я ждала тебя, то даже подумала, как было бы здорово, если бы мне вдруг вспомнилась какая-нибудь интересная деталь, по-настоящему важная для расследования.

– Ты серьезно?

– Да. И знаешь, странное дело, – Агата задумчиво провела рукой по волосам, – я почему-то совершенно уверена, что забыла что-то очень существенное, но обязательно вспомню.

II

– Пожалуйста, перескажи мне еще раз как можно полнее твой разговор с сэром Генри после того, как он обнаружил надпись на зеркале и увидел, что коту вымазали усы гримом, – попросил Родерик. – Если ты забыла, что за чем шло, то так и скажи. Но только, ради бога, не фантазируй. Сможешь вспомнить этот разговор?

– Думаю, смогу. Если не весь, то хотя бы большую часть. Сэр Генри был, конечно, в страшном гневе на Панталошу.

– А мерзавца Седрика он даже не подозревал?

– Нет. Неужели Седрик?..

– Да. В конце концов он сам признался.

– Вот ведь паршивец! Значит, я тогда угадала: у него на пальце был грим!