То, что теперь принято называть восточными боевыми искусствами, берет свое начало в Северной Индии и в отдельных районах Тибета и Китая. Древнейшим из боевых искусств, имевшим свою школу, является карате (karate-do), или «путь пустой руки» (в переводе с современного японского).

В Китае зародилась разновидность ритуального танца, известная под названием тай-цзи цюань (tai-chi chuan), которая состоит из серии упражнений, направленных на достижение контроля над эмоциями. Этот танец дал начало китайскому карате, известному под именем кун-фу, которое отличается по стилю большим «артистизмом», чем его японский прообраз. Еще одна его разновидность, со своими особенностями стиля, распространилась в Корее под названием тейквондо (tae-kwon-do).

Все эти виды боевых искусств проникнуты религиозным содержанием, которое в свое время в них заложили буддисты. Кодексы боевых искусств также имели буддистскую основу. Самый известный из них — японский Бусидо. Он представлял собой свод нравственных норм, регламентировавших жизнь касты японских воинов — самураев.

Вообразив состояние, когда эстетическому удовольствию, которое доставляют движения, сопутствует сила, концентрация, энергия, жизнь в постоянной готовности умереть или убить, защищая справедливое дело, и осознание того, что каждое действие совершается во имя Бога, мы сможем составить представление о том, что такое ци (ki). Ци — это энергия, возникающая в человеке и вследствие концентрации приливающая к его рукам, к кистям и пальцам рук. При правильном использовании эта энергия вызывает ощущение холодной силы, силы без радости и боли, основанной на чувстве долга. При концентрации в момент удара хорошо натренированная «человеческая машина» издает глубокий звук, и уже не человек наносит удар, а «нечто», находящееся в нем, «нечто», не знающее страха, ибо страх исключает возможность действия человека. В таком состоянии легко умереть или убить без колебаний. Осознавая это, буддисты разработали очень жесткий моральный кодекс как неотъемлемую часть этого искусства, не допускающую его превращения в разрушительную силу.

Западную аналогию боевых искусств и своего рода квинтэссенцию понятий чести и доблести мы находим в рыцарских орденах. Еще не канули в лету традиции древнего ордена рыцарей Круглого Стола, воплощенные в почти мифическом образе Короля Артура. Все действия, совершавшиеся членами рыцарских орденов, имели ритуальный характер. И рыцарь, и оруженосец, и конь являлись своего рода символами самой жизни. Конь олицетворял материальное начало, рыцарь — духовное, а оруженосец — психику, связующее звено между материальным и духовным. Он ухаживал за конем, чтобы тот мог служить рыцарю.

Оружие и облачение также были исполнены скрытого смысла. Они служили для рыцаря постоянным напоминанием о его миссии на земле — защищать Справедливость. Древнее оружие, изготовленное из металлов специальной закалки в особые, благоприятные в астрологическом отношении периоды, вручалось рыцарю во время магической церемонии. Меч и ножны, так же как рыцарь и конь, отражали двойственность. Меч символизировал твердую, непреклонную волю, ножны — материальную оболочку, личность человека, заключающую в себе эту волю. Покоясь в ножнах, меч не ранит. Им можно нанести удар, обидеть, но не убить. Ножны — это только инертная материя; лишь обнаженная воля может проникать, рассекать, ранить. Щит является знаком рыцарской чистоты (поэтому у еще одного мифологического персонажа, сэра Ланселота, был белый щит). Копье было символом правды, кинжал — милосердия, шлем — чести, чувства собственного достоинства, кольчуга символизировала замок, крепостную стену, воздвигнутую для защиты от пороков и прегрешений, плащ указывал на то, как много уже сделано и как много еще предстоит, и, наконец, герб и девиз представляли и отличали тот символ во плоти, каковым являлся рыцарь.

О священной войне говорится в одной из книг великого древнеиндийского эпоса Махабхарата — Бхагавадгите. На первый взгляд, речь в ней идет о борьбе родов Пандавов и Кауравов за владение городом Хастинапура. Арджуна — один из принцев рода Пандавов. Именно в его сердце и развернется настоящая война. Как все смертные, Арджуна опасается приближения момента истины. Ему предстоит сделать выбор: либо ступить на путь перемен в стремлении к высшему, либо остаться обычным человеком. Арджуна стремится к полету, к войне, но боится взлететь и сражаться, так как ему неведомы священные боевые искусства, призванные помочь человеку победить самого себя.

Арджуна, стоящий перед выбором между малодушием и волей к действию, являет собой прообраз воина, соединение всех черт того, кого мы называем борцом, самураем, рыцарем, героем… В нем необычным образом сочетаются свирепость и кротость, твердость и поэтичность, мужество и скорбь, решительность и тревога. В этом он ничем не отличается от средневекового рыцаря, отправлявшегося в путь, чтобы защищать своего короля, свою землю и тех, кто нуждался в его покровительстве.

Кришна, учитель Арджуны в Бхагавадгите, говорит: «Знай, что всякий раз, когда добродетель и справедливость покидают этот мир и в нем воцаряются порок и несправедливость, Я, Всевышний, являю себя как человек среди людей и, просвещая их, сражаюсь с пороком и несправедливостью за возвращение справедливости и добродетели из века в век».

^{Арджуна. Убуд Бали}

^{Самурай}

^{Рыцарь в доспехах}

В «Книге о рыцарских орденах» Раймунда Луллия мы читаем: «В этом мире все меньше остается места милосердию, верности, правде и справедливости. Все более вытесняют их вражда, вероломство, несправедливость и ложь… Лишь только в этом мире стали обесцениваться идеалы справедливости и милосердия, тотчас возникла потребность в том, чтобы вернуть им прежнюю значимость, и путь к этому лежит через устрашение».

Бхагавадгита утверждает: «Как поступает наилучший, так и другие люди». А в «Книге о рыцарских орденах» говорится: «Король или принц, разрушающий рыцарский орден в себе самом, разрушает не только рыцаря в себе, но и тех рыцарей, что служат ему».

В мистических войнах главное не слава побед и не горести поражений. Внешние стимулы не представляют никакой ценности, значение имеет лишь победа над самим собой. Бхагавадгита говорит: «Выполняй свой долг без всякой иной причины, кроме собственно долга, не задумываясь, обернутся ли для тебя добром или злом последствия его выполнения». Древнекитайский полководец Сун-Цзы утверждал: «Быть побежденным можно лишь по собственной вине, а оказаться победителем можно лишь по вине противника». Обе цитаты свидетельствуют о пренебрежении к наградам, о бренности мирской славы и о высоком чувстве долга.

Очевидно, секрет боевых искусств заключается скорее в разумном приложении силы, нежели в чрезмерной агрессивности или использовании разнообразного оружия. Наполеон утверждал, что успех на войне достигается не большим числом, а хорошей организацией и дисциплиной войск. Это созвучно рекомендациям китайского полководца Се-Ma: «Малая армия может добиться лишь малого преимущества; но эти малые преимущества, многократно повторенные, дают ей возможность достичь своих целей». Здесь вновь речь идет о разумном применении силы в самом широком смысле — о терпении, благодаря которому небольшие преимущества становятся слагаемыми великой победы.

На поле боя нет места страху смерти, а потому нет и самой смерти. На память приходят слова из Бхагавадгиты: «Так и бесстрашный воин не боится смерти», с которыми перекликается изречение китайского полководца У-Цзы: «Всякий воин должен смотреть на поле боя как на место, где окончатся его дни. Если он будет пытаться выжить, он погибнет. Если, напротив, он не боится смерти, ничто не угрожает его жизни».