Я и на ангстрем не пролезу в мысли ледяного чудо-оружия, но не понимать очевидного может только некий заикающийся обормот.
— За мной шла смерть, Алекса…
Красиво сказано, только вот пафосно до чертиков, как и положено сыну канцлера человеческой империи.
— …в-вот и получается, что лучшее, что со мной случилось за в-все это время, — это ты.
Ух. Впрочем… На фоне того, что я услышала, у меня были все шансы и впрямь оказаться лучшим. Луч рыжего света в, мать его, темном царстве.
— Я тебя люблю, — сказал он.
«Гонишь», — отстраненно подумала я, чувствуя его пальцы на своей щеке.
— Т-ты… Просто не бросай меня.
«Пошел вон, придурок!» — орала я, гладя его щеки ладонями.
Пошел вон, ты же пожалеешь, идиот. Тебе же прямо на утро хреново будет, ты же как был обормотом, так им и остался, ты очень-очень-очень пожалеешь!..
Я мертвой хваткой впилась в его спину, моя шея горела от поцелуев — а я смотрела в потолок. Он-то пожалеет, а вот я — нет.
Видишь ли, мой обормот…
«Ты мне нужна».
Это ведь до чертиков взаимно. До чертиков.
* * *
Я лежала в кровати и смотрела на невидимый потолок. В каюте было темно, тепло и уютно. До мертвого ничто в любом направлении тянулись сотни метров корабельной плоти, а в ушах словно набилась вата, и только сдвоенный пульс убеждал меня: я не оглохла.
И я впрямь это все выслушала.
— Дональд, — позвала я, — ты ведь знаешь, что я свихнулась, верно?
— Знаю.
«Знаю». Ты просто чудо, сын Его Меча. Ты не засыпаешь, не уходишь, ты лежишь рядом и говоришь, что знаешь. Ты просто ублюдок.
— Почему ты устроил тот фарс с файлами «Телесфора»?
Темнота молчала и ровно дышала носом — у него даже частота дыхания не изменилась. Черт, ты ведь так научишься врать даже мне, обормот.
— Я в т-тебя верю.
— О, неужели?
— В конце концов, я оказался п-прав. Д-делал, хотя и не помнил, почему п-прав.
Бред? Все-таки засыпает. Он отрубается, рассказывая мне об этом. Я сжала кулак и чувствительно двинула его в нервный узел на руке.
— Пх-х-х… Алекса!
— Договори.
Тишина — вязкая и пахнущая откровениями.
— Способность к созданию РПТ и безумие н-напрямую связаны. Б-без одного нет другого.
Чего-то такого я и ожидала.
— Ты старался меня отвлечь?
— П-примерно. Наверное… Не знаю.
Я потянулась.
— Отвлечь от чего? От шизофрении? Может, ты и диагноз знаешь?
— Могу п-поспорить, что ты сама не знаешь своего диагноза.
Черт, мне нравится этот тон. В этом тоне так мало неуверенного мальчика с крутого фрегата и так много сына канцлера. Который, кстати, понятия не имеет, как думает женщина. Ей-богу, внимательный и осторожный пацаненок, который все выволакивал на удаче и обаянии, вдруг перемешался с отчаявшимся парнем «мне-все-простят».
В удачных пропорциях. Для меня как раз, дурищи.
— Не знаю.
— Потому что нет т-такой болезни, — сказал Дональд и осторожно поцеловал в плечо.
— Нет?
— Нет. Это безумие понарошку. «Б-болезнь» закладывают в детстве. Нарочно. Раз ты способна инициировать режим п-продвинутой тактики, то ты участвовала…
Слова уплывали в звон. Тысячи подопытных. Единицы положительных А10.
— Не сходится. Почему я не попала в проекты подготовки пилотов?
— Это б-было самое начало. Ставились эксперименты без г-гипотез. Никто точно не знал, как д-должен выглядеть результат.
Я нашла непослушный локон — вечного виноватого во всем. Нашла, дернула. Не помогло.
— То есть нам просто не повезло встретиться раньше?
— Смешно, п-правда?
Смешно.«Мама. Чтоб тебя, мама».
Я тянулась к парню, чтобы забыть о том, что ты сделала со мной. Спасибо тебе, век помнить буду. Недолгий век, мама, но какой уж есть.
