В защитной речи на суде Александр Ульянов заявил: «Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастие своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь». Приговор гласил — смертная казнь… «Я удивилась, — рассказывала позднее Мария Александровна Ульянова, — как хорошо говорил Саша: так убедительно, так красноречиво. Я не думала, что он Может говорить так. Но мне было так безумно тяжело слушать его, что я не могла досидеть до конца его речи и должна была выйти из зала».

Мария Александровна на последнем свидании с сыном уговаривала его подать просьбу о помиловании. Александр ответил ей: «Представь себе, мама, что двое стоят друг против друга на поединке. В то время, как один уже выстрелил в своего противника, он обращается к нему с просьбой не пользоваться в свою очередь оружием. Нет, я не могу поступить так!..» Ульянов привел и такой довод: о каком помиловании может идти речь, если в пожизненном заключении разрешат читать только религиозную литературу?..

В ночь на 8 мая 1887 года Александра Ульянова и четырех его товарищей повесили во дворе Шлиссельбургской крепости. Перед смертью Ульянов приложился к кресту — учение Христа, в отличие от некоторых своих товарищей, он не отвергал…

«Я отомщу за брата!» Разумеется, казнь брата произвела на Владимира сильнейшее впечатление. По словам сестры Анны, он сорвал со стены и начал топтать карту России. «Работая над архивными документами, — рассказывал поэт Евгений Евтушенко, — я наткнулся на поразившие меня показания, как семнадцатилетний Володя Ульянов, потрясенный казнью брата Саши, был приглашен сочувствующими студентами в портерную по кличке «У Лысого», выпил целый стакан водки — может быть, первый раз в жизни — и с остановившимися глазами повторял: «Я отомщу за брата!» Но под местью Владимир Ульянов понимал не месть какому-то одному человеку, а нечто гораздо большее. Впрочем, и к царю Александру III, отправившему его брата на виселицу, Владимир Ильич особенно добрых чувств не испытывал. Однажды в разговоре он вспомнил о казненном брате, потом помолчал и как бы про себя прочитал строфу из пушкинской оды «Вольность»:

Согласно легенде, узнав о казни брата, Владимир Ульянов произнес свои знаменитые слова: «Мы пойдем другим путем». Рассказ об этом позднее много раз повторяла его младшая сестра Мария: «Десятки лет прошли с тех пор, но и теперь я хорошо вижу выражение лица Владимира Ильича в ту минуту и слышу его голос: «Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти»… Выражение лица при этом у него было такое, точно он жалел, что брат слишком дешево отдал свою жизнь…»

Скорее всего, смысл сказанного был прост: надо стремиться не погибнуть, а победить. Позднее Владимир Ильич никогда не осуждал покушений (на царей, королей, министров) вообще. «Мы вовсе не против политического убийства», — писал он, повторяя английскую формулу: «Killing is no murder» («Умерщвление — не убийство»). «Они, — говорил Ленин о русских террористах, — проявили величайшее самопожертвование и своим героическим террористическим методом борьбы вызвали удивление всего мира. Несомненно, эти жертвы пали не напрасно…» После революции он предложил поставить памятники многим цареубийцам, как античным (Бруту), так и современным (Желябову, Перовской, Кибальчичу)… Однако Ленин всегда считал, что покушения на отдельных лиц — недопустимая растрата сил и жизней революционеров. Поэтому они нецелесообразны.

«Жертвы с нашей стороны неизбежны, — говорил он. — Но нужно, чтобы они были сведены к минимуму… Мы должны беречь людей».

Резко оттолкнули Ульянова и либералы. «Владимир Ильич рассказал мне однажды, — писала Крупская, — как отнеслось «общество» к аресту его старшего брата. Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок-учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы».

«Ни одна либеральная каналья симбирская, — говорил Владимир, — не отважилась высказать моей матери словечко сочувствия после казни брата. Чтобы не встречаться с нею, эти канальи перебегали на другую сторону улицы».

«Эта всеобщая трусость, — продолжала Крупская, — произвела, по словам Владимира Ильича, на него тогда очень сильное впечатление. Это юношеское переживание, несомненно, наложило печать на отношение Владимира Ильича к «обществу», к либералам. Он рано узнал цену всякой либеральной болтовни».

«Почему-то не нравится мне этот Керенский-младший». Удивительным образом жизнь переплела судьбы двух руководителей России — Владимира Ульянова и Александра Керенского. Оба они родились в Симбирске, оба — 22 апреля (с разницей 11 лет), только один — по старому стилю, другой — по новому. Оба выросли в семьях педагогов, имевших один и тот же чин — действительный статский советник. Их родители хорошо знали друг друга, дружили семьями. Керенские бывали в доме Ульяновых по праздникам — на Пасху и Рождество.

Более того, Федор Михайлович Керенский — отец будущего премьер-министра — был директором гимназии, где учился Владимир Ильич. Он преподавал словесность. Ульянов на всю жизнь сохранил самые добрые воспоминания о нем. Керенский привил мальчику любовь к Пушкину и другим русским классикам. По словам Дмитрия Ульянова, Керенский «восхищался сочинениями Владимира Ильича и очень часто ставил ему не просто пять, а пять с плюсом». Мария Ульянова: «В симбирской гимназии учитель словесности, бывало, поставит Владимиру Ильичу пять с плюсом да еще хвалит изо всех сил. Он всегда говорил нашей матери, что ее сын будет литератором, — такой у него был хороший слог».

Сохранились воспоминания очевидца о первой встрече двух будущих премьеров — Ульянова и Александра Керенского. Газета «Вечернее слово» в 1918 году поместила очерк бывшего школьного товарища Ленина, укрывшегося под псевдонимом Аполлон Коринфский. Он описывал, как директор гимназии Федор Керенский впервые привел сюда своего трехлетнего сына. Вел ребенка вверх по лестнице, строго наставляя при этом:

— Вперед, Александр Македонский!.. Вверх со ступеньки на ступеньку!.. Да не клади пальца в рот, а то как раз вниз… сверзишься!.. Все ступеньки пересчитаешь головой; одно мокрое место останется…

Вместе с другими гимназистами Ульянов с улыбкой смотрел на эту сценку. Он сказал:

— Любопытная картинка!.. Мастодонт и пигмей… Гулливер и карлик!.. А почему-то не нравится мне этот Керенский-младший…

Конечно, позднее в этих случайных словах стали находить какой-то судьбоносный, мистический смысл…

Когда болезнь надолго приковала пятилетнего Александра к постели, Владимир Ульянов навещал его дома: читал ему свою любимую «Хижину дяди Тома», рассказы об индейцах, Пушкина, Лермонтова, Диккенса. Эти месяцы, которые мальчик провел за чтением книг, во многом предопределили характер и всю дальнейшую судьбу Керенского… В июне 1917 года Керенский называл Владимира Ильича своим бывшим «учителем и старшим другом».

Тогда, в 1917 году, земляки не встречались, вернее, виделись только во время многолюдных собраний. Хотя Керенский и выражал желание повидаться с Лениным наедине. Кадет Владимир Набоков вспоминал: «Помню, Керенский уже в апреле, через некоторое время после приезда Ленина, как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним, и в ответ на недоуменные вопросы пояснил, что «ведь он живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь помог ему ориентироваться в том, что происходит». Визит, сколько мне известно, не состоялся. Не знаю, отклонил ли его Ленин или Керенский сам отказался от своего намерения».