Глава двадцать вторая
В офицерской столовой было уже пусто. Мы нагло расселись в самом центре небольшого зала, жевали безвкусный завтрак и молчали. Черт, «мы». Вопреки моим опасениям обормот не удрал — и его безвольно-трогательное «не бросай меня» обернулось на деле чуть ли не «я тебя не брошу». И все бы было хорошо, только почему же мне так хреново?
По-че-му?
На самом деле я, конечно, знала ответ, но только очень уж глупо искать, хотеть, получить — и не уметь просто радоваться вырванному кусочку счастья. Счастье на поверку оказалось сложноватой штукой. И, кстати, довольно болезненной: так бурно отмечать окончание целибата все же не стоило.
— Ты заелся, — сообщила я Дональду, чтобы отвлечься. — Свинтус.
— А… Эм.
Как можно заесться этой дрянью — ума не приложу. А этот кадр успевает по полной программе. Дичь какая-то это все: и устряпанный своим завтраком Дональд, и тоскливая пустая столовая, и мое желание просто запрыгнуть на стол и повиснуть на его шее.
«И ты меня не бросай. Ну пожалуйста, ну что тебе стоит?»
Я молча сунула ложку в рот и посмотрела, как обормот вытирает подбородок.
— Добрый день. Можно к вам?
«НЕТ!»
— Привет, Валерия.
Девушка лучезарно улыбалась и держала в руках крохотный поднос с порцией. И так мне сейчас живо представилось, что я ее беру и вминаю завтрак в эту белозубую улыбку. А потом с ноги ее, сучку, с ноги, ну кто тебя лезть просит, а?..
Я вспомнила, что капитан Гинемер еще и боевой энергетик, и слегка подувяла.
— Садись, н-наверное, — неуверенно сказал Дональд, поглядывая на меня.
Ждет моего согласия. Подстраивается. Приятно. Бесит.
— Да я так, поболтать, — сказала девушка, устраиваясь. — Ничем серьезным напрягать не буду. Честно-честно.
— Правильно, — сказала я, многозначительно облизывая ложку. — Не стоит.
Валерия хихикнула и посмотрела на обормота:
— А я вас заменила, когда Кацуко-сан осталась без ученика. Скажите, она всегда такая была?
— Всегда, — полуулыбкой ответил Дональд, а Валерия только кивнула.
Поняли друг друга, ученички. И чему вас такому учили особенному? И я, черт побери, вовсе не ревную и не завидую вашему прошлому. Хименес не заставлял меня ломать мозги и взрывать потерянные планеты.
Пока я изучала двух треплющихся учеников — бывшего и действительного — они, оказывается, трепаться закончили. Обормот встал и тепло мне улыбнулся:
— Мне п-пора.
— Давай, — пожала плечами я. — Вперед.
Самое забавное, что он ушел и не обернулся. Ни взглядов друг на друга, ни слов, ни чмоков в щечку — эту ерунду, по-моему, показывают в фильмах, да? Приятно, что не только у меня никогда не было нормальных отношений.
Наверное, я слишком довольно улыбалась своим мыслям. Холодному космосу не терпелось вернуть меня с седьмых небес.
— Сейчас спрошу что-нибудь пошлое, — хихикнула Валерия.
Она еще здесь. И я сама еще здесь, вот только почему — не ясно решительно. «Эосфор» ведь ждет. Меня никто не торопил, но и делать больше нечего. Очень, кстати, продуктивный метод работы с персоналом.
Со мной, во всяком случае.
— Спрашивай. По дороге.
Я поднялась и пошла к выходу из зала. Тарелки холуи подберут. Меня вон вчера не застрелили за избиение канцлереныша, еще не хватало теперь убирать за собой.
— Как тебе с ним?
— Валерия, а ты не находишь, что вопрос слегка личный?
— Возможно, — сказала Гинемер. — Так как тебе с ним?
Молодец. Выбесила. Я остановилась в дверях столовой и на каблуках развернулась к ней.
— Слушай, ты!..
Она улыбалась — шикарной текучей улыбкой человека, который много знает, получает от знания удовольствие и ничуть этого не стесняется. Ау, милая девочка с разбросанными бумагами, ты где?
И я ошиблась в человеке. Черт, я так позорно ошиблась.
— Я слушаю, Алекса, — напомнила мне моя позорная ошибка. — Внимательно слушаю.
— В чем смысл? — полюбопытствовала я напрямик.
Вряд ли ее интересует, сколько раз мы кончали и почему слюняво не попрощались в щечку. А уж что ее интересует — это уму непостижимо.